Дотянуться до тебя

Впервые за долгое время ноет плечо. Это случается совершенно неожиданно. Просто стоит кому-то из девочек озвучить время, вполне сносное, как плечо простреливает. Будто там минимум перелом, а не всего лишь психосоматический бред моего мозга. Сжимаю челюсти с такой силой, что можно услышать скрип зубов и резко сажусь на бортик. Ничего не говоря накидываю на плечи олимпийку и выскакиваю на улицу. Хочется выть раненой белугой. Руку сводит и тянет как никогда прежде. Будто это не психосоматика, а новая, более ужасная травма. И от этих мыслей мышцы скручивает ещё сильнее.

Облокачиваюсь на стену спиной, дышу часто и через рот. В голове нет не единой мысли, только странная, не уместная сейчас пустота. Будто все, что могло находится внутри черепной коробки выжгли.

— Опять началось. — тренер ожидаемо и привычно подкрался незаметно. Встал рядом, наблюдая за моими слабыми потугами вернуть самообладание и контроль над телом.

— Давненько не было. — киваю, тут же шипя из-за боли. Так больно, что удушиться хочется.

— Нитами, как твой тренер прошу тебя взять пару выходных. — Андо-сан впервые не язвит и не пытается надавить на больное. Говорит со мной как… как с обычным человеков. Человеком, у которого тоже может быть сбой и которому обязательно нужен отдых чтобы не свихнуться. Это выбивает из колеи всего на мгновение, а потом по всей руке будто ток пустили. Всхлипываю и, согнувшись почти пополам, замираю. — Нитами.

— Думаете у меня от этого мозги на место встанут? — от собственной беспомощности становится противно. Пару секунд назад я признала свою слабость и неспособность побороть свой страх поражения.

— Тебе нужно время подумать и придти в себя. — и от того, что кто-то ещё знает твои слабости и страхи становится совсем не весело. — Никто не будет рад, если ты снова травмируешься по глупости.

— Ладно. Я попытаюсь.

— Вот и славно.

Тренировку я не заканчиваю, просто не нахожу на это сил. От шума в ушах хочется схватиться за голову и кричать, пока горло не охрипнет, а голос не пропадёт. Какая-то невидимая и холодная рука сжимает горло с чудовищной силой и даже вздох сделать становится проблемой. Глаза болят и чешутся и я отчаянно пытаюсь себя убедить в том, что это из-за хлорки, а не от чего-то там ещё. Собственная беспомощность давит на виски и от этого чудовищно болит голова. Пальцы на повреждённой некогда руке немеют и кажутся ужасно холодными по сравнению с пальцами на здоровой руке.

Когда я подхожу к дому, то в глаза бросаются несколько вещей: свет горит только на первом этаже, ворота гаража закрыты, окно на кухне открыто нараспашку. Родителей почему-то нету дома и это кажется по меньшей мере странно. Хотя, какая мне разница, мне же лучше, никто не будет доставать меня. Ведь, если родителей нет, то Нацухи будет все время проводить Юми и я смогу побыть дома в гордом одиночестве. Есть хоть что-то хорошее в этом дне.

Ударяю ладонь по выключателю в прихожей и даже не особо удивляюсь, когда замечаю знакомые ярко-красные кроссовки. Прекрасно, я то думала, что смогу побыть одна, но Юми и Нацухи решили, что мне будет скучно и нужно обязательно составить мне компанию. Кого я обманываю? Они в последнюю очередь думали обо мне. Просто в очередной раз, когда у этих двоих появилась возможность побыть вместе, они без зазрения совести решили использовать эту возможность. Что же, я бы, наверное, поступила так же.

На кухне нахожу кастрюлю с карри; ещё даже тёплую. Видимо, так они решили меня задобрить. Неплохая попытка, только есть совершенно не хочется. На самом деле ничего не хочется. Ни есть, ни спать. Хочется слиться с первозданным Хаосом и стать крохотной его частью. Чтобы не было всего того, из-за чего так хреново. Чтобы сердце не стучало, пульс не зашкаливал, а легкие не сжимались от недостатка кислорода. Тело бьет озноб, в горле будто поселилась Сахара и все вокруг кажется не настоящим, как в гребаных очках виртуальной реальности. Мозг немного качает, как в открытом море, и мне приходится схватится за стул обоеми руками, чтобы не поцеловаться с очень живописным углом кухонного стола. Хотя бы не стразу. Тело какое-то ватное и я даже не замечаю, когда это я оказалась на полу, а стул упал рядом с тем местом, где я стояла. Кратковременного выпадения из реальности я за собой до этого никогда не замечала. Со второго этажа начинают доносится встревоженые чем-то голоса и через пару минут — а минут ли? — на первый этаж спускается Нацухи. В руках он держит самую обычную биту, но, заметив меня, бледнеет и тут же кидается ко мне.

