Мне не жаль...

Но Дмитрий не торопил. Он вообще перестал говорить о своих чувствах, но каждое его слово, каждый поступок буквально кричали о них. В жизни Натали словно всё замерло, не двигаясь ни назад, ни вперёд. Ожидание родов вскоре вытеснило остальные мысли и терзания, оставляя лишь страх от неопределённости и острое любопытство. Она часто лежала без сна, глядя в потолок, думая о том, что будет дальше. Какой поворот готовит ей жизнь, сможет ли она принять свою судьбу и смириться с тем, что Александр стал недостижимым прошлым, или же вернётся ко двору, ища с ним встреч? И сможет ли вообще так поступить по отношению к мужу, со стороны которого видела только хорошее?

В начале марта, пока дороги ещё не развезло, графиня уехала в поместье в тридцати верстах от Петербурга — внезапно начавшаяся простуда отказывалась проходить, усугубившись влажным климатом. По-хорошему её следовало отправить на воды, но там сейчас был не сезон, да и ехать так далеко в таком положении было опасно. Буквально в нескольких верстах находилось Красное Село, и Натали могла представить, как в мае, приехав на очередные учения, Александр будет находиться совсем близко.

Большой белый дом дремал в тени густых дубов, пока ещё мрачных, но совсем скоро собиравшихся надеть нежно-зелёный наряд. Накрытая чехлами мебель, люстры — здесь всё было тихо, словно поместье спало, ожидая, когда его разбудят. Натали распорядилась открыть только половину дома, понимая, что второе крыло попросту не будет использоваться в ближайшее время и тратить силы на его уборку и обслуживание совершенно бессмысленно. Дмитрий с улыбкой наблюдал, как она восхищённо осматривает комнаты, представляя, что они будут приезжать сюда каждое лето, большой семьёй… Ведь у них ещё будут дети? Обязательно будут.

Всё это время он жил, будто во сне, отказываясь верить в своё счастье. В то, что Натали открылась ему, доверилась, что позволяет не просто быть рядом — позволяет любить себя, открыто, не таясь. Видя, как тяжело ей даётся разрыв с цесаревичем, он не пытался давить на неё. Не спешил, не ждал ответа на свои чувства. Но после того как озвучил их, скрывать уже не мог. В ней всей сосредоточилась вся его жизнь, все стремления и помыслы. О ней он думал постоянно, а всякий раз, когда она улыбалась, внутри расцветала нежность, огромная, необъятная. Он даже не думал, что можно любить так сильно, и только мысль о том, что те же чувства Натали испытывает не к нему, омрачали его счастье. Дмитрий убеждал себя, что ему достаточно того, что имеет, но в глубине души понимал, что мечтает о большем. О том, чтобы она полюбила его с такой же силой. Чтобы смотрела на него так, как смотрела на Александра. Но это оставалось мечтой, тем более не осуществимой, чем ближе подходил срок рожать.

Он говорил себе, что любит этого ребёнка, потому что он — её. Но порой внутри всё переворачивалось, стоило вспомнить, кто его отец. И напоминание об этой связи, о той любви, что случилась у его жены до него, о связи, благодаря которой он стал её мужем, — это напоминание будет перед глазами вечно. Понимая, что ребёнок совершенно не виноват, Дмитрий говорил себе, что любит и сам в это не верил.

К концу марта пришла весть о том, что принцесса Мария ждёт ребёнка, и Натали долго прислушивалась к себе, пытаясь понять, что чувствует. Александру нужен был наследник, но так ли тяжело было ему выполнять свой супружеский долг? Теперь, когда её не было рядом? Ведь Мария — красивая, молодая женщина, которая наверняка одаривала его той же нежностью, что с лихвой получала Натали от мужа. А так ли тяжело было ей самой ложиться в одну постель с Дмитрием? Всё стало так сложно, скрутилось в такой клубок, что Натали всё больше приходила к выводу — выбор, который она сделала, был верным. У неё была своя семья, у него — своя. И чувства, какие бы сильные они ни были, не шли ни в какое сравнение с простым душевным равновесием и тихим счастьем, которое им было не позволено. У них с Александром не могло быть уютных вечеров у камина, когда за окном бушует ветер, а здесь тихо потрескивает огонь. Когда можно вдвоём обсудить книгу, а день провести, гуляя по парку и вникая в дела поместья. Не могло быть покоя, мира в душе, когда за спиной маячил трон, а над головой — венец. Можно было сколь угодно долго рассуждать о том, что было бы, не будь Александр наследником, но ведь это была реальность, уйти от которой не представлялось никакой возможности.

