Мне не жаль...

Уже ночью, пытаясь заснуть, Натали раздумывала над тем, каким собственно, должен стать их брак в глазах общества, и каким он должен быть для них самих. В том, что оба испытывают друг к другу симпатию и уважение, не было сомнений. Как и в том, что совершать поступки, способные бросить тень на другого, ни он, ни она не намерены. Но что дальше? Что будет, если симпатия Дмитрия, а Натали всё ещё расценивала проявление его чувств лишь как симпатию, перерастёт в нечто большее? В эгоизме, свойственном влюблённым, Натали старалась не думать о том, как на самом деле может переживать граф. Предпочла просто закрыть глаза на это, отринуть все мысли, позволить себе просто жить одним, сегодняшним днём.

Впрочем, здесь по-другому и не получалось. Отдых, столь необходимый истосковавшейся, измученной душе, действовал благотворно, заставляя тускнеть горькие воспоминания, хлёсткие слова и глухую тоску. С каждым днём Дмитрию казалось, что прошлое — это то, что осталось далеко за спиной, что можно просто забыть обо всём и начать новую, настоящую жизнь. Здесь, предоставленные сами себе, они могли быть теми, кем хотят. Предстать в местном обществе влюблённой парой, бродить по улицам города под руку, весело спорить над безделушками, которые нет необходимости приобретать, но так хочется привезти домой. А вечерами, свободными от приёмов и балов, сидеть вдвоём на террасе, слушая голос моря, и молчать каждый о своём. Дмитрию казалось, что он почти всемогущ, и что женщина, находящаяся рядом, действительно может принадлежать ему. Стоит только открыться. Ведь не зря она всё время улыбается, в то время как во дворце казалась бледной тенью самой себя. Она так же счастлива, только боится признаться в этом самой себе. Стоит только подтолкнуть, и…

Натали же просто отдыхала душой, словно набираясь сил перед возвращением обратно. К боли, разлуке, тоске и сокрушительным чувствам. Каждый вечер она садилась писать пространное письмо Александру, или же, если возвращалась поздно, то непременно бралась за перо утром. Она постоянно ощущала его присутствие, представляла, как он идёт рядом, как делится радостью от нового дня, как смеётся вместе с ней, как сидит рядом вечером, глядя на море… Он был в ней, вокруг неё, он был её частью, и Натали отчаянно цеплялась за это чувство, боясь, что забудет. Что здесь, на тёплом побережье, холодный Петербург и синие глаза превратятся во что-то нереальное, ненастоящее, то, что растворится, и возвращаться станет некуда…

И всё же, несмотря на попытки отгородиться, Натали не могла не чувствовать возрастающую симпатию к Дмитрию. Его постоянное присутствие, обходительность и любезность не могли не вызвать привязанность, замешанную на благодарности и чувстве глубокой признательности. Он, словно добрый ангел-хранитель, всегда был рядом, неизменно тонко чувствуя малейшую перемену в её настроении. Всегда понимал, когда стоит просто молчать, сидя в глубоком плетёном кресле, или отправиться на приём, когда хотелось танцевать и веселиться. Натали не могла не заметить, как смотрят на него другие дамы, как он легко завладевает чужим вниманием и как непринуждённо вливается в любую компанию, находя темы для разговора. Лиза и мама постоянно твердили о том, как повезло Натали с мужем, она же, тихо вздыхая, могла думать лишь о том, что любая другая сделала бы его гораздо счастливее, в то время, как она может предложить лишь дружбу, и ничто не качнёт маятник её чувств в обратную сторону. Ничто, пока в её жизни есть Александр.

Комментарий к Глава семнадцатая

[1]Королевство обеих Сицилий - государство в Южной Италии, существовавшее в период 1816—1861 годов и созданное при объединении Неаполитанского и Сицилийского королевств. Было самым большим по территории из государств Апеннинского полуострова.

[2]Tramontо (ит.) - закат.

========== Глава восемнадцатая ==========

В середине сентября, когда море было особенно ласковым и безмятежным, а солнце мягко окрашивало мрамор «Трамонты» во все оттенки кораллового, пришла весть из далёкой России — у цесаревича родилась дочь, Александра Александровна. В честь этого события в российском посольстве давали большой приём, завершившийся грандиозным фейерверком, а тостов, поднятых за будущую цесаревну, было не счесть. Натали радовалась. Искренне, как только могла, радовалась тому, что принцесса благополучно разрешилась от беремени, что девочка, судя по слухам, здорова. Ведь разговор с Марией, обида, что она ей нанесла, боль, что причинила, висели дамокловым мечом, и больше всего на свете Натали боялась, что вскрывавшаяся связь с Александром повлияет на здоровье принцессы. Но, судя по всему, Мария нашла в себе силы простить супруга, или же он сам пошёл на уступки?

