Страница 10 из 19
Первые два были у нас и уже во всем повинились, а двое других все еще гуляли на свободе.
Я искал их без устали, вместе с Ицкою Погилевичем, и наконец мои старания были награждены успехом.
Я поймал их обоих.
И первым попался Поянен.
Для его поимки нужно было только время. Он был все-таки человек как-никак, любил красивую Стефанию и должен же был интересоваться ее участью.
Я решил, что рано или поздно, но он наведается к Анне Славинской, которая жила теперь одна в осиротелой сторожке, и назначил непрерывное дежурство над этим домом.
И расчет мой оправдался, но только через полтора месяца. Поставленный мною агент донес, что на рассвете в будку заходил мужчина, по описанию схожий с Пояненом, пробыл минут десять и ушел.
Я только кивнул головою.
Так и должно было быть.
– Следи, – сказал я агенту, – и когда он станет оставаться на ночь или на день, сразу скажи мне!
И прошло еще дней десять.
Наконец агент пришел и доложил:
– Надо полагать, с девкой сошелся. Каждую ночь теперь ночует. Придет так часов в одиннадцать, а уходит в пять либо в шесть!
– Хорошо, – ответил я, – сегодня его поймаем! Иди и следи. К двум часам я прибуду к тебе сам!
Я попросил к себе на помощь двух богатырей, Смирнова с Петрушевым, и в два часа ночи был против будки номер девять.
Она имела еще более зловещий вид, потому что из ее окон не светилось огня. Кругом было темно. Ночь мрачная, безлунная…
Я едва нашел своего агента.
– Здесь. Пришел, – прошептал он.
Я взял в темноте за руки Смирнова с Петрушевым и сказал:
– Пойдем к дверям и постучим. Если отворят, сразу вваливайтесь, а я дверь запру. Фонарь с вами?
– Здесь!
– Давайте его мне!
Я взял фонарь, приоткрыл в нем створку, нащупал огарок и приготовил спички.
Потом мы втроем смело подошли к дверям, и я постучал в окно.
Никто не отозвался. Я постучал крепче.
За дверью словно пошевелились. Потом Анна закричала:
– Кто там?
Я изменил свой голос и ответил:
– Отвори! От Стефании и от отца!
За дверью опять все смолкло, но затем звякнула задвижка, и дверь чуть-чуть приоткрылась.
Моим молодцам было этого довольно.
Они мигом распахнули дверь и вошли в комнату. Раздался страшный крик перепуганной Анны.
Я вошел за ними, тотчас запер дверь и зажег фонарь.
Это было делом одной минуты.
Перед нами стояла Анна в одной длинной сорочке.
– А где Мишка? – спросил я.
Она продолжала кричать как резаная:
– Какой Мишка? Я ничего не знаю. Вы всех забрали. Оставьте меня!
– Ну, братцы, идите прямо к двери, на ту сторону, – сказал я, – да осторожно. Смотрите направо. Он там, может быть, за печкою.
Я не успел кончить, как Анна бросилась к двери и заслонила ее собою.
– Пошли вон! Не пущу! – вопила она.
Я потерял терпение.
– Берите ее! – крикнул я.
Она стала сопротивляться с яростью дикой кошки, но мои силачи тотчас управились с нею. Смирнов сдернул с кровати широкое одеяло, ловко накинул на нее, и через две минуты она лежала на постели спеленутая и перевязанная по рукам и ногам.
Тогда она стала кричать:
– Спасайся!
В ту же минуту распахнулась дверь, и из нее, страшный, как сибирский медведь, выскочил Мишка Поянен. В руках у него была выломанная из стола ножка.
– А, ты здесь, почтенный! – крикнул я ему.
Мой голос привел его в бешенство, и он, забыв о двух моих пособниках, с ревом кинулся на меня и… в ту же минуту лежал на полу.
Петрушев подставил ему ногу и сразу насел на него. Связать его потребовалось минут пять.
Тогда я приказал развязать Анну, и мы вышли из сторожки номер девять со связанным Пояненом.
На другой день снимали с него допрос. Личность его была удостоверена раньше. Ему было всего тридцать лет. Выборгский уроженец, типичный чухонец, угрюмый, мстительный, злой, он был у себя на родине четыре раза под судом за кражи и два раза был сечен розгами по сорок ударов каждый раз.
