Подлунное Княжество

— Ратибор, уйдём подальше в лес! — взмолилась девушка.

— Только, чтобы доставить тебе удовольствие, — всадник нехотя поднялся с земли. — А не потому, что я считаю себя виноватым.

В справедливости опасений девушки Ратибор убедился очень скоро. Лес вовсе не походил на то, что всадник привык воспринимать под этим словом. То место, куда попали беглецы, напоминало всаднику захваченное и разграбленное безжалостными варварами поселение. Укрыться здесь, при ближайшем рассмотрении, представлялось весьма непросто.

— Война что ли прошла? — попытался выяснить Ратибор причину царящего вокруг разгрома.

— Почему война? — удивилась Света.

— А на что это похоже? — всадник указал на попадающиеся то и дело проплешины костров, обрывки бумаги, битое стекло и прочий мусор. — Не иначе как войско шло, — кивнул он на пролёгшую среди поникшей травы, протоптанную до каменной твёрдости тропу. — И немалое.

— Вот ты про что. Война тут не при чём. Наверное, выходные недавно были.

— Не понял.

— Ну, когда на работу идти не надо. Вот и выбираются в лес отдохнуть.

— Ты хочешь сказать, что всё это устроили не налетевшие кочевники, не вражеское войско, а сами горожане?! — ужаснулся Ратибор.

— Будто у вас в лесу не мусорят! — покраснела девушка.

— У нас не гадят там, где твои предки получали пищу и кров. У нас чтят и уважают места, кормящие, одевающие и дающие дерево для построек. У нас не гадят даже в покорённом вражеском городе, потому что жители его не виновны в ссоре двух властителей. Лишь беззаконные кочевники да шайки татей и беглых рабов способны на подобные бесчинства. Ты говорила, что многие в вашем Мире бреют голову. Немудрено. Лишь рабы в отсутствии хозяина живут так…

— Никакие мы не рабы!

— Свободный человек не станет портить то, что приносит пользу и радует взор! Свободный человек отдыхает, чтобы набраться сил, а не оставить после себя гору мусора!

— Час назад как здесь оказался, — разозлилась Света. — А берёшься рассуждать!

— Я рассуждаю о том, что вижу, — ответил Ратибор.

— Вот и смотри себе, да помалкивай! Тоже мне зелёный нашёлся!

— Это ругательство, навроде голубого? — насторожился всадник.

— Нет, успокойся, — Света не удержалась от смеха. — Скорее наоборот. Это такой защитник природы.

— Чудной Мир — защищать природу. От кого? От самих же её созданий…

— Всё, с меня хватит! Здесь тебе не Межмирье какое-нибудь! Натворил дел, а теперь рассуждает! Между прочим, я не уверена, что сейчас менты с автоматами и с собаками не оцепляют лес.

— Десятый раз говорю — мне нечего бояться. Я всё объясню стражам закона.

— Что ты им объяснишь, Ратибор?

— Всё.

— Про чародеев? Про Межмирье? Про саблезубых тигров? Бритоголовых рабов?

— Почему бы нет?

— Тебе никто не поверит, Ратибор.

— Ты подтвердишь мои слова.

— И попаду в женское отделение той психушки, куда упекут и тебя.

— Психушки?

— Больницы для сумасшедших.

— Но почему?

— Потому, что у нас не верят в чародеев, другие Миры и прочее.

— Почему?

— Странно как-то, — улыбнулась девушка. — Всегда считала себя рядом с тобой глупой девчонкой, а сейчас, как заботливая мамочка, разъясняю тебе элементарные вещи. В них не верят, Ратибор, потому что они здесь не нужны.

— Они существуют и без вашей веры, — возразил всадник.

— И чёрт с ними! Мы их не замечаем. Поверь мы в них — надо будет многое менять. Прежде всего себя. Ты знаешь, мой сосед по парте имел абсолютный слух, мог стать отличным музыкантом, но сломал руку. С тех пор, для него не существует музыки. Он её не замечает. А самый лучший исполнитель, по его словам, жил в каком-то там давно лохматом веке.

— Он трус! — заявил Ратибор. — Играть можно не только на гуслях, но и на рожке. Да и качество музыки не зависит от скорости пальцев. Мелодия живёт не в руках, а в душе. Он с самого начала хотел стать не музыкантом, а искусным щипальщиком струн.

