Страница 17 из 30
Все переменилось вскоре после смерти герцогини Алисы. В 1879 году между Вилли и Эллой состоялся разговор. Будущий кайзер получил вежливый отказ. Тотчас после этого он объявил о своем намерении жениться на голштинской принцессе Августе Виктории, к браку с которой его склоняли все, включая даже канцлера Отто фон Бисмарка. Уговоры окружающих, риск гемофилии и, наконец, отказ самой Эллы, и вот колесики истории закрутились в другую сторону. Затаив в сердце неразделенную любовь, Вилли впоследствии станет одним из самых ярых распространителей чудовищных сплетен о Сергее Александровиче, за которого его возлюбленная выйдет замуж. А в 1914 году вступит в войну против племянника мужа Эллы, российского императора Николая II, войну, сокрушившую три империи – Германскую, Российскую и Австро-Венгерскую.
Если бы Элле тогда сказали, что выйди она замуж за взбалмошного Вилли, которого она дразнила Гондольером, то не будет ее хождения по мукам русской истории, не будет любимого мужа, разорванного в клочья, не будет шахты в Алапаевске… Если бы будущая жизнь предстала перед ней, как в кинофильме, отвергла бы она ухаживания прусского двоюродного братца? Хочется думать: все равно бы отвергла!
Точно известно лишь одно: не став в пятнадцать лет женой Вилли, она продолжала двигаться навстречу иной судьбе, и не Берлин ждал ее, а Москва.
К ней сватался и принц датский. Нет, не Гамлет, а Вольдемар. И она отказала ему, о чем в 1885 году, уже с облегчением, напишет в одном из писем к императрице Марии Феодоровне, когда принц датский женится: «Думаю, ты увидишь невесту Вольдемара – от всего сердца желаю ему счастья. Я тебе не рассказывала всего, меня смущало, что я не совсем хорошо поступила с ним – ты, конечно, понимаешь, о чем я, а в Румпенхайме мне показалось, что он простил меня. Тяжело причинять людям боль, но сердцу не прикажешь – выходить замуж без любви, право же, большой грех. Я очень-очень счастлива, не знаю, как мне благодарить Бога, и надеюсь, что он тоже будет счастлив. Для меня было большим утешением услышать о его помолвке. Все хорошо, что хорошо кончается».
За Рыночной площадью в Дармштадте возвышается старинный лютеранский собор, построенный в ХVI веке первым гессенским лютеранином герцогом Филиппом Великодушным. Здесь в конце 1880 года состоялось лютеранское воцерковление принцессы Эллы – конфирмация. После достижения ею шестнадцатилетия. Обычно лютеране проходят конфирмацию около 12 лет от роду. В Гессене традиционно совершали это позднее. В католичестве конфирмация сопровождается миропомазанием, но лютеране не признают миропомазание таинством, заменяя его церковным обрядом, во время которого конфирмант исповедует Символ веры, читает молитвы, выказывает христианские познания, получает благословение, свой личный экземпляр Нового Завета и становится полноправным членом церковной общины.
А ее будущий супруг в эти осень и зиму вместе с братом Павлом, которого в семье смешно называли либо Цыпом, либо Пицем, путешествовал по Италии, осматривал шедевры Флоренции и ее окрестностей, в Риме начал изучать итальянский язык, всей душою восторгался Венецией. По благословению Александра II братья встретились с папой римским Львом XIII. Тот весьма учтиво и откровенно с ними беседовал, даже пожаловался на проявления духа неверия и неповиновения среди своей паствы. На прощанье он выразил желание пожать братьям руку, и те в знак почтения приложились к его руке. Сергей Александрович отправил отцу подробный отчет об этой встрече, описав и то, как прикладывался к папской руке. Император рассказывал при дворе об этом случае, и вот характерная деталь – уже в январе в Петербурге ходили сплетни о том, будто Сергей и Павел валялись в ногах у папы римского и лобзали ему ноги! «Я уже знал из газет о вашем посещении папы. Но неужели вы целовали ему ногу?» – вопрошал в своем письме к Сергею Александровичу А.Н. Безобразов.
