Я не продаюсь

В моём голосе невольно проскальзывает ехидство, хоть я совершенно точно не собиралась сейчас язвить. На миг в его взгляде вспыхивает знакомый отблеск злости.

– Умею, – говорит Генри, чуть сжимая мою ладонь.

Мы идём по одной из аллей, ведущей к сердцу парка, и я уже вижу вдалеке тир. Мне не пятнадцать, и плюшевые игрушки меня уже давно не интересует, но любопытство так и жжёт изнутри. Такой ли он хороший стрелок на самом деле? Кажется, для того, чтобы получить главный приз, разрешается несколько осечек. Но мне это кажется слишком простым.

– Тогда докажите, но только чтобы без единого промаха. И тогда я вас поцелую.

Говорю, и тут же жалею об этом. Вот кто меня за язык тянул?

– В щёку, – добавляю быстро.

 

В ответ он лишь загадочно улыбается и уверенно шагает к тиру, утаскивая меня за собой, словно на буксире. В его походке столько уверенности, что я уже почти уверена в своём проигрыше. Впрочем, это совсем не пугает меня.

– Сколько нужно сбить, чтобы получить главный приз? – спрашивает Генри, облокачиваясь на стойку и, наконец-то, выпуская мою ладонь.

В другой раз я бы непременно отошла, но не сейчас. Хочу видеть всё своими глазами.

– Все семнадцать, – говорит владелец – мужчина средних лет с пышными усами – и протягивает ружьё. – Вот, здесь двадцать пуль.

Он ссыпает маленькие пульки, но Генри тут же убирает три.

– Эти не нужны.

Легко и уверено вставляет первую пулю, а затем пристраивает ружьё на плече. И я замираю, переводя взгляд с него на первую мишень – деревянную сову. Глухой щелчок и сова оживает, шевеля крыльями.

Генри тут же тянется за следующей пулей, чуть сдвигаясь вправо, на меня, и снова целится. Щелчок и мишень «оживает». И он опять тянет за пулей, чуть сдвигаясь вправо. А мне только и остаётся, что переводить взгляд с него на мишени. В полной тишине слышны лишь тихие щелчки. Один, второй, третий.

После десятой сбитой мишени я понимаю, что он не зря был таким уверенным, и мысленно готовлюсь «отдавать» награду. Поцелуй в щёку, это ведь такая глупость. Я ведь уже делала это сегодня. И всё же от одной мысли об этом сердце начинается биться быстрее, а ладони потеют, и я быстро вытираю их о платье.

– Ну что, какую щёку предпочитаешь?

Генри откладывает ружьё и поворачивается ко мне с улыбкой.

– На твой выбор, – отвечаю, с трудом разлепляя губы.

– Ваш приз.

Владелец ставит большого белого плюшевого медведя на стойку, но ни я, ни Генри не смотрим на него.

– Тогда давай эту, – говорит Генри, указывая на правую щёку.

И я нервно сглатываю, глубоко вдыхаю, пытаясь успокоить сердце, и лишь потом шагаю к нему, чтобы быстро мазнуть губами по щеке. Напрягаясь, ожидая, что он вот-вот положит руку на спину, не позволяя отстраниться. Но ничего подобного, к счастью, не происходит. Генри лишь тихо вздыхает и тянется за призом, чтобы тут же протянуть его мне. И я машинально беру игрушку.

– И что дальше? – спрашиваю, пытаясь удерживать его и розу одновременно.

– Выбирай.

Генри кивает на площадь, полную аттракционов. И я перевожу взгляд, приглядываясь. Правда, я уже вышла из того возраста, когда любят подобные развлечения. Но зато смогу так побыть одна. Только что в это время будет делать он?

– Всё то же самое.

Поворачиваю голову, удивлённо глядя на Генри.

– Всё? – переспрашиваю я недоверчиво. – Даже если я захочу прокатиться вот на этих милых крутящихся ракушках?

– Хоть на паровозиках, – отвечает он с улыбкой.

Я тут же живо представляю это и тихо смеюсь. Да уж. Забавное было бы зрелище.

И всё же выбираю колесо обозрения. Всегда любила высоту и лёгкое ощущение опасности, а здесь ещё и открытые кабинки.

Но по дороге взгляд цепляется за киоск с мороженым.

– Какое? – спрашивает Генри, тут же меняя направление, и я молча тычу в любимую марку пломбира.

На короткий миг ощущая себя маленькой девочкой. Почти счастливой маленькой девочкой.

Генри ничего не покупает, отбирает у меня игрушку и помогает забраться в кабинку. Она без ограждений и это наверняка будет щекотать нервы на высоте. Когда мы были маленькие, Гарри любил крутить колесо, расположенное в центре, чтобы кабинка вращалась. И я трепела, хоть и не была в восторге. Эти воспоминания отзываются лёгкой болью в сердце, и я стараюсь прогнать их. Не сейчас.

Кабинка медленно поднимается, и я перевожу взгляд в сторону. Гляжу на распластавшийся внизу город. И вздрагиваю, когда Генри касается моей руки. Замираю, ожидая продолжения, но ничего не происходит, и я постепенно расслабляюсь. Просто смотрю вниз на артерии улиц и людей, похожих на муравьёв, и стараюсь ни о чём не думать. Но кожей чувствую пристальный взгляд. И всё же поворачиваться не спешу, жду, пока кабинка не начинает опускаться.

И он тут же тянется ко мне, вынуждая податься назад.

– У тебя мороженое на верхней губе, – говорит с усмешкой, а затем осторожно проводит большим пальцем.

А во взгляде столько нежности, что я просто не могу отвернуться. Смотрю, жадно впитывая её. Тело бьёт лёгкая дрожь, но я знаю, что это не из-за страха.

Скольжу взглядом по его лицу, изучая, словно увидела впервые. И вдруг понимаю, что если бы не было всех этих угроз, если бы сегодня была наша первая встреча, то я бы относилась к нему совсем иначе. И, может быть, даже могла влюбиться, потому что в нём точно есть что-то такое притягательное. Жалко, что таким он кажется мне лишь когда молчит, а это бывает крайне редко.

 

Наверное, мои мысли отражаются во взгляде, потому что Генри придвигается ближе. А я неожиданно даже для себя не спешу убегать, лишь смотрю на него и жду, сама не зная чего. Но он не успевает ничего сделать – звонит телефон. Его. Свой я оставила дома.