Твари в пути

Искусственные ветра начали дуть, встречаясь друг с другом в самом центре помещения, прямо над чашей песка. Столкнувшиеся воздушные вихри были равной силы, но постепенно некоторые маховики ослабли, и крылья стихий начали закручиваться, двигаясь по спирали. Ветер стал подхватывать песок, поднимая его в воздух и образовывая смерч. Хобот все расширялся и рос, пока не достиг высоты в десять футов.

Великий визирь Ан-Хара, стоя на почтительном расстоянии, при помощи магии зашвырнул в самое сердце новообразованного смерча сферу, состоящую из крови, пепла и слез, и его личный вихрь начал наливаться багрянцем.

В углах комнаты стояли на коленях три старика в дорогих одеждах. Кожу их лиц с некоторых пор заменило полированное зеркальное стекло, глаза были пусты, как у слепцов, затянутые серебристой пленкой. Обращенные в зеркальные статуи, судя по всему, они не понимали, что происходит, и были погружены в некое подобие колдовского сна.

В смерче тем временем начали прорисовываться контуры и очертания фигуры. Первыми появились огромные плечи, из них вырастали предплечья, приобретали плоть запястья и пальцы. Руки напоминали ветви, тянущиеся из могучего ствола торса. Крона песчаной головы поднялась. Песок, точно налившись влагой, стал покрываться кожей, багровой, цвета застывающей крови. Из головы поползли, вырастая, пряди свивающихся прямо на глазах, будто из смолы, волос. Черный тюрбан начал заматываться из порывов пыли и песка, образуя купол, — символ небес, которому поклоняются все духи пустыни.

— Рожденный в Небесной Мельнице, — проговорил Алон-Ан-Салем, и его голос потонул в шуме сотворенной его руками бури. При этом он знал: дух его прекрасно слышит. Приветствие для подобных существ было частью ритуала общения с ними, и рабы традиций, ифриты, как и джинны, не стерпели бы нарушения его. — Ты пришел, как велела тебе стезя ветров. В тот час, когда ветра сталкиваются, выходящий из них да поднимет свою голову и узрит. И то, что узрит он, рассыплется, и кожа тех, на кого падет его взгляд, пусть трещит, как парусина на мачтах судов, а могилы их да будут занесены песком.

Голова ифрита медленно склонилась к одному плечу, затем к другому, как будто он разминал шею. При этом жгуты жил вырывались из ключиц, но спустя мгновение так же собирались вместе, а разорванная кожа затягивалась вновь.

— Что тебе нужно от меня? — прогремел нечеловеческий голос; из изломанной трещины рта просыпался песок.

Великий визирь не понимал языка ветра, на котором разговаривают ифриты, но на этот раз дух пустыни снизошел до человеческих слов, чему способствовала тщательная подборка магических ингредиентов.

— Как служит ключ для открытия замка, — сказал Алон-Ан-Салем, — так и мне нужна твоя служба.

Ифрит открыл глаза, и тут же из них на его впалые щеки потек шипящий яд, цветом напоминающий жидкую ночь. Дух ветра медленно поднял голову и поглядел на маховик — мельница удерживала его — он не мог высвободиться и вырвать душу из этого дерзкого маленького человека. Он ненавидел этого человека, которому благоволили сами джинны и ракшасы. О, и пусть удовольствие в теле его, одного из тысячи, столь же скоротечно, как изменение ветра, он бы с этим самым удовольствием все же сорвал бы кожу с мага и рассек бы его мясо песчаными хлыстами. А душа… он бы рвал ее на куски вечность, после чего снова собирал бы из крупиц и в очередной раз разрывал бы, не желая успокаиваться. Но мельница держала его…

— Моя служба потребует платы…  — Вертикальные зрачки походили на волосинки, яростные слова — на шум песчаной бури, — моей платой будет жертва…

— Я подготовил жертву.

— Особая жертва…

— Моя жертва именно та, что нужна тебе, о Ифритум! — В глазах великого визиря плясало ничем не прикрытое торжество.

В тот же миг ифрит вскинул руки, и смерч разросся, окутывая его плащом из песка. Чародею пришлось отступить.

— Все твои прежние жертвы ни на что не годились, смертный…

— На этот раз ты не будешь разочарован!

— Эта черствая душа действительно полна ненависти? — вопросил песчаный дух.

