Страница 7 из 13
Из моих воспоминаний
Мне исполнилось 17 лет. В то время я уже была солисткой оркестра Эдди Рознера. Эдди Игнатьевич полюбил меня, как дочь, часто проявляя заботу обо мне, чем я была горда. В разговоре с кем – то, если бывало он клялся в чём – то, то при этом называл два имени, первым именем была его родная дочь Эрика, вторым именем было моё. По-детски я была уверена, что на тот момент в его жизни я занимала одно из главных мест и по-детски не могла даже представить кого-то ещё! Но однажды всё поменялось в одночасье. В городе Николаеве, куда мы приехали на гастроли, однажды я постучала в дверь гостиничного номера, в котором жил дядя Эдди и, войдя в номер, неожиданно увидела сидящую рядом с ним девочку лет 13–14-ти. Почувствовав моё смятение, Рознер сразу поспешил мне навстречу и стал нас знакомить, представив девочку своей дочерью, которую звали Ирина. Она показалась мне обычным, милым, худощавым ребёнком. Уже познакомившись поближе, моя детская ревность поутихла. И хоть Ирина была ничем не примечательным ребёнком, что-то в её поведении проскальзывало рознеровское, но особенно глаза, которые по цвету зрачков были разными, серый и карий. Мы виделись с Ириной несколько дней, а затем наш путь лежал в другие города. В дальнейшем мне не пришлось больше видеться с Ириной.
В 90-е годы, приезжая в Москву и останавливаясь у своей подруги Лидии, мне не раз приходилось быть слушателем многочисленных рассказов от её тёти Таси, чья судьба немного напоминала судьбу Э. Рознера. В те далёкие сталинские времена тётя Тася была приговорена к десяти годам тюремного заключения и немедленно выслана в Сибирь. По её рассказам я много узнала о лагерной жизни, где находилось огромное число ни в чём не повинных людей. Тёте Тасе, у которой кожа лица была изрезана десятками морщин, пришлось пройти тяжёлое жизненное испытание. Это были холодные тёмные бараки, никогда прежде не отапливающиеся в зимние лютые морозы. В одном из таких бараков могло находиться более ста женщин. Все спали на полу, плотно прижавшись друг к другу. Купаться разрешалось редко. В тех немыслимых, нечеловеческих условиях, где постоянная антисанитария порождала множество разных заболеваний, несмотря на это и многое другое, бедные женщины вынуждены были находиться и отбывать кем-то приговоренный многолетний срок. Грязь, вши огромного размера, ползающие по головам, буквально не давали покоя ни днём, ни ночью. Среди заключённых, в лагере было немало известных и заслуженных деятелей культуры и искусства. Бесконечно тянулись год за годом, но однажды, среди ночи кто-то из женщин громко, на весь барак закричал, да так, что перепугал всех, кто находился там. Спящие женщины повскакивали с мест и испуганно стали смотреть на кричащую. «Бабы! Чую, чую, сдох этот ирод!» Это был 1953 год. Год смерти И. Сталина.
Не забыла я и другой эпизод, но уже в мирное время.
В поезде, в котором ехали артисты на гастроли, в одном из купе со мной и моим мужем сидела известная Народная артистка СССР Зоя Алексеевна Фёдорова.
Многое она тогда нам рассказывала о своей жизни, которая тоже была не из лёгких. В те времена сталинской эпохи однажды где-то, Зою Алексеевну Фёдорову кто-то познакомил с молодым и красивым американским лётчиком. И через некоторое время между молодой парой вспыхнул настоящий серьёзный роман. Оба были влюблены друг в друга, и через год у них появилась на свет дочь Виктория. Это были всё те же сталинские времена, когда связь с иностранцами каралась строго. Вследствие чего З. Фёдорова была арестована и привлечена к суду и приговорена к тюремному заключению на десять лет, с высылкой в Сибирь. В том же лагере, где отбывала свой срок Зоя Фёдорова, сидела не менее известная русская певица Лидия Андреевна Русланова. Из рассказов Зои Фёдоровой мне запомнился один эпизод, связанный с народной любимицей России – Лидией Руслановой. Просидели они в лагере бок о бок долгие годы. А когда пришёл долгожданный 1953 год, вызвали Л. Русланову в комендатуру, где за столом в ряд, сидело всё начальство лагеря. И указав ей пальцем на табурет, стоявший посередине комнаты, велено было сесть. Затем вслух стали зачитывать приказ, в котором чёрным по белому сообщалось о том, что гражданка Л. Русланова, начиная с сего дня, подлежит освобождению и будет выпущена на свободу. Услышав сей приказ местного начальства, о своём освобождении, Лидия Андреевна Русланова, сильно разволновавшись и погрозив начальству кулаком, во всё горло закричала: «Суки! Бляди!» Ошеломлённая известием, Лидия Андреевна попыталась подняться с табурета, но не смогла. От сильного стресса у Лидии Андреевны отнялись ноги, и пришлось какое-то время находиться в местной больнице.
