Мне не жаль...

Она остановилась под старой яблоней, чьи голые ветки царапали серое небо. Подняла глаза к небу и, не выдержав, закричала так громко, как только могла, исторгая из себя пустоту, что поселилась в груди после расставания с Александром. Неужели она вообще когда-нибудь пройдёт или сможет заполниться чем-то?

Ноги подкосились, Натали упала на колени, пряча лицо в ладонях, и зашептала горячечно:

— Господи, помоги! Помоги мне его забыть, Господи! Дай мне сил, одари смирением, приведи к мудрости. Господи! Помоги мне его забыть!

Она полностью погрузилась в себя, не слыша ничего вокруг, не видя, и, когда на плечо легла рука, резко вздрогнула, оборачиваясь.

— Натали? Наташа! — Дмитрий схватил её за плечи, разворачивая, вглядываясь в бледное, мокрое лицо. — Как вы здесь… Зачем?..

— Помогите мне, — прошептала она так тихо, что он скорее понял, нежели расслышал её слова. Она молила, и сама не понимала о чём просит. Помочь подняться с колен? Помочь забыть? Помочь жить дальше?

Он поднял её, и Натали послушно встала, обвила шею, когда Дмитирий взял на руки, возвращаясь в дом. Прижалась к нему, отогреваясь в тепле его тела. Он был в плотном стёганом халате, видимо, сидел в кабинете, когда она решила выйти в сад. И сейчас дышал тяжело, словно бежал через весь дом.

— Когда вы перестанете мучить меня, Натали? — проговорил он, внося её в спальню и опуская на кровать. — Когда вы вспомните о том, что я — живой?

Он взял её ладони в свои и быстро их растёр, поднося к губам, согревая дыханием. После потянулся к халату, развязывая ленты, — подол промок и испачкался. Скинул с её ног домашние туфли и собрался было уходить, когда Натали с неожиданной силой притянула его к себе, заглядывая в глаза.

— Помогите мне его забыть. Прошу. — Она смотрела совершенно серьёзно, словно не шептала только что под дождём, моля у Бога о помощи. — Дима, помоги мне его забыть…

========== Глава двадцать третья ==========

Дмитрий не мог поверить своим ушам. Хотелось откликнуться: сердце, душа, тело — всё тянулось к ней, но что-то останавливало. Может, лихорадочный блеск в глазах, может, отчаяние, звеневшее в голосе. Она смотрела на него, тяжело дыша, цеплялась за ворот рубашки, боясь, что выпустит, — и он уйдёт, оставит наедине со своим одиночеством, с пустотой, что поглощала с каждым новым вздохом.

— Прошу тебя, — прошептала она, — помоги мне его забыть.

— Натали, — с мукой в голосе ответил он, скользя по ней взглядом, снова и снова останавливаясь на приоткрытых губах, — Наташа… Ты будешь жалеть, я знаю.

— Как ты можешь говорить об этом, не рискнув? Я всё решила, я не хочу отступать, не хочу больше откладывать. Я хочу забыть его, хочу стать тебе женой, по-настоящему. Хочу, чтобы ты был моим мужем. Настоящим мужем.

Натали говорила всё тише, ловя его взгляд, глядя на него требовательно, с ожиданием. Потом вздохнула, улыбнулась жалко, разжимая пальцы, отпуская его.

— Я понимаю, — горько выдохнула она. — Всё понимаю, простите. Я не должна была заставлять вас, настаивать, ведь это… Боже, как это всё унизительно!.. — Натали спрятала лицо в ладонях, опуская голову.

Дмитрий склонился к ней раньше, чем смог понять сам, в желании коснуться, утешить. Отнял руки от лица, поднёс к губам, целуя кончики пальцев, сложенные вместе ладони, сначала робко, невесомо, с каждым поцелуем распаляясь всё больше. Дыхание его становилось прерывистым, шумным, и сердце разгоняло свой бег, подпрыгивая к горлу. Натали потянулась к нему, почти на ощупь, сталкиваясь с его губами в отчаянном порыве, закрывая глаза, чувствуя тепло чужого дыхания, мягкость чужой кожи. Дмитрий застыл, продолжая стискивать её ладони в своих, но вот его пальцы дрогнули, он разжал руки, обнимая её, впился в её губы, крепко, словно боялся передумать. Или же, что передумает она.

Натали коротко выдохнула, когда Дмитрий опустил её на кровать, целуя поспешно, лихорадочно: скулы, щёки, подбородок, шею. Она отвечала ему с отчаянием, подаваясь вперёд, распахивая полы его халата, спуская его с плеч. Он оторвался на короткое мгновение, чтобы отбросить мешавшую ткань в сторону, и тут же вернулся, обжигая прикосновениями, действительно заставляя забыть, на короткое время, обо всём, что осталось за пределами спальни.

