Мне не жаль...

— Саша, — Натали слегка отстранилась, заглядывая в его глаза, — поверить не могу, что ты здесь.

— Я тоже, — хрипло произнёс он, и, наконец, улыбнулся. — До сих пор не верю, что стою сейчас перед тобой.

— Не представляю даже, как ты смог оказаться в моём доме? И что прислуга? Кто-то наверняка видел тебя, и…

— Я обязательно обо всём тебе расскажу. — В глазах Александра зажглись яркие, лукавые огоньки. Он склонился к ней и выдохнул в полуоткрытые губы: — Позже…

С каждым шагом, приближавшим к кровати, одежда летела на пол, оставляя след всепоглощающей страсти, по которому легко можно было бы найти любовников, реши хоть кто-то в доме заглянуть в девичью спальню княжны Репниной. Но дом спал, и только соловьи за окном выводили трели. Часы над камином пробили полночь, после два, и только к четырём ударам обессиленные, со счастливыми улыбками, Александр и Натали смогли заговорить, до этого ограничиваясь лишь короткими междометиями и многозначительным молчанием, когда одного взгляда достаточно, чтобы понять, о чём думает другой.

— Теперь ты поведаешь мне о том, как проник в дом незамеченным? — Натали, положив ладони под голову, смотрела на Александра, в то время как он, облокотившись о подушку, неспешно водил кончиками пальцев по изгибу её талии, к лопаткам и обратно.

— Один из моих адъютантов два дня назад добился симпатии у одной из твоих служанок, — лениво улыбаясь, проговорил он. — И сегодня она оставила для него чёрную дверь открытой.

— Опять один из адъютантов? — невольно нахмурилась Натали.

— У меня мало людей, которым я могу по-настоящему доверять, — вздохнул Александр, опустив ладонь на её бедро и слегка сжав. — Во сколько встают слуги в твоём доме?

— Обычно ближе к шести, — задумчиво проговорила княжна. — Но я точно не знаю.

— Значит, у нас осталось совсем мало времени.

— Ты уже был во дворце?

— Нет. — Цесаревич нахмурился и откинулся на подушки. — Разговор с Мари будет нелёгким, из тех, что хочется по возможности отстрочить.

— Но он всё же состоится. — Натали уютно устроилась на его плече, слушая стук сердца. — Она во всём права.

— Права. — Он вздохнул. — Но я не хотел бы сейчас об этом.

— Хорошо. — Они никогда не обсуждали Марию больше, чем того требовали обстоятельства, и сейчас Натали совершенно не хотелось представлять, как будет просить прощения мужчина, который держит её в своих объятиях.

— Когда вы уезжаете? — Александр нашёл её ладонь и поднёс к губам, поочерёдно целуя пальцы.

— Через день после свадьбы. И вернёмся к сентябрю, не раньше. — Произносить это вслух уже было не страшно. Если им суждено проводить в разлуке почти всё время, пора привыкать.

— Я буду писать тебе каждый день. Я знаю, что отправлять письма будет некуда. Но когда ты вернёшься, они будут ждать тебя. А ты, — Натали подняла на него глаза, — будешь писать мне обо всём? При встрече мы обменяемся письмами, будто и не расставались.

— Буду. — Она улыбнулась и потянулась за поцелуем.

Через час спальня опустела, лишь смятая постель да запах любимого напоминали о том, что он ей не приснился. Счастливо обняв подушку, Натали улыбнулась и зарылась носом в кружево. Но в следующую минуту распахнула глаза и резко села, — в груди кольнуло, остро, больно. Отчего-то показалось, что это была последняя их встреча. И мысли, что тревожили до неё, вернулись, нахлынули, упрекая, стыдя, напоминая о том, что она уже почти стала женой другого… Натали нахмурилась. Нет. Она не станет сейчас думать об этом, теряя крохи счастья, что ещё теплились в душе.

От страха к безразличию, от страдания к равнодушию — настроение у Натали колебалось, словно маятник часов, тем сильнее, чем ближе становился день свадьбы. Но поутру перед венчанием её вдруг охватило спокойствие и полная уверенность в том, что всё будет хорошо. Так или иначе, но всё разрешится само собой — с этой мыслью она проснулась, с ней же завтракала и одевалась, отстраненно наблюдая, как затягивают шнуровку корсета, расправляют кружева на лифе и рукавах и прикрепляют венок из живых белоснежных роз к сложной причёске.