— Это так, о могучий!

— Она свободна, ничем не принуждена?

— Да, о великий!

— Она сама придет ко мне?

— Сама, о беспощадный!

— Тогда где же она?!

— За этой дверью. Позволь я впущу ее…

Маг скользнул к единственной двери и резким движением распахнул ее. На пороге стоял Сахид Альири, пустынный Кариф. Едва сын песков увидел перед собой великого визиря, как в его прищуренных бесцветных глазах тут же вспыхнула свирепая ярость.

Алон-Ан-Салем медленно отступил назад.

— Ну, вот ты и нашел меня, Сахид. — Старик пристально смотрел на своего несостоявшегося убийцу. — Как твое чувство мести, еще не остыло?

— Сейчас узнаешь…  — В руках у Сахида Альири не было оружия, но это ничуть не умаляло его решимости. Было видно, что он готов расправиться со своим недругом голыми руками. Но великий визирь как будто ничуть не боялся направленной на него ненависти, задавая асару все более и более язвительные вопросы, тем самым намеренно еще более распаляя бьющий наружу гнев:

— Ты знаешь, что я сделал с твоей матерью, Сахид? Знаешь, как она умерла?

— Знаю, оставь свой яд при себе, негодяй! — закричал Сахид Альири. — Я убью тебя в любом случае, так что не утруждай себя пустой болтовней…

— Хе-хе-хе, — противно засмеялся старик, при этом все-таки отступая еще на один шаг назад, — все-то тебе известно, а ты догадался, кто посоветовал Али-Ан-Хасану избавиться от твоего отца? Нет? Так мне было проще добраться до твоей матери. Хе-хе-хе.

— Что?! — Сахид Альири на мгновение застыл, совершенно раздавленный столь неожиданным признанием врага. — Значит, кровь моего отца тоже на твоих поганых руках! Клянусь, сегодня ты станешь молить меня о легкой смерти!

Горящий праведным гневом, Сахид сжал кулаки и бросился на великого визиря, намереваясь разорвать его, тут же, на куски. Но множество длинных плетей, созданных в мгновение ока из песка, взвились в воздухе, опутывая его тысячами красноватых нитей. Сахид Альири закричал от бессилия и боли.

— Он столь же хорош, как песчаные реки Харума, — послышался из-за спины визиря жуткий, изрыгающийся словно из какой-то пылающей бездны, голос. — Столько пламенеющей ярости, столько неукротимого гнева. На этот раз твоя жертва действительно подойдет для меня, смертный…

Ильдиар и Аэрха, наконец, поняли, что заблудились.

Бесчисленные коридоры дворца все казались похожими один на другой, как и красноватые мраморные плиты пола, и розовые колонны по сторонам галерей. Поиск сокровищницы Алон-Ан-Салема оказался весьма непростым предприятием.

Ильдиар де Нот пытался отыскать хранилище ценностей визиря потому, что именно там, как он полагал, и будет находиться то, за чем он отправился в Пустыню, то, без чего он не может вернуться назад. След этой вещи вел к великому визирю. Ему назвали имя Алон-Ан-Салема еще в Ронстраде, и хоть у Ильдиара был запасной план, как легко и мгновенно (он надеялся) отыскать цель своего поиска, все же глупо было не потратить немного времени сейчас, раз уж они и так здесь.

— Может, вернемся на пару проходов назад? — предложил Аэрха. — Не то так заплутаем, что сам Обезьяний Шейх, чтоб его змеи сожрали, не найдет!

— Нет, сокровищница должна быть где-то здесь, в нижних покоях, — возвращаться прежней дорогой паладину совсем не хотелось, — надо искать. Кстати, давно хотел тебя спросить…

— Если давно хотел, — усмехнулся великан, — давно бы спросил!

— Только не сочти за оскорбление, Рожденный в Полдень. Помню, Сахид говорил мне, что бергары говорить не умеют.

— А о чем нам разговаривать с асарами? — вновь захохотал Аэрха. — Они нас хватают и продают в рабство, а мы их убиваем и тоже продаем. Вот так-то!

— Мертвых? Продаете? — удивился Ильдиар. — Кому?!

— Да мало ли кому. Бальзамируем и продаем. Черному Калифу продаем, Обезьяньему Шейху, чтоб его посадили в клетку к его обезьянам, раньше продавали Умбрельштаду…