Мне не жаль...

Натали не знала, откуда у неё взялись силы, какой внутренний сосуд открылся, разливая в душе ледяное спокойствие. Только что она чувствовала, что рассыпается на крохотные кусочки и больше никогда не сможет подняться. Но вот где-то вдалеке прогрохотал гром, словно напоминание о том, что жизнь продолжается. Слёзы закончились резко, только горло всё ещё перехватывало болезненным спазмом, не давая вздохнуть полной грудью. Натали осторожно поднялась, опираясь на диван, и несколько раз глубоко вздохнула. Распрямила плечи, вздёрнула подбородок и уверенным, хоть и медленным, шагом направилась в гостиную.

Здесь ярко пылал камин, и Натали только сейчас поняла, как замерзла в галерее. Она протянула озябшие руки к огню, чувствуя, как пробирается от кончиков пальцев тепло — сейчас думать о таком — простом, приземлённом, было проще всего. Не допускать мыслей об Александре, вообще никаких. Не позволять себе думать о нём как можно дольше, пока перестанет при одном только упоминании его имени перехватывать сердце.

— Натали, всё в порядке? — Дмитрий появился в гостиной минуту назад, и всё это время смотрел, как она пытается согреться, продолжая держать у огня уже начавшие розоветь от жара руки.

— Да, — спокойно ответила Натали и, наконец, отошла от камина. — Вы провожали цесаревича?

— Нет. Он уехал, не простившись. Я… — Он осторожно посмотрел на неё, пытаясь по отсутствующему выражению лица понять, о чём можно спросить. — Я не знаю, мне показалось, он был чем-то расстроен, и я не посмел…

— Мы расстались. — Это прозвучало так сухо и ровно, что, не наблюдай Дмитрий, в каком состоянии была жена последние дни, он бы поверил, что ей абсолютно всё равно.

— Вы?..

— Расстались, Господи, обязательно надо повторять?! — воскликнула Натали, и боль, тщательно скрываемая, на миг прорвалась сквозь безупречный фасад холодной сдержанности. — Простите. — Она быстро взяла себя в руки и даже улыбнулась. — Я не должна была повышать на вас голос, просто сейчас не лучший момент для душевных разговоров. Но я вскоре возьму себя в руки, вот увидите. — Натали смешалась, резко отвернулась, поднеся руку к губам. Вздохнула несколько раз, с отчаянием понимая, что камин перед глазами расплывается и дрожит. — Вот увидите, — прошептала она, — всё будет хорошо. Совсем скоро.

— Натали!.. — Дмитрий подошёл к ней, протянул руку, почти коснувшись, надеясь обнять её, успокоить, но она повела плечом, отступая на шаг, по-прежнему на глядя в его сторону.

— Не надо, прошу вас. Не сейчас. — При мысли о том, что он коснётся её так же, как касался Александр совсем недавно, так, как он никогда больше её не коснётся, хотелось кричать. Скрипнув зубами, Натали вздохнула прерывисто, смахнула быстрым движением слёзы и спросила: — У нас много приглашений? Я бы хотела навестить друзей в ближайшее время. Сможете ли вы составить мне компанию? Думаю, первое время нам бы следовало появляться вдвоём, но посещать не больше двух домов за вечер. Вы согласны?

— Я, признаться, не думал об этом. — Дмитрий и впрямь совершенно не думал о том, как лучше вести себя, куда ездить и кого посещать. Все его мысли по возвращении в столицу были заняты лишь её самочувствием и взаимодействием с императорской семьёй. Теперь же Натали, видимо, горела желанием погрузиться в светскую жизнь Петербурга, пока есть возможность и позволяет состояние. Впрочем, никто не считал предосудительным, когда дама посещала балы и приёмы, пока её положение не становилось слишком очевидным.

Дмитрий понимал желание жены не просто развеяться — погрузиться в круговорот развлечений с такой силой, чтобы забыть обо всём. Он почти физически ощущал её боль, видел её, затаившуюся, в глубине зелёных глаз, в скорбных складках, собиравшихся у губ, когда она полагала, что никто не наблюдает за ней. Пожалуй, никогда ещё Натали не была для него такой яркой, манящей и недоступной, сделавшись тем более далёкой, чем больше проходило времени со дня расставания с цесаревичем. Дни летели за днями, прошёл октябрь, и ноябрь медленно принялся одевать Неву в ледяное убранство.