— Наташенька! — Княгиня и Лиза вошли в комнату, словно знали, когда закончатся последние приготовления. — Ты — чудо!

— Наташа! — Лиза, не скрывала своего восхищения, обходя Натали по кругу. — Ты такая воздушная! Словно нимфа!

— Спасибо. — Натали улыбнулась, но в душе не чувствовала ничего. И эта пустота пугала. Перед первым венчанием был целый водоворот эмоций: сомнения, любовь, страх, злость… А сейчас была лишь пустота и покорность судьбе, но ведь это было неправильно! Неверно, невероятно, непостижимо. Это ведь её свадьба, и другой не будет! Так что же с ней не так, если она не может радоваться или хотя бы ненавидеть самый яркий день в её жизни?

Натали рассеянно отвечала на поздравления, позволяла надеть фату и застегнуть пуговички на перчатках. Спускалась в холл и принимала поцелуи от брата и отца. Садилась в карету и невидящим взглядом провожала улицы, проплывавшие за окном: они выбрали небольшую церковь для венчания, ведь двора в Петербурге не было, а значит, на свадьбе будут лишь самые близкие.

У лестницы, ведущей к дверям церкви, толпились вездесущие нищие, но пока они не спешили просить милостыню, лишь выкрикивали поздравления и пожелания долгой, счастливой жизни. Натали, ничего не видя перед собой, вошла в полумрак, вдохнула густой аромат ладана и воска и вдруг словно прозрела. Лик Христа перед аналоем взирал с нежной, трепетной любовью, а Богоматерь справа от него улыбалась кроткой, понимающей улыбкой. Отчего Натали решила, что жизнь её заканчивается, если, быть может, наоборот, всё только начинается, надо только позволить себе шагнуть в эту новую жизнь без оглядки на прошлое?

Дмитрий уже стоял рядом с батюшкой и обернулся, стоило ей войти. Белоснежный мундир, золото, отражавшее свет свечей, и мягкий, почти неземной свет его глаз — Натали не сводила с него взгляда, медленно идя вперёд, не чувствуя локоть отца под своей ладонью. И князь, уловив настроение дочери, не сказал ни слова, оставляя невесту у аналоя. Дмитрий не мог найти слов, чтобы описать то сказочное видение, что стояло перед ним. С трудом разлепив пересохшие губы, он прошептал:

— Вы прекрасны.

Натали, внезапно оробев, улыбнулась и встала рядом, обращаясь к священнику, принимая венчальные свечи и склоняя голову под благословением.

Треск свечей, молитва, читаемая размеренно, неторопливо, аналой, вокруг которого водили молодых, кольца на руках — всё это зарождало в душах новобрачных особое, ни на что не похожее чувство единения, того, что никогда уже не разрушить. Натали слушала слова батюшки, хора, и не сдерживала слёз, сама не зная, по чём плачет. Не было на душе ни скорби, ни сомнений, только чистота и свет, что лились из глаз, взиравших с икон, проникая в сердце. А Дмитрий просто ощущал, как она проникает в его душу, занимая там место, что никому никогда не занять. И когда им протянули венцы для поцелуя, и когда прозвучало: «Беру тебя…», сердце у обоих непроизвольно и одновременно ухнуло вниз и застучало с удвоенной силой. Разве можно солгать перед Богом, целуя лик его и клянясь в вечном послушании, верности, смирении? Служба подошла к концу, и Натали замерла, забыв, как дышать. Они стали мужем и женой, на пальце матово переливалось кольцо, и только сейчас она смогла посмотреть на своего… Мужа? Неужели теперь она мужняя жена, и никого, кроме него, для неё существовать не должно. И так и будет. Ведь будет же?

Дмитрий улыбнулся так тепло и счастливо, что Натали не смогла не ответить на его улыбку, вкладывая его руку в свою, принимая поздравления близких. А после, под звон колоколов, они вышли на улицу, под лёгкий, тёплый летний дождь, и остановились на пороге.

— Дождь на венчание — к счастливой жизни! — важно заявила опрятная старушка, стоявшая на паперти. Остальные тут же её поддержали, а Дмитрий, накрыв своей рукой ладонь Натали, лежавшую на сгибе его локтя, слегка сжал её. Княжна, хотя теперь уже графиня, подняла глаза на супруга и словно утонула в них, глубоких, серых, смотрящих с такой огромной, всепоглощающей любовью, что впору было в ней утонуть.