Мне не жаль...

Она горько зарыдала, пряча лицо в ладонях, и императрица, преисполненная жалости, села рядом, осторожно обнимая её за плечи.

— Моя лучшая подруга!.. Моя лучшая подруга, и тот, кого я люблю больше жизни! За что они так со мной, ваше величество?..

— Бедное моё дитя, — вздохнула Александра Фёдоровна, продолжая успокаивающе поглаживать её по спине. — Бедное моё, наивное, чистое дитя. Сколько ещё подобных разочарований ждёт тебя в жизни?

— Вы хотите сказать, что тоже пережили подобное? — сквозь слёзы проговорила Мария.

— Много, очень много раз, — грустно сказала императрица.

— И как вы с этим справились, как пережили?

— Поначалу было больно. Так больно, что даже не хотелось жить. А потом… — Александра Фёдоровна тонко улыбнулась. — Потом, Мари, я поняла одну простую вещь: сколько бы мой муж ни смотрел на других женщин, сколько бы их ни побывало в его постели, я всегда остаюсь. Мы — не просто жёны, Мари. Мы — императрицы, матери наследников, пример для всего государства. Мы не имеем права на скандалы и обиды, как бы больно нам ни было.

— Но я не могу так просто это принять, — прошептала Мария. — Просто не могу. Это мерзко. И гадко.

— Я понимаю. Я прекрасно тебя понимаю. Ты имеешь право на гнев, на презрение, на боль. — Александра Фёдоровна выпрямилась и заговорила строго и внушительно: — Но не имеешь права разжигать скандал, который положит тень на нашу семью.

— Но Александр уже…

— Александр — мальчишка, хоть тебе и сложно это понять. Но даже у мальчишки хватает благоразумия скрывать свою пагубную страсть. А Натали… Через три месяца она удалится от двора, чтобы никогда более здесь не служить. И всё вернётся на круги своя.

— А до этого мне что же, делать вид, что я ничего не знаю? — потрясённо прошептала Мария. Стены будуара словно зашатались, грозясь погрести под собой: она пришла за помощью и поддержкой, а получается, что все в этом дворце на стороне тех, кто предал?!

— Отчего же. Ты имеешь право высказать своему мужу и той, что тебя обманула, всё, что сочтёшь нужным. Наедине. Но для начала запасись доказательствами, потому что, и тут уж поверь мне на слово, нет ничего более жалкого, чем пустые обвинения, основанные на догадках. Ты можешь быть сколь угодно уверена в том, что происходит, но… — императрица печально вздохнула, и в её безмятежном взгляде блеснула застарелая обида и боль, — ты даже представить себе не можешь, на что порой идут любовники, пытаясь оправдаться. Каких увёрток и лжи они не чураются, только бы не быть уличёнными.

Мария сокрушённо молчала, не зная, что сказать. Понимание жизни, своей будущей жизни во лжи придавило своей неотвратимостью, предстало в своём гадком обличии, призывая надеть маску, вечную маску, скрывая душевную боль.

— Мари, — её величество осторожно взяла её ладони и пожала их, — не считай, что все здесь против тебя. Это не так. Я так же, как и ты, осуждаю любой адюльтер, но после стольких лет при дворе поняла одну простую вещь — ничто не должно стоять выше внешнего благополучия семьи. Для всего света, для всей страны, для всего мира вы — прекрасная пара, будущие император и императрица, а остальное пусть остаётся за стенами ваших покоев.

========== Глава пятнадцатая ==========

Натали падала. С бешеной скоростью летела вниз, и ничто уже не могло замедлить это падение. В том, что принцессе всё известно, сомнений больше не оставалось, и всякий раз, заходя в её покои, Натали внутренне сжималась, ожидая громкого разоблачения. Но Мария молчала. Лишь улыбка перестала отражаться в глазах, оставаясь для окружающих нарочито радушной. А Натали терялась, пытаясь найти причину этой тишины, так похожей на затишье перед бурей. Служба стала невыносима, и каждый день растягивался в бесконечную череду настороженных взглядов, недосказанности и сомнений. Натали видела, прекрасно видела, как переживает Мария, но помочь ей не могла. Как не могла помочь и себе. В присутствии Александра становилось ещё хуже: под разными предлогами принцесса не раз оставляла их наедине, возвращаясь всегда неожиданно. Но ни разу ей не удалось застать их врасплох.