Натали стояла перед высоким зеркалом, расправляя широкое кружево, из которого поднимались покатые плечи. На шее переливался розовый жемчуг, повторяясь в заколках, что держали причёску и пышные перья в локонах. Подтянув высокие перчатки, Натали сделала пируэт, глядя, как взметнулись юбки. Корсет привычно подчеркнул талию, всё ещё тонкую и стройную, но совсем скоро, через месяц уже, от него придётся отказаться. Приложив руки к животу, Натали зажмурилась на короткий миг, но тут же распахнула глаза и улыбнулась отражению. Нет, она не будет думать ни о чём, кроме бала. Кроме возможности встретить друзей, обсудить новости из дворца и закружиться в вихре танцев.

Порой ей хотелось всё бросить и уехать из столицы. В любое поместье, хоть своё, хоть Дмитрия. Жить там затворницей, в покое, вдали от блеска и шума. И только одно пугало, заставляя снова и снова искать развлечений в гостиных: тишина и мысли, что неминуемо проснутся, стоит ей остаться одной. Мысли, что будут сжирать её изнутри, подтачивая хрупкое душевное равновесие. Сожаления, тоска, боль — Натали боялась этого, малодушно надеясь, что с рождением ребёнка так или иначе станет легче. И тогда она сможет думать о том, что потеряла, без сожалений. Сможет достать его письма, сможет позволить себе вспомнить каждое слово. Сможет говорить о нём без дрожи в голосе. А пока… Уверенно кивнув своему отражению, Натали подобрала меховой палантин и вышла из спальни, встретив мужа у лестницы.

Сегодня Дмитрий предпочёл форме угольно-чёрный фрак, а в изящной булавке для галстука и запонках сияли жемчужины в тон тем, что украшали шею Натали. С мягкой улыбкой он наблюдал за тем, как она приближается, склоняя голову и отвечая улыбкой.

— Что ж, сегодня нас ждут у Бестужевых, а после — приём у княгини Черкесской, я слышал, они привезли троих индусов из последней поездки в Азию.

— Индусов? Откуда? — Натали повернулась к графу спиной, подставляя плечи, на которые он накинул переливчатый атлас, отделанный сизым мехом чернобурки.

— Кажется, из индийских колоний англичан, — ответил Дмитрий, слегка задевая кончиками пальцев её шею. С сожалением отступив, он поспешил натянуть перчатки, позволяя слуге надеть на него крылатку.

Они стали ближе, насколько вообще применимо было это понятие в этих сложных, запутанных отношениях. Каждый вечер на виду у всех, каждый день порознь. «Самая красивая пара в этом сезоне» — с лёгкой руки княгини Воронцовой это звание закрепилось за Орловыми, а острый ум графини вкупе с обходительностью графа делали их желанными гостями любой гостиной. Дмитрий, по всеобщему признанию женской половины высшего общества, был «до умиления влюблён» в свою жену, что расценивалось, как нечто забавное и трогательное. Натали же, знавшая всех и вся, но до замужества почти не водившая тесных знакомств вне дворца, оставалась фигурой в чём-то загадочной, хотя и окружённой романтическим ореолом — как же, покинуть службу при принцессе ради того, чтобы выйти замуж, да ещё и за того, кто, хоть и обладает значительным состоянием, но имеет титул ниже. Конечно же, за этим стояла какая-то история, дознаться до которой ставили себе целью все столичные сплетницы, но пока что всё выходило так, будто княжна и впрямь вышла за Орлова, следуя велению сердца.

— Слишком гладко всё выглядит, — скучающе протянула княгиня Черкесская, наблюдая за тем, как чета Орловых обходит зал, здороваясь с гостями. — Она не выглядит счастливой.

— Будто вы много знаете счастливых пар, — усмехнулась графиня Вронская, провожая взглядом статного офицера из императорского полка.

— Может, и не много, — пожала плечами княгиня. — Но разочарование жизнью в женских глазах я, представьте себе, читаю с лёгкостью.

— С вашим воображением вам бы писать романы! Уверена, они будут иметь успех!

Большой зал был полон гостей. Бесшумно сновали слуги с подносами, заставленными напитками и лёгкими закусками. Наверху, на открытой галерее, музыканты настраивали инструменты. Шуршали юбки, звенели бокалы, то тут, то там раздавался смех — вечер был в самом разгаре, сегодня здесь собрался весь Петербург. Поэтому, когда объявили о приезде Александра Николаевича и Марии Александровны, княгиня Черкесская зарделась от удовольствия, в то время, как Натали побледнела, едва не выронив бокал.