Гончая

   – Пф-ф! – Курильщик выдохнул мне в лицо облачко ароматного дыма – то ли дынного, то ли персикового, смерил меня высокомерным взглядом и презрительно хохотнул. – Каким это ветром «центральную» шишку в наши офигении занесло?

   – Офигении? – растерялась я.

   – Е. Бе. Ня, – по слогам и почему-то шепотом уточнил мой собеседник, а потом, торопливо зыркнув куда-то влево, добавил: – Что вылупилась? Катись отсюда, кошка крашеная!

   – Сама дура, – пробормотала я, неожиданно заметив, что у парня под футболкой прячется весьма фактурная грудь. Кроме того, ни один уважающий себя мужик не ругался бы такими словами. Разве что прошипел бы интимное «Кош-ш-шка» в ухо и... и не только в ухо. Тряхнула головой, пытаясь избавиться от непрошеных образов и картинок, потоком хлынувших мне в мозг после кодового слова «кошка». Еще раз бросила на курильщика – курильщицу? – брезгливый взгляд и направилась в здание.

   Ну в самом деле, чего я боюсь?

   Полдня в Западном Секторе, и в Западе-7 в частности, убедили меня в том, что не так уж он и мал, как пытался заверить меня Рик. Большой город, если судить по вокзалу, тысяч на двести пятьдесят – триста жителей. Он встретил меня суетой разноцветных маршруток и ленивым басом автобусов. Усатый маршрутчик лихо притормозил у старенького, пропахшего грязной тряпкой и чебуреками вокзала и даже пытался набиться в дальнейшие провожатые, но был безжалостно отшит.

   После чего я наконец осталась одна под огромными механическими часами. У часов были большие стрелки, которые каждую минуту проживали с протяжным скрипом, а у меня баулы, паника и страх. Да... После Рика, точнее, после ах... ах какого близкого знакомства с его телом и с тем, как умело он им пользуется, – уж я-то знаю, у меня до сих пор все звенело от восторга, стоило лишь вспомнить о бронзовом боге... Так вот, после слов Рика о том, как мал Запад-7, я дергалась каждый раз, когда на горизонте появлялась рыжеволосая голова. К счастью, я переехала в Западный сектор, а не в Северный. И здесь рыжие встречались не так чтобы часто. Терпимо. Я, если честно, после поезда вообще только одного и увидела. Слава богу, не Рика. Хотя сердце, едва я заметила в толпе рыжую макушку, совершило невероятный кульбит, едва не выпрыгнув через горло...

   Пару часов я бродила по совершенно апрельскому городу – несмотря на середину июня здесь было довольно прохладно, а снег, тут и там выглядывающий из-под разлапистых елок, нагонял страх: что ж тут зимой, если летом так холодно? Но выбирать не приходилось. Поэтому я и стояла у крыльца отделения сама, без конвоя. По этой же причине уверенно отодвинула в сторону девчонку, что обозвала меня крашеной кошкой, и вошла в двери СОВНС.

   Сделав лишь один шаг за порог, застыла, жадно втягивая в себя воздух. Уж не знаю почему, но запах в этих учреждениях всегда вызывал во мне повышенное слюноотделение, какую-то совершенно неуместную слезоточивость и, как ни странно, жажду деятельности.

   В окне дежурки показалась частично сонная взъерошенная голова сержанта и потребовала от меня документы, которые я тут же предъявила. Парень сунул нос в сопроводительный лист и завис так надолго, что я успела заскучать и полностью уйти в собственные мысли, почти забыв, зачем вообще здесь торчу. Тем более что подумать было о чем. У меня от этого «источника дум» до сих пор сладко проваливалось вниз живота сердце, и немного саднило между ног… Ох…

   Поэтому, когда дежурный, издав стон, полный сожаления и тоски, пробормотал разочарованно:

– Перевал? Да вы, наверное, шутите! – вздрогнула от неожиданности и переспросила:

   – Что?

   – На Перевал, говорю, тебя распределили?

   – Ну да.

   – Жалко. Там никто долго не задерживается, а ты хорошенькая... Если б не Перевал, я бы предложил тебе встречаться. Кстати...