— Принцессе всё известно, — сказала как-то Натали, когда они в очередной раз оказались вдвоём. Александр, по обыкновению стоящий у окна, заложив руки за спину, тяжело вздохнул, низко склоняя голову.

— Я знаю.

Это были единственные слова, что они сказали друг другу, прежде чем Мария вернулась в сопровождении фон Круг, весело что-то обсуждая. И тут же, переступив порог, окинула острым взглядом мужа и фрейлину. Но Натали безмятежно ей улыбнулась, тщательно отгоняя от себя все мысли, кроме одной, — скорее вернуться к себе, упасть на кровать и не подниматься до рассвета. Внутри давно свернулся склизкий клубок, который рос и ширился, заполняя, подкатывая к горлу и иногда не давая вздохнуть.

Для Марии же наступил настоящий ад. Снова и снова прокручивая в голове подробности каждой встречи, каждого подозрения, она понимала, что была слишком слепа, доверяя тем, кого считала самыми близкими своими людьми. Горечь при мысли о том, как должно быть, они смеялись над ней, разъедала, вскипала на глазах слезами. И поделиться ею было не с кем. С болезненным упорством Мария искала доказательства постыдной связи, представляя, как бросит эту правду в лицо Александру и Натали. До мельчайших деталей проговаривала в голове слова, что скажет им. Думала о том, как они отреагируют. При мысли о том, что будет делать Александр, Марии становилось страшно. Страшно услышать ужасное: «Я никогда тебя не любил». Страшно узнать, что она для него — никто. Глотая горькие слёзы, Мария осторожно поглаживала живот, изнутри которого так нежно и ласково касался её малыш. Императрица не скрывала своей тревоги, но откровенный разговор, состоявшийся однажды, более не повторялся. Принцесса не желала обсуждать свою боль с Александрой Фёдоровной, подспудно понимая, что та всё равно примет сторону Александра. Слишком долго она жила в браке, слишком многое успела пережить, чтобы научиться закрывать глаза на то, чего Мария не могла ни понять, ни простить.

В начале мая, по обыкновению, Александр собирался отбыть в военный лагерь в Красном селе, намереваясь пробыть там полтора месяца, руководя сборами по строевой подготовке и стрельбе. Он должен был вернуться во дворец ближе к свадьбе Натали, и этот факт тоже не укрылся от измученного, исстрадавшегося сердца Марии. Её тянуло к мужу, с каждым днём, приближавшим роды, всё больше. Хотелось услышать слова поддержки. Или просто быть рядом, молча, только бы рядом. В вечер перед отъездом она долго отговаривала себя от того, чтобы прийти к нему. Попросить остаться, хотя бы один раз провести ночь в его постели. В той, что, видимо, давно стала знакома Натали. Принцессе отчаянно хотелось сохранить остатки гордости и достоинства. Заставить сердце замолчать, усилием воли унять тоску, что сковала при мысли о скорой и долгой разлуке. Но разум отказывался повиноваться, а душа тянулась к мужу, и Мария, отринув последние сомнения, решительно направилась к Александру. Оставив Дашкову, дежурившую в эту ночь, у дверей в покои цесаревича, она постучала, с замиранием сердца ожидая ответа. Едва услышав тихое, но отчётливое: «Войдите», Мария не смогла сдержать вздох облегчения: отчего-то она была просто уверена, что в эту ночь он будет не один.

Александр сидел за столом и быстро что-то писал. Подняв глаза от бумаги, он удивлённо вскинул брови и медленно встал.

— Мари, что-то случилось? — От одного звука его голоса, от того, как он произносит её имя, в душе Марии разлилось тепло. Она улыбнулась:

— Вы скоро уедете, а мне так хотелось провести с вами эти последние часы перед разлукой.

— Я уезжаю ненадолго, — улыбнулся в ответ Александр, небрежно перевернув лист, на котором писал, чистой стороной. — Вы даже соскучиться не успеете, Мари.

— Я всегда скучаю без вас, вы помните? — От внимательного взгляда маневр цесаревича не укрылся, но принцесса не стала подавать виду, что заметила. Только остро схватило в груди от мысли, мелькнувшей молнией — в эти часы он хотел думать о другой.