Дотянуться до тебя

— Привет. — голос чужой — низкий и хриплый — совсем не мой. Одно слово даётся настолько тяжело, что строит ему сорваться с губ, как на тело накатывает чудовищная усталость. Будто горы камней, ранее не имевшие вес, разом обрушились на плечи.

— Ты в порядке? — нет. Но кого это волнует? Ты и сам выглядишь не очень. Рад, это видно невооружённым взглядом. Но так же видно, залёгшие под глазами тени, даже не контрастирующие с такого же глубокого цвета глазами. Ты едва не валишься с ног от усталости, а я, кажется, просто медленно умираю внутри. И кому из нас нужно говорить: «Ты в порядке?»? А, малыш Тобио?

Но в слух всё равно ничего не говорю. Голова разом опустела; стала кристально чистой, как у младенца. От чужого взора хочется спрятаться, убежать и никогда больше не чувствовать настолько очевидный и осязаемый взгляд.

— Нитами?

Всего лишь моя фамилия, а в груди будто пробили сквозную дыру. Пробили, но варварским не прижгли края раны; заставили гнить оголенную плоть под палящим солнцем.

— Эй, скажи что-нибудь…

Хватает за руку и тянет на себя. Кожу под его пальцами жжёт, едва не вскрикиваю, но вовремя прикусываю язык. Чужое тело слишком близко, настолько, что я могу почувствовать биение его сердца. От парня веет усталостью. Она почти осязаемая, ещё чуть-чуть и можно схватить ее. Но ловлю только режущее без ножа беспокойство на дне глубоких, как Марианский желоб, глаз. Жадно впитываю его и едва не захлёбываюсь нахлынувшим осознанием.

— Пойдём. — все ещё держит за руку и тянет за собой, как маленького ребёнка. И я иду за ним, совсем не понимая, почему я не вырвала из его хватки свою конечность и не убежала куда подальше. Ответ так банален и очевиден, маячит перед глазами; а я с завидной упорностью стараюсь его не замечать. И так будет до тех пор, пока я окончательно не сломаюсь.

Свет в окнах дома Тобио не горит, но я вовсе не придаю этому значения. И только когда за моей спиной захлопнулась дверь, а по глазам резанул белый свет, все стало очевидно.

Хватка на запястье исчезает, только тогда, когда брюнет наклоняется, чтобы расшнуровать кроссовки. И титанических усилий стоит не дать деру в ту же секунду. Хоть здравый смысл и вопит о том, что беготня не к чему не приведёт, и если Судьба уже все решила, то лучше не противится, но щекочущий затылок страх давит и приказывает бежать. Страх, вперемешку с отчаянием. Отчаянием, которое с каждым мгновением затопляет сознание все больше. И присутствие Тобио только ускоряет процесс. Потому что рядом с ним можно не притворяться; потому что в памяти ещё свежи воспоминания о минутах слабости и о том, кто заставил подняться Королеву с колен.

— Ты едва стоишь на ногах. — говорю и одновременно снимаю кроссовки, просто поочередно наступив носками на пятки.

— Себя то видела? — неожиданно резко отзывается Тобио, сверкая злой синевой. Тут же осекается, глупо замерев на месте. — Что случилось? Выглядишь паршиво.

— Спасибо за честность. — усмехаюсь и сбрасываю сумку с плеча прямо на пол. — Зря беспокоишься, я в норме.

— Я вижу. — фыркает и поворачивается ко мне спиной. — Где ванная ты знаешь.

Вот как? Все так просто? Увидел девушку, которая поступила с тобой, как последняя тварь, и едва стоишь на ногах от усталости, но все равно тащишь её домой. Ты слишком добр ко мне Тобио. Мы оба страдаем, может ты этого и не осознаешь, но из этого темного болота ты вытягиваешь не только себя, но и меня. И от этого отвращение к себе разливается с новой силой.

Когда выхожу из душа, то нахожу на стиральной машинке обычную синюю футболку. И если Тобио она как раз, то на мне она будет висеть мешком. Ну и ладно. Кагеяма последний, кого я буду стесняться. Странная эта вещь — стыд. Девушки не стесняются ходить по пляжу в открытых купальниках, но начинают визжать, когда парень зашёл в комнату в неподходящий момент. Мне же, как ни странно, плевать. Тобио видел меня в купальнике, в шортах, которые намного короче, чем футболка на мне; чего мне стесняться?

От футболки пахнет ментолом, немного порошком и чём-то приятным. Возможно, именно так пахнет сам Тобио. Никогда не обращала внимание на этот запах, но сейчас он кажется таким родным. Успокаивающим и безразмерно уютным.

Хозяина дома нахожу в его же комнате. Он сидит на стуле и, глупо улыбаясь, крутит в руках золотую медаль. Его первую.

