Уорхол

Марджи, Кики и Тинка единогласно считали Энди очаровательным, милым и добрым. С ними он мог заниматься тем, что ему интересно, и, по выражению Джона, как сыр в масле катался. В то же время друг Джона, Гарольд Гринбергер, вспоминает: «У Энди приятелей не водилось, никого не помню, с кем бы он просто болтался по округе. Помню только Марджи Гирман. И никаких друзей или компании».

Единственный день Энди в начальной школе Сохо засчитали за год, и когда он в шесть лет пошел в школу Холмс, то сразу во второй класс. Его учительница, Кэтрин Мец, и через полвека живо его помнила. «Блондинистый был мальчик со светлыми глазами, тихоня, из класса мало выходил и очень хорошо рисовал». Поначалу Энди думал было рассекать по школьным коридорам, словно он невидимка, но из-за бледного лица и белесых волос он выделялся из толпы этаким чудаком, который, по воспоминаниям других, чурался знакомства. Несмотря на все это, первый год в школе прошел на ура. Классы были светлые и просторные, рисунки ребят развешаны вдоль широких холлов. Половина учащихся были евреи, а остальные преимущественно из Восточной Европы. Занятия в каждом классе начинались с чтения Библии и молитвы вслух. Второклашки ходили на обед домой в полдень – Юлия каждый день наливала Энди тарелку супа Campbell – ив час тридцать могли с чистой совестью мчаться по пожарной лестнице навстречу жизни. Энди говорил матери, что школа ему по душе.

К моменту поступления в Холмс Энди мог немного говорить по-английски, с ошибками. Его мать продолжала общаться «по-нашему», но мальчики отвечали ей все чаще на английском. Энди мучиться со старославянским в приходской школе не пришлось.

Тщедушность предсказуемо сделала Энди мишенью для хулиганов, болтавшихся на углу у кондитерской напротив школы. Обычно с учебы он шел прямиком домой, и Юлия особо не отпускала его одного в город. Она вручила троим своим мальчикам ладанки с Девой Марией. «Цепочки нам были не по карману, – рассказывал Джон, – так что она приколола их к одежде с изнанки, чтобы дети над нами не смеялись. Я спрашивал Энди, не пристают ли к нему, он отвечал, что не пристают. Он всем был по душе, я не видел, чтобы он и злился-то когда. Правда, уникальная личность. Никогда не жаловался».

После школы Энди сидел дома и делал уроки. Казалось, он хотя бы на время сумел избавиться от былого духа непослушания и больше не ругался демонстративно и не разговаривал с вызовом, как прежде. Он много рисовал. «Как-то прикипел к этому делу, а способности у него были еще с младенчества, – вспоминал Пол. – В начале тридцатых у нас радио не было, так что сделай домашнее задание и развлекай себя рисунками».

Джон рассказывает, насколько Юлия готова была поддерживать увлечение Энди:

Денег было в обрез, а Энди хотелось всякое, что мы не могли себе позволить. К примеру, когда ему было семь, захотел кинопроектор. Экран мы себе позволить не могли, но показывать и на стене можно было. Картинка была черно-белой.

Он смотрел «Микки-Мауса» или «Сиротку Энни», набирался идей и шел рисовать. Мать купила проектор, не сказав отцу.

Юлия нанялась убираться за доллар в день, пока не скопила для Энди двадцатку.

В Холмсе среди учителей Энди имел репутацию мальчика способного и разбирающегося во всем, что касалось искусства. В старших классах он был нарасхват, когда в зависимости от времени года речь шла об оформлении помещений, украшения доски и рисунках для классных календарей.

Юлия Вархола:

Энди некогда болтаться по улице. Ему некогда играть. Он у меня делать уроки. Мой Энди для смеха нарисовал лицо соседского мальчишки. Энди было девять. Ох, Энди хороший мальчик. Умный. Его учительница, леди, говорит мне, что он сам себя хорошо учит.

Энди Уорхол:

У меня были хорошие оценки в школе. Учителя меня любили. Они говорили, что у меня природные способности. То ли необычный талант.

«У меня было три нервных срыва в детстве, – писал Энди в „Философии Энди Уорхола“. – Я вечно болел, так что постоянно ходил в летнюю школу, чтобы нагнать», – рассказал он в интервью в середине семидесятых. «Говорил, с ним случалась пляска святого Витта в детстве, все волосы выпали, и не мог руку ровно держать», – вспоминал кто-то из его паствы в шестидесятые. Когда какой-то репортер поинтересовался, от чего у ребенка могут быть нервные срывы, Энди мрачно ответил: «Я был слабенький и ел слишком много сладкого».