— Аяно?! — взвизгивает несносный мальчишка и прижимает свою ледяную ладонь к моему лбу. — Да тебя же лихорадит!

Чей-то голос в голове начинает монотонно зачитывать набор слов, которые до этого казались совершенно не совместимыми: «Озноб, повышенная температура, потеря координации, учащённый пульс, недостаток кислорода…». Все до омерзения сходится.

— Гипервентиляция лёгких. — усмехаюсь, а у самой живот сводит в судороге. Кажется, что меня сейчас наизнанку вывернет. Чёрные глаза младшего брата широко распахнуты, руки трясутся, а сам он белее снега. Сейчас он как никогда жалеет, что дома нет отца или матери, потому что Юми хоть и выросла в семье врачей, ничего в медицине ее понимает. Я и сама не знаю, что в таких случаях делать.

— У нас есть что-нибудь от этого?..

— Без понятия. — а у самой в глазах темно-темно. Нацухи ещё что-то говорит, но я уже не слышу. Веки тяжелеют, глаза закрываются, а сознание ускользает в до селе невиданную мне нирвану.

Глаза открываю с трудом. В голове пустота, но стоит попытаться подняться, как по затылку и вискам словно кувалда ударяет. С тихим стоном опускаюсь обратно на кровать и по привычки начинаю шарить рукой по простыни в поисках телефона. Его я, ожидаемо, не нахожу. Часы на стене показывают половину седьмого утра и я с удивлением осознаю, что труп я изображала около девяти часов. Это немного удивляет и, наверное, пугает. Гиповентиляция лёгких совсем не характерна для человека с почти что идеальным здоровьем. Почти — потому что зрение у меня не самое отменное.

Бездумно пялюсь в потолок и даже не замечаю, как глаза вновь закрываются. Под веками вспыхивают разноцветные пятна, а голова становится настолько тяжёлой, что сил оторвать ее от подушки совсем нет. Такое чувство, будто во мне что-то перегорело. Перегорело основательно и конкретно.

Второй раз просыпаюсь из-за странного грохота в коридоре. Как будто таз какой-то уронили или нечто подобное. И этот странным звук эхохом отдаётся в черепной коробке. «Бум» — раздаётся ещё раз и Нацухи звучно матерится, видимо, некий предмет уронил он. Ничего удивительного.

— Нацухи, чтоб тебя, что ты там роняешь?! — голос хрипит и стоило чуть повысить голос, как голова тут же заболела. Отлично. Просто волшебно.

— О, кто проснулся! — голова наглого брата появляется в дверном проеме и выглядит он так, будто не спал пол ночи.

— Скажи мне на милость, ты специально что-то там ронял?

— Ага. — лыбиться, как последний придурок, и показывает жестяную кружку из отцовского походного набора. — Надо же было тебя как-то разбудить.

— Сволочь.

— Все лучше от тебя! — от летящей в него подушки он благополучно успел увернуться.

Голова все ещё адски болит и кружится, но сердцебиение в норме. Дышать все ещё тяжело, но буду надеяться, что это скоро пройдёт. Негоже пловцу так рано гробить дыхалку. Еле как отрываю голову от подушки и встаю на ноги. Голова немного кружится, но меня все ещё не штормит. Не знаю, насколько все плохо, но в зеркало я смотреть не особо хочу. Во всем теле вообще ощущения странные, оно вроде тяжелое, но и легкое одновременно. И это вдвойне пугает.

Быстро принимаю душ и умываюсь, спускаюсь на первый этаж и понимаю, что есть я совершенно не хочу, делать мне нечего, а голова просто разрывается на куски. Нацухи играет в приставку в зале, а Юми, судя по всему, ещё вчера ушла домой. Не нахожу ничего умнее, как пойти спать, настроения копаться в себе нет совершенно. Поднимаюсь к себе и переодеваюсь в пижаму: растянутая майка-борцовка, которая большая мне на пару-тройку размеров, и шорты. Забираюсь под одеяло и, свернувшись клубочком, засыпаю.