Из Рима братья ездили в Неаполь, а в самом Риме стали свидетелями карнавала, начавшегося 7 февраля. В конце февраля они с увлечением принялись изучать римские катакомбы и намеревались еще долго пробыть в Вечном городе. Но 1 марта 1881 года в 2 часа дня великие князья получили страшную телеграмму о покушении на жизнь их отца. Еще через час поступила более страшная телеграмма о кончине Александра II.
Публицист, издатель «Русского вестника» Михаил Никифорович Катков писал об этой гибели: «Государь, совершивший столько великих преобразований, сколько не насчитаешь веками в исторической памяти народов, растерзан будто хищными зверями, раздроблен адскими снарядами среди белого дня, в своей столице, на улице, на людях! Какие потрясающие подробности! Брошена бомба под карету, в которой ехал государь. Он вышел из нее невредим и, как сказывают, перекрестился, благодаря Бога за новое чудо своего спасения. Повинуясь движению своего доброго сердца, он остановился над одним из раненных при взрыве, и вот новый взрыв…»
В тот же вечер братья покинули Рим, через Вену и Берлин поспешили в Россию и 6 марта прибыли в Петербург. Сергей Александрович на другой день писал Арсеньеву, оставшемуся в Риме: «Душа и сердце – все, все разбито и перевернуто. Все ужасные впечатления меня уничтожили… Все подробности его кончины ужасны. Вся его одежда – одни клочки… Говорят, что вся лестница Собственного подъезда и коридор были покрыты его кровью – целые лужи крови. В то же утро приложились мы к его телу – он был уже в Большой церкви…» Он побывал и на месте отцовской гибели, утопавшем в цветах. Впервые с состраданием писал о Долгорукой, отныне носящей титул княгини Юрьевской. «Днем мы пошли с Алексеем к ней с визитом. Она совсем разбита горем, почти с ума сходит, плачет. Мне только ужасно жаль ее – несчастная!» А через некоторое время он написал о детях отца и княгини: «Часто вижусь с детьми. Они бывают у Мари и сегодня были у нас… Они мне так жалки, эти бедные дети. Папа их так любил, что для него и я полюбил их».
На престол вступил старший брат Сергея Александровича – император Александр III, безусловно, самый лучший государь за всю историю России! «Сильный, державный». Его правление – единственное время, в которое никто не осмелился воевать с нами.
От него требовали помилования цареубийц. Лев Толстой вручил Победоносцеву письмо с требованием проявить милосердие. Победоносцев отказал. Письмо передал старшему брату Сергей. Александр III приказал передать великому русскому писателю: «Покушавшихся на меня я мог бы помиловать, но простить убийц моего отца не имею права». Вряд ли Сергей Александрович осудил брата за такой ответ. «Все кончено, только пустые комнаты да воспоминания о былой, счастливой семейной жизни… Сегодня сожгли ковер лестницы собственного подъезда, покрытый кровью государя! Спрашиваю себя, как можно все это пережить».
После похорон отца он принял твердое решение отправиться в Иерусалим. Дождался Пасхи, на Страстной седмице говел вместе с императором, встретил светлое Христово Воскресение и вновь вместе с Павлом отправился сначала в Рим, где к ним присоединился великий князь Константин Константинович, далее – в Афины, из Афин – в Яффу, из Яффы – в Иерусалим.
Потом они станут приезжать сюда вместе – Сергей и Елизавета. Но впервые он приехал на Святую землю с братьями, родным и двоюродным. Словно проложил сюда тропу. В первый же день отправились в храм Воскресения Христова, прикладывались к Камню помазания и Гробу Господню, Камню бичевания и Голгофе. С этого началось длительное паломничество по всем святым местам Иерусалима, Вифлеема, Иордана. Принимал начальник Русской Духовной миссии архимандрит Антонин (Капустин). Очень важно было для Сергея именно 22 мая, в годовщину смерти матери, отстоять ночное богослужение при Гробе Господнем. Здесь приобщиться Святых Тайн. И все остальные дни показались сказочным видением. Свое паломничество Сергей с восторгом описал брату Александру уже на обратном пути. Перед отъездом паломники даже сделали себе памятные татуировки: «Вообрази себе, что мы татуировали себе руки на память, надо признаться, что араб довольно плохо это делает».