Твари в пути

— Умбрельштаду? — вздрогнул Ильдиар.

— Да, говорят, там платили больше всего, только везти было далеко.

Паладин на время смолк, обдумывая услышанное. Да уж, такое знание не для слабонервных — стòит только представить, как мертвые тела длинными вереницами караванов прибывают в Умбрельштадскую крепость, где некроманты ставят их в строй своих послушных, не знающих усталости армий. Ильдиар решил, что этот кошмар обязательно нужно остановить, осталось только выбраться из этой треклятой пустыни!

Вдруг где-то совсем рядом, практически в соседнем ответвлении, раздался пронзительный человеческий вопль, разлетевшийся по пустым коридорам зловещим эхом.

— Это Сахид! — паладин узнал голос Пустынника. — Он в беде!

Ильдиар и Аэрха бегом бросились туда, откуда к ним прилетел этот душераздирающий крик, полный отчаяния и боли…

… Хвали и Джан тоже услышали крик, но, находясь при этом этажом ниже, успели добраться до малой чародейской комнаты чуть позже, чем Ильдиар с Аэрхой. К этому времени, бергар успел выломать дверь своим могучим плечом и буквально ввалился внутрь. Ильдиар тоже уже находился там.

Когда же в помещение вбежали гном и чернокожий рыцарь, почти вся честная компания оказалась в сборе. Сахид при этом неподвижно висел в воздухе, опутанный красноватыми песчаными нитями, концы которых уходили в крепко сжатые кулаки огромного чудовища-ифрита; из-за его спины выглядывала сухощавая фигура Алон-Ан-Салема.

Аэрха замахнулся на чудовище своим громадным ятаганом, но тут же отлетел к стене, обожженный раскаленным песком.

— Схватите визиря! — прокричал Ильдиар, взывая к Священному Пламени у себя внутри. — А я разберусь с этим…

Паладин поднял меч, поджег его — сейчас он даже не заметил близости Пустыни — никакой откат от чародейства его не коснулся — быть может, все дело было в этой самой комнате, а может, в чем-то еще. Ильдиар сделал шаг по направлению к багровому монстру:

— Один раз я уже победил тебя!

В ответ ему в лицо прогремел демонический хохот:

— В пыль твои крылья рассыплются, в небесах они станут золотом. Крылья твои отяжелеют, и ни один ветер не расправит их перья. Ты упадешь и разобьешься о каменную твердь Пустыни. Песок заметет тебя, прòклятая на Сапфировом Пути птица…

Те же самые слова, что и в Ан-Харе. Услышав их, визирь, казалось, обратился в статую. Он явно не этого ожидал.

В одной руке ифрит сжимал песчаные путы Сахида, из другой вырос длинный кривой ятаган, состоящий из багрового, шевелящего жадными языками, пламени.

Два огненных меча встретились, заставив полыхнуть сам воздух. И паладин понял, что на этот раз ему не победить. Удар оказался такой силы, что Ильдиара согнуло пополам и отбросило в стену, словно тряпичную куклу. Обмякшее тело северного рыцаря медленно сползло на пол, он еле-еле сумел поднять запекшиеся веки, чтобы взглянуть в глаза своей смерти. На то, чтобы встать, сил уже не было.

Краем глаза Ильдиар увидел, что у его друзей дела обстоят не лучше: при помощи своей магии, визирь с легкостью разметал всех. Гном еще пытался ползти, а вот Джан с Аэрхой лежали совсем неподвижно, о Сахиде Альири и говорить было нечего — асар по-прежнему висел в воздухе…

— Вот так дела! — вдруг раздался где-то рядом знакомый голос Ражадрима Синха. — Да будут омыты вином приходящие вовремя!

Ильдиар с трудом повернул голову и увидел, как джинн, ростом не менее самого ифрита, пытается пройти в дверной проем. В слишком узкий проход пролезли рука, плечо и голова в тюрбане. В следующий миг джинн за какую-то секунду уменьшился, пробрался в чародейскую комнату, после чего вновь вырос до гигантских размеров. На поясе у него висел тяжелый ятаган, на ладони, которая размером была, что балкон, сидела, держась за большой палец Ражадрима Синха, Валери, с ужасом взирающая на то, как висит весь опутанный нитями багрового песка тот, кого она любит больше жизни.

— Сахид! — Ее голос, высокий и пронзительный, прошил шум бури, словно игла, проникающая в плоть кафтана. — Отпусти меня, джинн! Отпусти!