   Его глаза загорелись, а на лбу большими неоновыми буквами вспыхнула надпись «Нахрена козе баян? Можно и одноразовым сексом обойтись». Однако и взгляд, и провокационную надпись я проигнорировала, без ненужных расшаркиваний спросив:

   – Так с начальником могу поговорить? Или как? Он на месте вообще?

   Дежурный как-то внезапно погрустнел:

   – Пончик-то? Да куда он денется? Этот крючкотвор даже обедает сухарями, чтобы мы не расслаблялись, – и добавил, заметив мой вопросительный взгляд:

– Третий этаж. Вторая дверь налево. Слушай, а вечером ты что делаешь?

   Махнула дежурному рукой, ограничившись простым «отвали», хотя очень хотелось усугубить его отогнутым средним пальцем, и зашагала в указанном направлении. Коридоры здания СОВНС освещены были плохо. Видимо, неспроста, а с тайной целью сделать более неприметными стены, которые неизвестный, но, скорее всего, уже покойный маляр выкрасил в ядовито-зеленый цвет. Причем, говоря «ядовито», я нисколько не преувеличила: у меня уже ко второму этажу глаза слезиться начали.

   Так что ничего удивительного, что я едва не прошла мимо нужной двери. Остановила меня латунная табличка, внезапно тепло и приветливо блеснувшая на фоне окружающей болотной зелени.

   «Начальник СОВНС Рикардо Понтсо», – прочитала я, заправила волосы за уши, остро сожалея по поводу своего внешнего вида. Эх! Я-то надеялась, что в поезде переоденусь в форму, приведу себя в порядок… Кто ж знал, что конец пути проеду в маршрутке, мчащейся по узким западным дорожкам на дикой скорости, нарушающей не только все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения, но заодно с ними и прочие нудные законы. Как закон всемирного тяготения, например.

   Кто знал, что на местном вокзале нет комнат отдыха, оборудованных общественными душевыми, а в двух гостиницах, обнаруженных на площади, которая, конечно же, именовалась Привокзальной, цены были такими, что у меня аж зубы заломило.

   Нехитрый скарб пришлось сдать в камеру хранения – тоже недешевую, между прочим, а потом чистить зубы в вокзальном туалете, безмолвно радуясь тому, что у свитера такое высокое горло. Ибо, не спрячь я как следует засосы на шее, с репутацией на новом месте работы можно было бы распрощаться раз и навсегда.

   – Войдите! – громыхнуло в вышеозначенном кабинете после того, как я несмело дважды стукнула по зеленой двери.

   – Здравия желаю! – проорала браво и, чеканя шаг, прошлепала (правильно, переобуться-то я тоже не смогла, поэтому и щеголяла пусть и в изящных, но совершенно неуместных сабо) от порога к огромному письменному столу. За ним восседал маленький круглый мужичишка, получивший прозвище Пончик явно не только из-за фонетической схожести фамилии с бичом всех желающих похудеть модниц.

   – Орать не надо, – без особого энтузиазма поприветствовал меня мой первый в жизни настоящий начальник и кивнул в сторону трехногого стула, безмолвно обозначая место, где я могла бы бросить кости. – Ты по распределению, что ли? Документы где?

   Я протянула пачку бумаг, уже изученных дежурным, и присовокупила к ним выписку из диплома, а также несколько личностных характеристик от некоторых из моих преподавателей. Пончик бегло все просмотрел, потратив гораздо меньше времени, чем пацан в дежурке, а потом смешно сложил пухлые ручки на своем кругленьком животике и ласковым голосочком поинтересовался:

   — Ну, душа-девица, и за что ж такую красавицу в наши офигении услали? Признавайся, что натворила?

   Про «офигении» я второй раз спрашивать не стала, показушно надула губы и обиженно проворчала:

   – Чего сразу «натворила»? Я вообще-то одной из лучших на курсе считалась…

   – Потому и спрашиваю, – хмыкнуло начальство, растянув румяные булочки щек в добродушной улыбке, – деточка…

   «Хорошо хоть не Кошечка», – подумала, чувствуя, что в помещении стало как-то жарковато.

   – Деточка, я слишком давно занимаю этот пост, чтобы не понимать: просто так такие «подарочки», как лучшая ученица курса, Западному сектору никогда не обламывались, а уж Западу-7 и подавно. Поэтому лучше сразу расскажи, сама. Ибо дерьмо, оно же такое, как ни топи, все равно рано или поздно всплывет…