Безумие, охватившее разум Натали, острыми вспышками озаряло сознание: не он, не он, не он. Другой, настоящий, в эту самую секунду любил её, дышал с нею в такт, ловя её короткие стоны, вторя им, шепча обрывочно:

— Наташа… родная… любимая… моя… Господи…

Она отдавалась ему, запретив думать, запретив чувствовать что-то кроме тяжести чужого тела, жара чужих губ, гладкости чужой кожи под руками. Отдавалась телом, заставляя замолчать душу, сердце, почти поверив, что это — правильно, что так и должно быть теперь всегда. И когда по телу разлилась звенящая слабость, и короткий, полный сладкой муки стон сорвался с губ, Натали распахнула глаза, тяжело дыша, глядя на него, в его горящие глаза, что впервые были так близко, впервые смотрели с таким восхищением и любовью.

А потом он лежал рядом, то и дело поднося её руку к губам, словно боялся поверить, что всё это — правда. И что она только что разделила с ним это всеобъемлющее счастье единения. Наверное, надо было что-то сказать, но слова не шли на ум, и в душе постепенно начал разрастаться страх — что будет дальше? Он приподнялся на локте, собираясь отыскать сброшенное на пол одеяло, но Натали впилась в его руку, шепнула:

— Не уходи!

И он лёг обратно, обнял, перебирая волосы, разметавшиеся по его груди. Поцеловал осторожно в макушку, пропуская мягкие пряди меж пальцев, стараясь унять бешеный стук сердца, всё никак не желавшего успокаиваться.

— Не представляю, что ты думаешь обо мне, — заговорила Натали, спустя несколько минут. Она и сама не знала, что думать, ведь лежать сейчас так, в кольце его рук, было уютно. И именно сейчас, с отчётливой ясностью Натали поняла — назад больше дороги нет. Никогда. Каждый его поцелуй, каждое прикосновение становились кирпичиками, что возводили стену между ней и Александром. Она знала, что завтра всё вернётся: сожаления, боль, но пустоты станет меньше. А главное, чувство вины, с которым она жила столько времени, начинало стихать, и когда-нибудь оно уйдёт совсем, оставив после себя светлую грусть.

— Я просто люблю тебя, — в голосе Дмитрия послышалась улыбка. — И мечтать не мог, что когда-нибудь ты будешь рядом.

Натали тихо вздохнула, подняла на него глаза, убрала прядь волос, упавших на глаза, провела подушечками пальцев по лбу. Молодой, красивый, сильный — много ли нужно для счастья? Отчего сердце отчаянно цеплялось за другой образ, не желая даже попытаться открыться навстречу новому чувству? Почему сейчас, лежа в объятиях Дмитрия Натали не чувствовала к нему ничего? Тело откликнулось, потянулось, истосковавшись по ласкам, но души они не задели. Это было страшно.

— Который час? — спросила она, просто для того, чтобы сказать хоть что-то. Дмитрий пожал плечами, приподнялся, отыскав глазами часы, стоявшие на каминной полке.

— Половина шестого, ещё рано. — Он покосился на неё, не зная, как вести себя дальше. Уйти? Или остаться? Касалась ли её просьба не уходить всей ночи, или только того момента? Она молчала, и Дмитрий опустился на подушку рядом, и только когда Натали осторожно положила ладонь ему на грудь, вздохнул, понимая, что не дышал всё это время. Тонкие пальцы обвели ключицы и коснулись шеи, поднимаясь выше, обводя скулу, зарываясь в волосы на затылке. Натали повернула его голову к себе, глядя снизу вверх, серьёзно и напряжённо.

— Я не жалею об этой ночи. И не хочу, чтобы она стала единственной. Не знаю, сколько времени понадобится мне, чтобы полюбить — видишь, я перед тобой честна. Достанет ли у тебя терпения…

— Достанет, — прошептал Дмитрий, поворачиваясь к ней, нависая сверху. — Только не отталкивай меня. — Он склонился к её губам, выдохнув, прежде чем поцеловать: — Я всегда буду рядом.

Одеяло вновь сползло на пол, переплелись ноги, сплелись пальцы, звуки поцелуев наполнили спальню, сменяясь прерывистыми выдохами и тихими стонами. Он любил её, то лаская бережно, как хрупкую вазу, то не сдерживая страсти, неистово, не выпуская из рук. И Натали забывала обо всём на эти минуты, чувствуя себя по-настоящему свободной.