Апрель в этом году выдался особенно ясным и чистым, словно говоря о том, что самое время начать новую жизнь. Натали часто выходила на веранду и садилась в широкое плетёное кресло, так напоминавшее о солнечной Италии. Смотрела, как из земли пробиваются острые стрелки крокусов и нарциссов, представляя, как совсем скоро всё зацветёт, наполняя её мир яркими красками. Уже сейчас в воздухе витало столько ароматов, что хотелось дышать, дышать полной грудью, забыв обо всём. И Натали дышала, закрывая глаза, подставляя лицо нежным солнечным лучам. Несколько раз с визитами приезжали местные дворяне. Далёкие от столичной жизни, они вели долгие разговоры об охоте и ценах на зерно, рассказывали о том, чем живёт провинция, а для Орловых всё это было внове и так интересно, как и им — слушать рассказы о балах и приёмах.

— Вы правда служили при самой императрице? — восхищённо спросила Аделаида, дочь графа Курякина, много лет назад оставившего Петербург после того, как несколько раз невыгодно вложил деньги и больше не смог держать дом в столице и вывозить семью в свет.

— Императрице я служила недолго, — с улыбкой ответила Натали. — Я дольше пробыла при принцессе Марии.

— Хотя бы одним глазком увидеть их, — вздохнула Аделаида, подперев щёку кулаком. Они сидели на веранде и пили чай, пока Дмитрий и старший брат Курякиной, Николай, вышли посмотреть коллекцию ружей графа. Натали вздохнула, прекрасно понимая стремление юной барышни — едва ли её отцу хватит денег свозить её хотя бы на один сезон. У самой графини никогда не было подобных терзаний. Она родилась в знатной и богатой семье, получила блестящее образование, была помолвлена с одним из самых именитых дворян России… Натали хотелось бы сказать, что она вспоминала об Андрее, но это было бы ложью. Только теперь она поняла в полной мере слова Александра о любви, что он объяснял ей на камнях…[1]

Андрей был яркой вспышкой, первой влюблённостью, не пошедшей проверку временем. Тогда она не смогла простить ему измену. А Александру не могла бы поставить в укор даже взгляд на другую женщину. Лишь бы её любил…

— А он красивый? Говорят, красивый, жуть как!

Аделаида, видно, давно пыталась привлечь внимание Натали, и та, встрепенувшись, обратила свой взор к девушке.

— Цесаревич! Наталья Александровна, вы же видели его? Каков он, наш будущий царь?

— Хорош, конечно же, — улыбнулась невольно Натали, кладя руку на живот. — Все были в него влюблены хотя бы немножечко. — Она подняла пальцы, показывая расстояние чуть больше дюйма.

— Вы, видно, шутите! — воскликнула Аделаида, начиная рассуждать о прелестях наследных принцев, но Натали уже не слушала. Внизу живота потянуло, словно туда приделали канат, и она замерла, прислушиваясь к ощущениям. А после меж ног разлилось горячим, и Натали невольно вскрикнула, хватаясь за живот.

Суета следующих минут сложилась в часы, в которых Натали забылась. Курякины, невзирая на любопытство Аделаиды, отбыли домой, а имение наполнилось суетой и шумом. Дмитрий послал за Вилье в Петербург, надеясь лишь, что сил местной повитухи хватит на то, чтобы помочь Натали до приезда врача.

Часы тянулись мучительно медленно, а протяжные стоны, разносящиеся по дому, были тем страшнее, чем реже они звучали. Натали почти не кричала. Лишь изредка до Дмитрия доносился полный муки стон. Граф бродил по кабинету, заложив руки за спину, огрызаясь на все попытки слуг закрыть дверь, ведущую на лестницу. Он старался не думать о том, что может вот-вот лишиться Натали. Но мысли ядовитым туманом расползались по душе, подкидывая картины его будущего: Натали больше нет, а он вынужден воспитывать ребёнка цесаревича, выдавая его за своего…