Но это и все, что мы о нем узнали.
Сам он от всего отрекался. Не узнавал Славинского, Стефании, Калины, меня. Отказывался от всякого соучастия в преступлениях, и, хотя его убеждали и я, и Келчевский, и Прудников, и приставы, и даже пастор, все-таки он не сказал ни одного слова признания.
Но улики против него были слишком очевидны, чтобы он мог этим путем избегнуть наказания. Так окончилась поимка Поянена. С Перфильевым дело было гораздо труднее, и мне помог благодетельный случай.
Кстати, о «случае».
В деятельности сыскной полиции очень часто встречается этот «случай», а незнакомые с нашими приемами люди часто даже иронизируют по этому поводу, приписывая все наши открытия случайностям.
Но случайность случайности рознь. Действительно, нам всегда помогает «случай», но дело в том, что мы сами ищем этот случай – мы гоняемся за ним и в долгих, неустанных поисках наконец натыкаемся на него. Мы знаем места темные, трущобные места, где могут проговориться и дать хоть косвенное указание; мы знаем места, где разыскиваемый может ненароком попасться, – и в этих местах беспрерывно дежурим, часто с опасностью для жизни, напрягая и слух, и зрение.
И «случай» оказывается. Но насколько удача наших поисков будет обязана случайности – это еще вопрос, и я склонен думать, что не будет нескромностью приписать что-нибудь и нашим способностям, и энергии.
Но я отвлекся.
Итак, оставалось поймать еще Александра Перфильева, чтобы все «душители» были налицо.
Об этом Александре Перфильеве мы узнали только, что ему около сорока лет, что он из крестьян города Лермонтова, Костромской губернии, сидел в Петербурге в тюрьме за бродяжничество, был водворен на родину, откуда снова бежал года два назад и, проживая в притоне у Сверчинского, завел дружбу с «душителями» и душил извозчиков и с Федором Ивановым, и с Калиною, и с Пояненом, грабил и воровал в компании со всеми и, наконец, что он во время облавы спасся, переплыв Лиговку.
Ко всему этому, я знал его в лицо, так как видел его в последнее свое посещение Славинского.
Но это было и все, что мы о нем знали.
В то время Петербург еще не представлял такого образцового порядка, какой заведен теперь, особенно в отношении полицейском. За паспортами следили слабо. Не только отдельные дома, но целые кварталы являлись притоном для всяких бродяг и проходимцев.
Поэтому нетрудно будет представить, какой задачей являлось разыскать хотя бы и в Петербурге этого Перфильева. А если он еще, ко всему, ушел в уезд?.. Но я храбро взялся за дело.
Прежде всего я обошел все известные мне притоны и подозрительные места и везде, где у меня были приятели (а такие среди воров и бродягу меня всегда были), пообещал щедро наградить их за всякое указание.
Затем я установил наблюдения за будками номер девять и номер одиннадцать и также за всеми заставами.
Наконец, и сам, переодеваясь в разные костюмы, заходил всюду, где бывают воры, и смело заводил разговоры о пойманных «душителях», оканчивая их не без хвастливости:
– Нуда не всех еще переловили! Сашка-то гуляет еще! Он им задаст трезвона!
Но на эту удочку никто не ловился, очевидно не зная ни «душителей», ни Сашки.
Я продолжал свои поиски, не теряя надежды.
И вот однажды, идя по Спасскому переулку, я прошел мимо двух самого последнего разбора проституток, из которых одна сказала другой:
– А Сашка опять в Стеклянном объявился! Вот башка!
– К Машутке, чай. А то к кому же. Петька вчера навалился на него и кричит: донесу! А он как его шар-р-рахнет!..
Сашка! «Отчего и не быть моему?» – тотчас мелькнуло у меня, и, прикинувшись пьяным, я задел этих фурий.
– Пойдем, красавчик! – предложила одна из них.
– А што ж! – согласился я. – Коли пивка, я с удовольствием! – и через минуту сидел с ними в сквернейшей пивной лавке и пил сквернейшее пиво.
Они спросили себе папиросок и стали дымить каким-то дурманом.