Страница 4 из 19
Не те «душители», которые являлись членами страшной секты, а просто душители, с целью грабежа избиравшие своими жертвами преимущественно извозчиков.
Наглые, энергичные, смелые, они одно время навели на столицу настоящую панику.
Операции их начались с 1855 года.
В конце этого года на Волховской дороге был поднят труп мужчины, задушенного веревочной петлей. По расследованию оказалось, что это был крестьянин Семизоров из села Кузьминского, что он ехал домой, был по дороге кем-то удушен, после чего у него взяли лошадь, телегу и деньги.
Убийство страшное, но не обратившее бы особого внимания, если бы следом за ним, на той же самой Волховской дороге, не совершилось совершенно такого же характера другое убийство.
На этот раз был удушен крестьянин деревни Коколовой, Иван Кокко, причем у него взяты были лошадь с санями.
Затем страшные преступления как будто переселились в город Кронштадт, и там, друг за другом, также удушением петлей, были убиты и ограблены крестьянин Ковин и жена квартирмейстера Аксинья Капитонова.
Становилось как-то не по себе при рассказах об этих страхах, а тут вдруг убийство, также удушением, легкового извозчика Федора Иванова – тоже с ограблением и уже снова в Петербурге, на погорелых местах Измайловского полка.
В то время местность Измайловского и Семеновского полков была мрачна и пустынна, и случаи грабежей и насилия были там нередки, но, собственно говоря, бывать в тех местах не являлось надобности, так как жили там преимущественно трущобные обыватели и разная голь.
Следом за извозчиком Ивановым близ Скотопригонного двора был найден труп также удушенного и ограбленного извозчика.
Как сейчас помню нарастание паники среди жителей столицы, а особенно среди извозчиков.
Нас же угнетало чувство бессилия.
Я был тогда еще маленьким человеком, а именно помощником надзирателя при Нарвской части, и у нас в части во время присутствия только и было разговоров, что об этих таинственных происшествиях.
Пристав следственных дел, некий Прач, толстый, краснолицый, с рыжими усами, самоуверенно говорил:
– Небось откроем! У меня есть такие люди, которые ищут, и сам я гляжу в оба!
Но он больше глядел в оба кармана мирных жителей своей части.
Другое дело Келчевский.
Он был стряпчим по полицейским делам той же Нарвской части и проявлял незаурядную энергию, особенно в ведении следствия. Совершивший преступление уже не мог открутиться от него, настолько он был ловок, умен и находчив. С ним мы подолгу беседовали о таинственных убийцах.
Как он, так и я не сомневались, что в ряде этих убийств принимает участие не один и не два человека, а целая шайка.
Одновременно с этими убийствами в Петербурге наводила немалый страх и шайка грабителей (это все в 1855 году), члены которой грабили неосторожных пешеходов в темных закоулках и на окраинах.
Келчевский думал, что убийцы и грабители – одна шайка, но я твердо был уверен в противном, и на эту тему мы с ним горячо и подолгу спорили.
А в городе паника все увеличивалась. Многие парни бросили извозный промысел, ни за какие деньги иного ваньку нельзя было договорить куда-нибудь на окраины вечером, и на ночь выезжали на работу только самые отчаянные из извозчиков.
Конец 1856 года и начало 1857-го можно было назвать буквально ужасными. За два месяца полиция подобрала одиннадцать тел, голых, замерзших, со страшными веревками на шее!
Это были все легковые извозчики или случайно запоздавшие пешеходы.
Из одиннадцати подобранных тел девять удалось оживить благодаря своевременной медицинской помощи, и рассказы этих оживленных, по-моему, страшнее всяких придуманных рождественских рассказов.
– Наняли меня, – рассказывал извозчик, – два каких-то не то мещанина, не то купца на Рижский прешпект, рядились за тридцать копеек, я и повез. Они песни поют. Только въехали мы этто с Седьмой роты на погорелые места, они вдруг и притихли. Я поглядел: они что-то шепчутся. Страх меня забрал. Вспомнил я про убийцев и замер. Кругом ни души, темень. Я и завернул было коня назад. А они: куда? Стой! Я по лошади. Вдруг – хлясть! Мне на шею петля, и назад меня тянут, а в спину коленом кто-то уперся. Тут я и подбывушился…
– А в лицо не помнишь их?