У Энди и впрямь было немало проблем со здоровьем в детстве. Пол вспоминал:

Когда Энди было два года, у него стали глаза гноиться. Это не проходило, и мама стала промывать их борной кислотой каждый день. Когда ему было четыре, он вышел из дому на Молтри-стрит, упал на трамвайные пути и сломал руку. Маме только через несколько дней рассказал. Спросила: «Ну как?» Ответил: «Болит». Оставили как есть. А месяца через два кто-то заметил, что там явная кривизна. Этой рукой он и рисовал. Пришлось отвести его в больницу, Fall Clinic. Взяли с нас всего двадцать пять центов за карту и еще пятьдесят центов за осмотр. И пришлось ломать руку заново. Когда ему было шесть, он болел скарлатиной, а в семь мама заставила его вырвать гланды со мной за компанию. Это стоило восемь долларов.

Наконец осенью 1936 года в возрасте восьми лет Энди столкнулся с заболеванием, которое изменило его детство. До открытия пенициллина ревматическая лихорадка часто встречалась у детей, которые жили в антисанитарных условиях, поблизости от трущоб, и небольшой процент заболевших от нее даже умирал. Около десятой доли случаев заболевания перетекали в хорею, часто называемую пляской святого Вита (в честь христианского святого ребенка-мученика из XIII века), болезнь центральной нервной системы. В тяжелых случаях больной терял контроль над конечностями и переживал приступы судорог. Особенно пугало то, что доктора точно не знали, что является причиной происходящего, и могли только успокаивать пациентов и их родителей, что все пройдет и последствий не останется. По сути, самым страшным была психологическая травма, потому что столкнувшиеся с подобным дети зачастую думали, что просто сходят с ума.

Когда Энди заболел, он уже был любимчиком учителей в Холмсе, а тут при попытке написать или нарисовать что-либо на доске рука стала так трястись, что его подняли на смех. Видя, что он боится, его стали зажимать и поколачивать. Годы спустя он рассказал знакомому, что дети его избивали, из-за чего у него начались проблемы в общении. Как отметила Кики Ланчестер, «всегда выбирают слабых». Энди не понимал, что с ним происходит, и снова начал бояться ходить в школу. Все сильнее стал теряться, легко пускал слезу и начал с трудом справляться с простейшими задачами, будь то завязывание шнурков или собственная подпись.

Поначалу дома никто не обратил внимания на эти симптомы, наверное, потому, что Энди и так был очень застенчивым и считался плаксой. И все же, стоило симптомам усилиться, не замечать их уже было нельзя. Он начал глотать слова, перебирать вещи трясущимися руками, теребить все и с трудом сидел ровно. «Наш семейный доктор был славянин по фамилии Зидик, – рассказывает Джон, – но мы никогда его не вызывали, потому что двух долларов было жалко. Обычно просто отлеживаешься в постели, пока не поправишься, а тут мама позвала его к негоднику». Доктор Зидик диагностировал случай пляски святого Витта средней тяжести. Энди на месяц был прописан постельный режим. Врач сказал Юлии, что Энди требуется полный душевный и эмоциональный покой, а также постоянный уход. Юлия переселила его в столовую, поближе к кухне, и посвятила себя выхаживанию сына. Больше всего она боялась, что он забьется в конвульсиях и умрет, как ее маленькая дочка Юстина, потому что внутри все парализовало. При болезни Юлия всегда считала нужным ставить детям клизмы.

Это была золотая пора детства Энди. На целый месяц он смог отгородиться от внешнего мира – школы, братьев, отца, всех, кроме Юлии. Она следила, чтобы его безостановочно развлекал поток из журналов о кино, комиксов, кукол из бумаги и книжек-раскрасок. «Я покупать ему комиксы, – рассказывает Юлия. – Резать, резать, хорошо резать. Резать оттуда картинки. Ох, любил он картинки из комиксов». Она также перенесла из гостиной в столовую семейное радио, которое в редком приступе щедрости недавно приобрел Андрей. Как только руки стали чуть меньше трястись, Энди дни напролет раскрашивал одну книжку за другой, собирал вырезки из журналов в коллажи и играл со своими бумажными фигурками.