Страница 5 из 19
– Не. Там Мишка! Ну его! А ты?
– Я тут… с Лукерьей!
Они остановились у дома Вяземского, этой страшной в то время трущобы, и распростились.
Я тотчас вернулся в дом де Роберти – прямо в квартиру Никитиной.
Она пила за некрашеным столом чай, со свистом втягивая его с блюдца. Взглянув на меня, безучастно спросила:
– Чего, милый человек, надо?
Я невольно засмеялся:
– Не узнала?
Она отставила блюдце и всплеснула руками.
– А вот те Христос, не признала, ваше благородие! Вот обрядились-то. Диво! Ей-Богу, диво!
– За делом к тебе, – сказал я.
Она тотчас приняла степенный вид и, выглянув в сени, старательно закрыла дверь.
– Что прикажете, ваше благородие?
– У тебя сейчас двое были, вещи продали, – сказал я. – Покажи их!
Она кивнула, беспрекословно подошла к сундуку и раскрыла его.
Я задрожал от радостного чувства, когда она вытащила и показала мне вещи. Это были довольно старый полушубок и извозчичий кафтан с жестяной бляхой!
Чего лучше. Предчувствие не обмануло меня, я напал на след!
Но скоро наступило разочарование.
– Пятерку дала, – пояснила мне равнодушно Никитина, – али краденые?
– Другое-то разве несут к тебе? – сказал я. – Ну, вещи пока что пусть у тебя будут. Только не продавай их, а теперь скажи, кто тебе их принес?
Она подняла голову и спокойно ответила:
– А пес их знает. Один через другого, мало ли их идет. Я и не спрашиваю!
– Может, раньше что приносили?
– Нет! Это в первый раз.
– А в лицо запомнила?
Она покачала головой:
– И в лицо не признаю. Один-то совсем прятался, в сенях стоял, а другой все рыло воротил. Только и видела, что рыжий. Да мне и в мысль не приходило разглядывать!
Я смущенно вздохнул.
– Ну, так пока что хоть вещи побереги!
Вот на это-то происшествие я и намекнул Келчевскому.
Несомненно, я напал на след; я знал это, но вместе с тем у меня в руках не было еще никакого материала. И все же я решил арестовать этих людей и стал их выслеживать.
В это время, пока я выслеживал свою дичь, двое надзирателей Нарвской части арестовали двух человек по подозрению.
4 января 1857 года, вечером, шли они по Обводному каналу и вдруг слышат, как двое мужчин рядят извозчика к Калинкину мосту и говорят ему:
– Только вези нас беспременно через погорелые места!
Слова эти показались полицейским подозрительными, и они арестовали обоих мужчин.
Прач возликовал.
– Самих убийц за ворот ухватили! – говорил он, пыхтя от волнения.
Но мужчины оказались сапожным подмастерьем и сидельцем из лавки, которые ехали к знакомым женщинам.
– А наказывали мы через погорелые места ехать от храбрости. Сказывали, что там опасно, ну а мы как – ничего себе… слава Богу… – объяснили они, показывая кулаки.
И их отпустили. Прач выругал надзирателей и надулся, а тут, словно ему в упрек, седьмого числа я арестовал своих молодцов, обвиняя их в продаже тулупа и армяка.
Келчевский взялся их допросить.
Один из них, рыжий здоровый парень с воровской наглой рожей, назвался государственным крестьянином Московской губернии Александром Петровым, а другой любимским мещанином Иваном Григорьевым.
Заявили они, что ходят без дела, ищут места, а что до Никитиной, то никакой такой не знают и никаких вещей ей продавать не носили.
Уперлись на этом, и конец.
Мы их посадили. Я занялся проверкой паспортов. Все оказалось в порядке.
Вызывали Никитину, и не знаю, боялась ли она очень, только не признала ни того, ни другого.
А между тем уверенность, что это именно одни из «душителей», была во мне так крепка, что я передал ее и Келчевскому, и тот продолжал держать их в тюрьме.
Время шло.
Я продолжал свои поиски, но безуспешно. Мои арестанты сидели, и Келчевский также безуспешно разговаривал с ними. Убийства с удушением повторялись.
Я уже падал духом, как вдруг опять случай пришел мне на помощь.