При мысли об этом страх холодной волной растёкся по спине, сковав члены. А что, если Александр пообещал, что их связь прекратится? О чём вообще он говорил с женой после свадьбы и отъезда Натали? Сейчас она как никогда остро ощущала оторванность от внешнего мира, от вестей от любимого, от его незримой поддержки. Что, если он уже и думать о ней забыл, как выбросил когда-то из головы Ольгу Калиновскую? Сердце понимало, что Натали заблуждается, но разум уже схватился за эту мысль, утвердился в ней и теперь с настойчивостью принялся говорить о том, что любовь, составлявшая весь смысл жизни для Натали, уже в прошлом.

— Ты слишком бледна, Наташа, может, не стоит так явно высказывать волнение от этой вести? — Михаил возник за спиной, когда Натали вышла подышать на балкон. В зале казалось слишком душно, всё кружилось перед глазами, сливаясь в одно разноцветное пятно, а тяжёлый запах духов и восковых свечей всё ещё щекотал ноздри. Натали медленно подняла голову и посмотрела на брата, пытаясь собраться с мыслями.

— Я рада за его высочество, — наконец произнесла она. — Искренне рада, Мишель.

— Ну да, — скептично отозвался князь. — Эта радость так и написана у тебя на лице.

— Просто я устала. Мне не позволено просто устать? — отозвалась Натали с лёгким раздражением, которое всколыхнулось из ниоткуда и напугало её саму.

— Нет, что ты! — казалось, Михаил и сам испугался, получив отповедь от сестры. — Быть может, тебе и правда следует отправиться домой?

— Наверное. — Натали извиняюще улыбнулась, надеясь сгладить резкость. — Ты не найдёшь Дмитрия? Быть может, он захочет остаться…

— Чтобы он решил остаться без тебя? — Князь, казалось, искренне развеселился. — Наташа, твой муж вздох без тебя сделать не может, не то, чтобы остаться на балу на весь вечер!

— Я знаю, к чему ты клонишь. — Она вымученно улыбнулась. — Не стоит.

— Как скажешь, — неожиданно легко согласился Михаил. — Тебе лучше знать, что делать со своей жизнью. Быть может, я чего-то не знаю, и вы оба оставили прошлое в прошлом?..

— Мишель! — укоризненно посмотрела на него Натали, и тот, стушевавшись и пожав плечами, поспешил на поиски графа.

Дмитрий с тревогой наблюдал за Натали весь вечер, с щемящей тоской ощущая, как рушится то хрупкое равновесие, что установилось меж ними в этот месяц. Уже совсем скоро им придётся покинуть солнечный Неаполь и пуститься в обратную дорогу, а там… Что ждёт его там? Холодные ночи и счастье в глазах соперника? Чужие письма, обжигающие руки, и счастливая улыбка любимой, зажжённая другим? Реальность догнала его, напомнила о себе померкшим взглядом ярко-зелёных глаз, и душу словно сжал атлант огромной рукой, не давая вздохнуть. Она по-прежнему ему не принадлежала, а он так и не решился поведать о своих чувствах, набраться смелости и отдать себя под её суд. А теперь… Как будет выглядеть признание теперь, когда оба они, почти забыв об императорской чете, были вынуждены вспомнить о ней так резко?

Путь до дома проделали в молчании. Несмотря на прохладный, освежающий бриз, задувавший в окна кареты, на ароматы ночных цветов, спускавшихся с балконов, на душе было тяжело и неспокойно. Натали, не в силах отделаться от пугающих мыслей, неосознанно сжимала в руках веер, шелестя костяными пластинками, а Дмитрий, угадывая, что у неё на душе, корил себя за медлительность и то, что, возможно, навсегда потерял шанс открыться ей. Повинуясь порыву, он проводил Натали до дверей спальни, и она, слабо улыбнувшись, даже поблагодарила искренне, но в её глазах он увидел лишь бесконечную усталость, и сердце обожгло холодом. Сколько он сможет это терпеть? Сколько, если жизнь их только началась, и дальше будет лишь хуже и тяжелее?