В этот момент случилось то, чего никак не ожидали ни Ильдиар, ни великий визирь Ан-Хара, ни даже ифрит. Совершенно неожиданно для всех, обездвиженный Сахид шевельнулся в своих путах и прошептал:

— Прости меня и…

Ифритум с беспокойством начал что-то шептать на своем языке.

— … Валери! Я люблю тебя, слышишь? — Пустынный Кариф прекратил сражаться. Он сдался и повис в путах ифрита. Он закрыл глаза.

— Я тоже! Я тоже люблю тебя, Сахид! — закричала Валери. — Да отпусти же меня, глупый джинн!

Но «глупый джинн» и не подумал слушаться. Он поднял девушку еще выше, чтобы она не спрыгнула вниз, и наклонил огромную голову почти в упор к искаженному яростью лицу ифрита.

— Подумать только, они снова сделали это, брат мой, — сочувственно прошептал джинн, и его услышал лишь ифрит.

Тот взревел и ударил по лицу джинна пылающим ятаганом — громадную скулу, нос, рот и щеку Ражадрима Синха рассекло, но он даже не поморщился. В следующий миг края раны поросли длинными извивающимися ресничками, и они потянулись друг к другу, соединились и связали ее. Синее лицо джинна вновь стало целым.

— Они снова сделали это, брат мой, — повторил он. — Они обманули тебя.

— Нет! — рыкнул ифрит и снова ударил мечом. Рана снова затянулась.

— Они обещали тебе пищу, но под видом мяса попытались отдать кости, спрятанные в шкуре. Этот человек обещал тебе ярость, а дал сожаления, он обещал гнев, но вместо них ты получил смирение. Где твоя гордость, брат мой?

Ифрит снова заревел, из его ноздрей вверх стали подниматься две струйки дыма. Он сильнее сжал песочные щупальца, удерживающие его жертву, но та и не думала сопротивляться.

— Погляди на него — это лишь пустая оболочка. Из нее высосали все соки. Старик сам поживился всей накопленной яростью в жертве, всем ее гневом. Он провел тебя.

Ифрит схватил безвольного Сахида Альири за голову, принюхался, отчего дым из его ноздрей заметался вокруг него, и с отвращением убрал руку.

Путы, державшие Сахида Альири, рассыпались на множество мелких песчинок; освобожденный асар рухнул на каменный пол.

— Что ты делаешь?! — воззвал к ифриту Алон-Ан-Салем. — Убей его! Убей этого лжеца-джинна! Убей их всех, я повелеваю тебе! Что бы он ни говорил тебе, он лжет! Убей его!

Но Ветер Пустыни отчего-то не торопился выполнять приказ. Облаченный в смерч демон гневно обрушился на самого визиря:

— Ты обманул меня! — нечеловеческий голос ревел, как раздуваемое на ветру пламя. — Обманул! Меня! Твоя жертва пуста и безвкусна, как засохший кокос! В нем нет больше ненависти, ни единой капли гнева, все вытекло и ничего не осталось! В нем нет того сокровища, которое так тяжело отыскать, лишь безвкусная пыль, что скрипит на зубах. Ты поплатишься за свой обман, смертный…

— Нет! Не-е-е-ет! — Великого визиря объяло красно-желтое пламя, лишь сильнее раздуваемое маховиками в сводах зала.

В мгновение ока могущественный маг превратился в пылающий факел. Через минуту от него уже не осталось ничего, лишь горстка истлевшего пепла. Удовлетворившись содеянным, ифрит оскалился напоследок джинну, вскинул руки и исчез в алой пыльной туче. Всех присутствующих накрыло волной опавшего песка…

… Друзья медленно приходили в себя, пораженные произошедшим. Валери крепко обнимала лежащего на куче песка Сахида — тот безудержно кашлял, но постепенно ему становилось лучше. Он и вовсе не понимал, что произошло. Даже джинн выглядел озадаченным, задумчиво теребя черную бороду тонкими пальцами. Теперь он был привычного роста — вальяжно уселся, скрестив ноги, прямо в воздухе.

— Хорошо же ты исполняешь желания! — проворчал Ильдиар, отряхиваясь от песка.

— Весьма благодарен за комплимент, господин, — сказал джинн. — Я старался изо всех сил. Как говорят среди барханов: «Натруженная спина — лучшая из всех наград, которую может пожелать смиренный».