Когда слышишь подобные рассказы очевидцев, прошедших тот неимоверно тяжёлый путь сталинских лагерей, по-настоящему начинаешь понимать, сколь не лёгкая и несправедливая доля досталась тому поколению людей. После печальной темы хочу перейти к более весёлой теме и расскажу один эпизод из жизни этой великой певицы Лидии Руслановой.
В пору моей работы в оркестре Эдди Игнатьевича к нам в оркестр поступили двое немолодых артистов. Их номером был художественный свист, и заключалось это в том, что, выйдя на сцену, оба они могли переговариваться между собой исключительно свистом. Оба пользовались большим успехом. Из фамилий артистов мне запомнилась лишь одна – Владимир Кац. Был он невысокого роста, слегка прихрамывал от полученного ранения в ногу во время войны. По характеру, невзирая на солидный возраст, Владимир напоминал озорного мальчишку, так и норовил что-то напроказить, схохмить. За кулисами Володя любил рассказывать интересные случаи, и один из таких случаев мне запомнился и был он связан с Лидией Руслановой, с кем Володе однажды довелось выступать на одной сцене. Выступая с Руслановой, Володя подружился с ней и, разумеется, вошёл к ней в доверие, что было не так-то просто. Лидия Андреевна была женщиной простой, родившейся и выросшей в деревне, она обладала незамысловатым нравом и манерами, что влекли за собой ту неоспоримую полноту и размах чувств. Где бы Лидия Андреевна ни находилась, всюду чувствовалась её прямая и искренняя натура. Полностью раскрепощённая, она, как говорится, от души могла пульнуть такое словцо, от чего могло бы стать не по себе, но выглядело это в глазах многих вполне нормально, непосредственно и убедительно. Русланова всегда была душой общества, и, как у каждого человека, у неё были свои увлечения. У Лидии Андреевны, как и у большинства людей, были свои слабости, она обожала брильянтовые украшения, которых было большое множество. Со своим товаром, тщательно уложенным в большой, как скатерть, платок, она никогда не расставалась, кроме своего выхода на сцену. Вот так, заручившись словом близких коллег и друзей и оставив им свой багаж, со спокойной душой она могла отправляться на сцену. Но однажды произошла неприятная история. Поспешив на сцену, Лидия Андреевна впопыхах забыла про свои цацки и, оставив мешок на своём столике в артистической комнате, помчалась на сцену. В это время в комнату Руслановой, случайно проходив мимо, решил заглянуть Володя и, увидев там на столе знакомый мешок, смекнул, что, видимо в спешке, Лидия забыла это отдать на сохранение кому-то из артистов. И решив подшутить над женщиной, забрав мешок, Володя унёс это к себе в комнату. Успешно выступив и зайдя в гримёрную комнату, Лидия Андреевна вдруг вспомнила о том, что в спешке оставила ценности на столе, которых теперь там не оказалось. Выбежав в корридор, Русланова судорожно начала кричать что было сил! Услышав неимоверный крик Руслановой, сопровождаемый русским фольклором: «Суки! Украли! Обворовали! Украли мои ценности!»
Не на шутку испугавшись за здоровье народной артистки, Владимир сию же минуту выскочил в корридор и, увидев там рыдающую Русланову, поспешил к ней и, подойдя ближе, тихо спросил: «Чо орёшь?» Тут она подняла голову и, подозрительно посмотрев на него, сказала: «Ты что ль, гад ползучий?»
– Я! – спокойно ответил он.