Я не продаюсь

Слышу своё имя, и рука с бокалом замирает в воздухе.

– Она.

– Но разве траур уже закончился?

– Кажется, нет. Её родителей разбились три месяца назад, а брата хоронили совсем недавно. Но ты же знаешь современную молодёжь, дорогая...

Многозначительная пауза и тяжёлые вздохи, раздающиеся следом, вынуждают меня сильнее, до боли, сжать ножку бокала, но рука всё равно дрожит. А внутри вспыхивает, разгораясь всё сильнее, злость и дар тут же привычно отзывается. Кожу покалывает и на кончиках пальцев вспыхивает огонь.

Ненавижу. Кто дал им право судить?

Вдыхаю глубже, стараясь успокоиться.

Всё хорошо, Камилла. Им нет никакого дела до тебя, обычные пустоголовые сплетницы. Сейчас главное – сдержаться, не выдать себя, как во время похорон, когда налетели эти стервятники, прицениваясь к поместью. И никак не показывать, что слышу их. Спину прямее, дыхание ровное, чтобы ни единым словом, ни движением не выдать себя.

А они всё не унимаются.

– И всё же она могла хотя бы надеть чёрное.

Это становится последней каплей. Нужно или уходить, или заткнуть их поганые рты. Но последнее я сделать не могу: не хочу давать повод для новых сплетен. Хватит, мою фамилию итак достаточно полоскали во всех газетах. Не нужно было соглашаться на уговоры Сьюзи и проходить сюда.

Ставлю бокал на столик и оглядываюсь, но подруги нигде не видно. Ладно, уйду позже. Правда, оставаться здесь, в сверкающем гомонящем зале, тоже больше не могу. К счастью, до выхода на террасу рукой подать, и я протискиваюсь сквозь толпу. Останавливаюсь, когда меня замечает, улыбаюсь из последних сил, отвечаю что-то, а выдыхаю лишь на улице. По периметру ограждения тут же вспыхивают магические шары, но я не хочу, чтобы меня обнаружили, и быстро накидываю защитный полог. Из-за волнения руки дрожат и магия слушается плохо, так что полог получается тонкий, и до меня всё ещё доносятся голоса и музыка. Но светильники гаснут, а значит, меня не будет видно.

Шагаю в спасительную темноту, подальше от гомона толпы. Прохладный вечерний воздух холодит, и кожа тут же покрывается мурашками. Запрокидываю голову, вглядываясь в чёрный бархат неба, и быстро-быстро моргаю, пытаясь загнать назад слёзы. Не хочу больше плакать. Не могу. Не буду.

На плечи неожиданно мягко ложится пиджак, и я невольно вздрагиваю, сильнее сжимая перила. А следом раздаётся ставшим привычным бархатистый голос.

– Вы подумали над моим предложением, Камилла?

Горько усмехаюсь. Ну вот, спастись не удалось.

Но как он меня нашёл? Я же накинула полог. Впрочем, для монополиста по производству артефактов это, конечно, не проблема. Значит, они уже разработали и это.

Пытаюсь скинуть пиджак, и на плечи тут же ложатся две тяжёлые ладони, обжигая даже сквозь два слоя ткани.

– Не нужно, на улице холодно. Не хочу, чтобы бы мать моего будущего ребёнка простыла.

Он стоит совсем рядом, и я чувствую горький запах туалетный воды с примесью сигаретного дыма. А уснувший было дар вспыхивает с новой силой, огонь бежит по коже от пальцев вверх, к плечам.

– Не говорите ерунды. Я никогда не рожу вам ребёнка.

Внутри всё дрожит от злости, и мне стоит большего труда сказать это спокойно. А руки так и чешутся. О, с каким бы удовольствием я развернулась и дала ему пощёчину.

– Я слышал, ваше поместье продаётся.

Он неожиданно меняет тему, ударяя по самому больному, и я невольно задерживаю дыхание, а внутри всё словно покрывается корочкой льда.

– Меньше верьте слухам.

Губы немеют и слушаются с трудом, а собственный голос кажется чужим.

Он усмехается в ответ, шевеля дыханием волосы на моей макушке. Мне не нужно поворачиваться, чтобы видеть улыбку на его лице. Я чувствую её кожей и видела уже не раз. Гарри тоже любил так улыбаться. И понимание этого отзывается острой болью в сердце.

Что же ты наделал братец? Зачем? Знал же, что он сильнее тебя.

– Это лишь дело времени. Вы же умная женщина и должны понимать, что такие деньги можете получить только двумя способами: у любовника или жениха, или за свой дар. Только вот незадача, такие, как вы, больше не нужны стране.

Последние слова он шепчет мне на ухо, обжигая горячим дыханием кожу, и я подаюсь вперёд, стараясь быть как можно дальше от него.

Усмехаюсь невольно. О да, и в этом есть и его вина тоже.

Кто-то бы мог подумать, что однажды магов заменят этими штуками? Что достаточно будет маленькой искры и горсти пороха? Во всяком случае, мой дед бы точно побил тростью любого, кто посмел заикнуться о подобном.

– Любовников и женихов у вас тоже нет.

Он двигается следом, прижимаясь ещё теснее, непозволительно близко. И я чувствую, как бьётся его сердце где-то в области моих лопаток. Решительно шагаю в сторону, сбрасывая его ладони с плеч, а затем и пиджак.

– Любовников нет, в этом вы правы, – соглашаюсь тихо, старательно загоняя внутрь рвущийся наружу огонь. – А вот на счёт женихов ошибаетесь.

Но не успеваю сделать и шага, как слышу его насмешливый самодовольный голос за спиной:

– И женихов тоже, поверьте мне.

Я всё-таки оборачиваюсь, но в темноте не видно его лица. Правда, мне и не нужно это. За те несколько встреч, что у нас были, я успела хорошо его рассмотреть. Смуглую кожу южанина и тяжёлый квадратный подбородок, резкие и острые черты лица. Чёрные, как смоль волосы, и такие же глаза. Так что как ни вглядывайся, зрачков не разглядишь.

Ему явно за тридцать. Взгляд цепкий и острый, вечно нахмуренные брови и суровые складки в уголках губ. А в движениях есть что-то хищное, пугающее. Обманчива мягкость зверя, крадущегося к своей жертве.

Вот и сейчас я не замечаю, как он оказывается рядом, только чувствую, как горячие пальцы касаются лица, нежно гладят скулу и линию губ. И это легкое касание вызывает во мне странный трепет.