— Я была на игре. — вскидывается и замирает. Его эмоции так очевидны и читабельны: удивление и… радость. — Ты молодец, Тобио.

Никогда не хвалила людей за их достижения, усердную работу и даже не собиралась. Но ты, Тобио, первый и, скорее всего, единственный, кому я говорю подобное.

Шаг, второй, третий… шестой. Ровно шесть шагов потребовалось, чтобы оказаться напротив брюнета. Касаюсь пальцами поверхности медали, вывожу понятные только мне узоры и жду, когда же Тобио схватит мои пальцы своими. Схватит — неоспоримый факт — и это вопрос времени и его выдержки. Выдержки, которой у него нет. Ловит мои пальцы почти мгновенно и сжимает в своей стальной хватке. Лишь тихо фыркаю в ответ и боюсь, что следующая реплика выбьет воздух из лёгких не только у Тобио, но и у меня.

— Тебе идёт побеждать. — прикрываю глаза, вспоминая, как красиво смотрелась на шее брюнета медаль, находящаяся под ребром моей же ладони. — И ты достоин этого, куда больше, чем я.

Провокация — наступившая на горло моей гордости — удалась на семь баллов из пяти. Глаза у брюнета расширяются, а пальцы сжимают мои до хруста. Но слышу далеко не хруст собственных суставов и костей, а как участилось и без того тяжёлое дыхание и, как заскрипели плотно сжатые зубы. Усмехаюсь, но за пеленой ярости, помутившей чужой взор, этого не видно. Встаёт так резко, что мы едва не сталкиваемся лбами. Второй рукой хватает за плечо и притягивает ещё ближе. Так, чтобы между нами было меньше десяти сантиметров. Стоит дёрнуть головой и дотянусь до чужих губ.

— Идиотка. — шипит, едва разжимая губы, а потом подается вперёд так резко, что даже сообразить толком ничего не успеваю. И это даже не поцелуй, а какое-то странно и весьма изощрённое показания того: кто и кому принадлежит. Кусает губы, так сильно, что кровь начинает сочится с уголка рта, чужой язык сплетается с моим и я невольно подчиняюсь ему. Сдаюсь, потому что сил и желания бороться нет. И потому что боль, вкус металла на языке и доминирование, нравятся куда больше, чем долгие нежные поцелуи.

Чуть отпрянув, соприкасается своим лбом с моим; дышит часто и тяжело. Пальцы до боли сжимают плечи, но мне как-то все равно. Что-то в сердце каждый раз сжимается, когда хриплый вздох со свистом вылетает из чужих легких. Звенит и медленно разрывается на куски. И как же мерзко от самой себя: из-за собственных страхов и гордости провоцирую Тобио на то, что не могу сделать сама.

— Прости. — чувство вины можно почувствовать физически. Не надо Тобио, не заставляй меня чувствовать себя ещё большей сволочью. Вновь наклоняется и как большая кошка слизывает тонкую полоску крови, вновь касается моих губ своим, едва ли это можно назвать поцелуем. Легко прикосновение — как будто извинение за случившееся минутой ранее. Но от этого всего внутри все сжимается в тугой узел. Эй, ты там наверху, хватит издеваться! Слышишь?!

— Прекрати извиняться, иначе я тебя ударю. — голос хрипит. И непонятно от подступающей истерики или чего-то совсем иного.

— Ладно.

— Ложись спать, у тебя был тяжёлый день. — выпутываюсь из нехитрых оков и отхожу чуть назад. Взглядом упираюсь в полуторку в полуметре от Тобио, а сама, почти бессознательно пячусь к двери.

— А ты?

— А что я? — пожимаю плечами, упираясь лопатками в стену около двери. — Где находится диван я помню.

— Может… — опускает голову, но покрасневшие скулы все равно успеваю увидеть. И то, что он сейчас скажет очевидно ещё до того, как первый звук сорвался с его губ. — Может останешься?

— Хорошо. — ударяю ладонью по выключателю и комната погружается в приятный полумрак. Неожиданно прытко для самой себя направляюсь к тёмному силуэту и тут же спотыкаюсь об угол ковра. Спотыкаюсь, но лечу совсем не носом вперёд, а в объятия среагировавшего вовремя волейболиста. Усмехается, и подхватив на руки совсем не аккуратно скидывает на кровать. Выдёргивает из-под подушки что-то большое и белое и уже через полминуты за ним захлопнулась дверь. Ещё полминуты и в соседней комнате зашумела вода. Прикрываю глаза и носом утыкаюсь в чужую подушку, вдыхаю такой родной запах ментола и чего-то ещё, более родного. Голова тут же становится свинцовой и неподъёмной. И ещё до того, как за стенкой перестаёт шуметь вода, засыпаю, так и не расправив кровать.