— Пусть так, — согласилась Света. — Но у нас в почёте именно щипальщики, и не только струн, а не те, кто вкладывает в дело душу. Поверить в чародеев — признать себя игрушкой в руках этих, раздувшихся от учёности, стариков. А уж другие Миры! Ратибор, у нас не каждый уверен, что земля-то круглая, что кроме родного города, дачного участка и Москвы существует ещё что-либо. Да и Москва-то появляется только тогда, когда мы, драгоценные, соизволим туда выехать. Так-то! А ты — другие Миры…

— Как лягушки на болоте, — покачал головой Ратибор.

— Но это наше болото, а другое нам не нужно! И гори оно синим пламенем! Потому-то тебя, дорогой мой, и слушать никто не станет.

— А если без чародеев и Межмирья.

— А без них ты — вооружённый преступник. Устроивший перестрелку и аварию…

— Я выплачу виру за повозки. Всевед каким-то образом наполнил мой кошель золотом. Я, и правда, погорячился. Больно они на живых похожи. На улице же я защищался. Разве у вас запрещено обороняться от татей?

— Разрешено. Но без оружия. По крайней мере, простым гражданам.

— А если душегубов больше, и они вооружены.

— Кого это интересует. Вообще, извини Ратибор, но ты здесь лишний. Нашему Миру не нужны всадники. Слишком много от них хлопот.

— Я это уже понял, — никогда, даже в самом далёком детстве, Ратибор не чувствовал себя таким беззащитным и слабым.

Всадник немного оживился, когда лес начал меняться. Уродливые чёрные проплешины, как правило, обрамлённые разнообразным мусором и уже обескровленными телами свежесрубленных деревьев, попадались всё реже. Жидкий подлесок становился гуще и не без робости, конечно, пытался занять своё законное место в разорённом лесном государстве. Тропка из вытоптанной до состояния камня глины переходила в пружинистый дёрн.

— Кажется, в самую глухомань зашли, — сообщила девушка.

Ратибор тяжело вздохнул, окинув взглядом так называемую глухомань. Он осторожно сошёл с тропки, приблизился к одной из берёз, положил руку на ствол. Всадник почувствовал, как дерево испугалось, даже соки застыли. Берёза привыкла не ожидать от человека ничего хорошего. Ратибор провёл ладонью по шершавой коре, прижался к ней щекою. Дерево робко ответило на приветствие. Кожа всадника почувствовала то особое тепло, что присуще лишь этому крепко связанному с землёй древнему племени.

Берёза, убедившись в мирных намерениях странного человека, успокоилась и перестала дичиться. Ратибор почувствовал, как по её телу вновь побежали соки, услышал лёгкий говорок. У каждого дерева особый голос: у осины — сбивчивый и тихий, у ясеня — величавый, у яблони — заботливый, у ели — замогильный, у сосны — торжественный, у дуба — тяжеловесный. Берёза же напевна и немного кокетлива. Выслушав жалобы белоствольной красавицы, приняв последние лесные сплетни, всадник осторожно задал свой вопрос. Дерево, обрадовавшееся свежему общению, на миг утихло, затем, перебивая себя самоё каждым листочком, обрушило на Ратибора всё, что смогло выудить из своей короткой (по меркам деревьев) девичьей памяти. Всадник понял немногое. Берёза то и дело отвлекалась на ссоры между клестами и белками, на пополнение в семье знакомого дятла, на бессмысленную жестокость людей…

— Ратибор, — берёза испуганно замолкла, — нельзя же так расстраиваться. — Света погладила всадника по плечу. — Что-нибудь придумаем. Я не специалист в таких вопросах, но и у нас люди в бегах живут. Чего ты расклеился? С деревом шепчешься…

— Спросил кое-что… Не всё понял, правда. Где у вас большая вода?

— Ты говорил?! — девушка отступила на шаг. — С ним?! С деревом?!

— Чего особенного? — пожал плечами всадник. — Умеючи и камень можно разговорить. Терпение нужно, конечно, и такт.

— Ты серьёзно? Оно говорит?! Так не бывает!

— А Яга бывает?

— С ума сойти! И каждый может вот так… с деревом?

— Если захочет.

— Можно мне?

— Попробуй.

Света прижалась щекой к стволу берёзы. Зажмурилась.