Я упоминал выше про шайку грабителей, оперировавшую в это же время в Петербурге. Она состояла из шести человек, и тому же Келчевскому поручено было производить по этому делу дознание.
Я никогда не упускал случая присутствовать при его беседах с преступниками, если у меня выпадало свободное время.
Он в свою очередь никогда не отказывал мне в этом, и должен сказать, что если впоследствии, уже будучи начальником сыскной полиции, я умел добиваться признания там, где мои помощники совершенно терялись, то этим я целиком обязан Келчевскому.
С десяти слов он умел поставить допрашиваемого в противоречие с самим собою, загоняя его совершенно, и у сбитого с толку добивался наконец правдивого рассказа.
Так и тут. Разоблачение шайки делалось быстро, роли каждого определялись тотчас, преступления устанавливались, вещи отыскивались.
В тот самый раз, о котором я рассказываю, он допрашивал Крюкина, старого рецидивиста. Окончив допрос, вдруг сказал ему:
– Плохо твое дело, я бы, пожалуй, помог тебе, если бы и ты нам соответственно…
Лицо Крюки на оживилось надеждою.
– Как, ваше благородие?
– Где, с кем сидишь?
– Нас много. Восемь!
– А Иванов с тобой?
– Душитель-то?..
Я чуть не подпрыгнул от радости, но Келчевский сохранил полное спокойствие. Он кивнул и сказал:
– Он самый! Дознай у него, скольких он удушил и с кем…
Крюкин покачал головою.
– Трудно, ваше благородие! Дивствительно, говорил, что душит и вещи продает, а больше ничего. Мы его даже спрашивали: как? А он выругался и говорит: я шутил.
– Ну, а ты узнай! – сказал ему Келчевский и отпустил его.
– Значит, наша правда! – воскликнул я, едва грабителя увели.
Келчевский засмеялся:
– Наша! Я давно это чувствовал, да конца веревки в руках не было. А теперь все дознаем.
– Вызвать Иванова?
– Непременно!
И он тотчас написал приказ, чтобы ему отпустили из тюрьмы Иванова.
Через полчаса перед нами стоял этот Иванов. Нагло улыбаясь, он отвесил нам поклон и остановился в выжидательной позе.
– Ну, здравствуй, – сказал ему ласково Келчевский. – Что, сидеть еще не надоело?
Этот допрос происходил 2 апреля, и, значит, Иванов сидел уже без малого три месяца.
Он передернул плечами.
– Известно, не мед, – ответил он. – Ну, да я думаю, что господа начальники и смилостивятся когда-нибудь.
Келчевский покачал головою:
– Вряд ли. Суди сам, Петров говорит, что ты душил извозчиков, а я тебя вдруг отпущу!
– Петров?! Ах, он… – воскликнул Иванов.
– Что Петров, – продолжал Келчевский, – ты и сам говоришь то же…
– Я?
– Ты. Крюкину говорил, Зикамский и Ильин тоже слышали. Хочешь, позову их?..
– Брешут они. Ничего я такого не говорил.
– Позвать?
– Зовите. Я им в глаза наплюю…
– А что от этого? Все равно сидеть будешь. Поймаем еще двух-трех, поверь, они дураки не будут – все на тебя наклепают. Благо уже сидишь, Петров-то все рассказал…
Иванов стал горячиться:
– Что рассказал-то? Что?
– Сказал, что вещи продавали…
– Ну, продавали, а еще что?
– Что ты душил…
– А он? – закричал неистово Иванов.
– Про себя он ничего не говорил. Ты душил и грабил, а продавали оба, – спокойно ответил Келчевский.
– Он так говорит! – тряся головой и сверкая глазами, закричал Иванов. – Ну, так я ж тогда! Пиши, ваше благородие! Пиши! Теперь я всю правду вам расскажу.
Келчевский кивнул головою и взял перо.
– Давно бы так, – сказал он. – Ну, говори!
Иванов начал рассказывать, оживленно жестикулируя:
– Убивать – действительно, убил. Только не один, а вместях с этим подлецом, Петровым. Удушили извозчика, что в Царское ехал. Взяли у него это все – и только, больше ничего не было.
– Какого извозчика? Где? Когда?
– Какого? Мужика! Ехал в Царское, обратно. Мы его на Волховском шоссе и прикончили. В декабре было.
– Так! Ну, а вещи куда дели? Лошадь, сани?..