– Где ж? Рядили, а мне и невдогадь!..
– Возвращался от кума с сочельника, – рассказывал другой, – надо было мне свернуть с канавы в Тарасов переулок. Я этто свернул, а на меня двое. Сила у меня есть. Я стал отбиваться, только один кричит: накидывай! Тут я почувствовал, что у меня на шее петля, а там запрокинули меня, и я обеспамятовал…
И опять в лицо признать никого не можем.
Граф Петр Андреевич Шувалов, бывший тогда петербургским обер-полицмейстером, отдал строгий приказ разыскивать преступников.
А тут еще грабители.
Вся полиция была на ногах, и все метались без следа и без толка.
Я весь горел от этого дела. Потерял и сон, и аппетит. Не могут же скрыться преступники, если их начать искать как следует? И я дал себе слово найти их всех до одного, хотя бы с опасностью для своей жизни.
Путь размышлений у меня был такой: кроме лошади и саней, убийцы грабили жертву донага и должны были сбывать куда-нибудь награбленное, а награбленное было типично извозчичье. И я решил в разные часы утра и вечера бродить и искать на Сенной, на Апраксином, на толкучке, пока не найду или украденных вещей, или продавщиков.
И вот с декабря 1856 года каждый день я переряжался то оборванцем, то мещанином, то мастеровым и шатался по известным мне местам, внимательно разглядывая всякий хлам.
Дни шли, не принося результатов.
Келчевский, посвященный в мои розыски, каждый день жадно спрашивал меня:
– Ну что?
И каждый раз я уныло отвечал ему:
– Ничего!
Хотя и было что-то. В это время грабители были уже почти все переловлены, и я помогал в розыске вещей.
И вот однажды, а именно 30 декабря 1856 года, я сказал ему:
– Кажется, нашел!
Он оживился:
– Как? Что? Где?
Но я ничего ему не ответил, потому что сам еще знал очень мало.
А дело было так.
По обыкновению, я вышел на свою беспредметную охоту вечером 29 декабря и медленно брел, переодетый бродягою, мимо Обуховской больницы, направляясь к Сенной, чтобы провести вечер в малиннике, когда вдруг меня перегнали двое мужчин, по одежде мастеровых. Один из них нес узел, а другой ему говорил:
– Наши уже бурили ей. Баба покладистая…
Словно что толкнуло меня.
Я дал им пройти вперед и тотчас двинулся за ними следом.
Они шагали быстро, видимо избегая людей, и для меня, с моей опытностью, было ясно, что они несут продавать краденое.
Не долго думая, я нащупал в кармане свой перстень с сердоликом и решил доследить этих людей до конца.
Они миновали Сенную площадь и вошли в темные ворота огромного дома де Роберти. Из-под ворот вышли во двор и направились в его конец, а я вернулся на улицу и стал ожидать их возвращения.
Идти за ними было ненужным риском. Место, куда они повернули, я уже знал: там, в подвале, сдавая углы, жила солдатская вдова Никитина, известная мне скупщица краденого.
Знала и она меня не по одному делу, и я пользовался у нее некоторым даже расположением, потому что старался по возможности не вводить ее в убытки отбиранием краденого и устраивал так, что пострадавшие сами выкупали у нее вещи за малую цену.
Ждать мне пришлось недолго.
Минут через двадцать вернулись мои приятели уже без узла.
Я пошел им навстречу и у самого фонаря нарочно столкнулся с одним из них, чтобы лучше разглядеть его лицо.
Он выругался и отпихнул меня, но мне было уже довольно и того, чтобы я узнал его в тысячной толпе.
Я перешел на другую сторону и стал следить за ними.
Они завернули в кабак, наскоро выпили по стакану и вышли, закусывая на ходу печенкой.
Один спросил:
– Ночевать где будешь?
– А в Вяземке, – ответил другой.
– На канаву не пойдешь?