Страница 13 из 25
Ленин, разбазаривая страну, оттягивал конец своей насильственной власти, выживал. Патриарх же Тихон был озабочен судьбой державы. Голос его послания по поводу Брестского мира суров и величав: «Святая православная Церковь, искони помогавшая русскому народу собирать и возвеличивать государство Русское, не может оставаться равнодушной при виде его гибели и разложения».
Святейший не отстранялся в этот роковой момент от политики, решительно восставал против властей, разорявших Отечество.
«По долгу преемника древних собирателей и строителей земли Русской, святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена, – заявлял патриарх православному народу и всему белому свету, – мы призываемся совестию своею возвысить голос свой в эти ужасные дни и громко объявить пред всем миром, что Церковь не может благословить заключенный ныне от имени России позорный мир. Этот мир, принужденно подписанный от имени русского народа, не приведет к братскому сожительству народов. В нем нет залогов успокоения и примирения, в нем посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нем зародыши новых войн и зол для всего человечества».
Репрессий от властей не последовало. Не все-то ленинцы приняли такой мир. При голосовании в ЦК Ленин получил семь голосов при пяти против и одном воздержавшемся.
Собору пришлось тревожиться о другом. Горькая весть пришла из Тверской епархии. В пустынь преподобного Нила явились солдаты, забрали ключи от храма и, кощунствуя, пытались вскрыть раку. На игумена направили револьвер, требуя снять крест. Игумену пришлось подчиниться. Обшарили алтарь, ища какие-то несметные богатства. Слава Богу, в монастырь прибежали крестьяне окрестных сел и деревень, и солдаты, перепугавшись, убрались.
Торжество православия
Торжественная служба в первое воскресенье Великого поста состоялась в храме Христа Спасителя.
Патриарху сослужили митрополит Антоний, приехавший из Киева, Владимирский митрополит Сергий, архиепископы, епископы, архимандриты, протоиереи, все пресвитеры Успенского собора и архидиакон Константин Розов.
Казалось, вся Москва втиснулась в храм, спасаясь от бури, разметавшей на части государство и саму жизнь.
Только в храме и осталась мудрая вечность. Здесь все еще торжествовала правда, не убитая ложью людей, присвоивших себе имя защитников народа.
Всякая служба архидиакона Розова потрясала прихожан, но теперь, охваченный священным пламенем, он был устами великой России. Символ веры, сказанный им Богу, пронзал сердца не звуком, но сутью слова. Всякий в храме понимал: это Россия клянется Троице и матери-Церкви быть по правую сторону.
– Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера Вселенную утверди, – пел Розов древним, очень простым и воистину величавым распевом.
И даже старым, усталым от жизни людям открывалось: их собственная вера есть твердь Вселенной, их душа, проведшая век в тесноте обыденности, на самом-то деле – необъятная душа мира сего… От такого пения не сразу очнешься, но Розов уже провозглашал анафему. И опять это был не голос человека, служителя храма, – само Небо низвергалось на землю, сокрушая нечисть.
Отцы пресвитеры вторили архидиакону, и чудилось – гулы жутких подземелий согласно отвечают Небесам.
Все ждали самого страшного: проклятия новой власти. И вот – а-а-на-а-фе-е-ма! В сердцах – побеги надежды на спасение. Как само спасение – ликующие многолетия патриарху Московскому и всея России, единственному русскому столпу, противостоящему безумству всемирной революции.
Власти и на этот раз смолчали. Более того, на Соборе появился епископ Нестор Камчатский, отпущенный большевиками из Таганской тюрьмы.
Владивосток занял японский адмирал Като. Французы и англичане высадили десант в Мурмане, в Архангельске. Комиссаром по военным и морским делам стал Троцкий, палочка-выручалочка большевиков.
Правительство Ленина перебралось в Москву, и большевики принялись очищать новую свою столицу от разбойников. Двадцать шесть особняков, где блаженствовала братва анархистов, перешли к «народу». Не обошлось без стрельбы. Бывший Купеческий клуб брали с боем.
На третий день Пасхи святейший Тихон служил литургию в Марфо-Мариинской обители. Потом был молебен, и патриарх остался отобедать в келии великой княгини Елизаветы Федоровны. Говорили об Иоанне Константиновиче.
– Я вижу в нем чудесного архиерея, – признался Тихон. – Таких чистых, высоких духом людей среди архипастырей не так-то уж и много. Но! Ах, это несчастное «но»! Отцу Иоанну, он ведь диакон, лучше бы всего выехать за пределы России. И поскорее.
Увидел, как напряженно, настороженно смотрит Елизавета Федоровна.
– Я сказал что-то неудобоваримое?
– Мне тоже со всех сторон приходят предложения о немедленном выезде… Особенно германское посольство старается: вы – немка, что вас связывает с Россией? Плечами пожимают. А связывает меня с Россией – судьба и православие. Чашу надо пить до дна. Да и как оставить сестер, обитель? Это же детище мое… Вашему святейшеству тоже бы ведь надо поберечься!
– Пастырь без стада – это пустой дудец в рожок. А за Иоанна Константиновича, простите меня, тревожусь…
– Он себя любит называть Иваном, по-русски… Я думаю, дети Константина Константиновича останутся с Россией до конца, каким бы он ни был, этот конец.
– Господи, ничего ведь другого не остается, как самим – без армий, без ружей – стоять за Россию. Хватит ли нашей жизни увидеть Родину воспрявшей, преображенной!
Уехал Тихон из обители в четыре часа. И тотчас, словно отъезда святейшего ждали за углом, явился комиссар с латышами. Приказал собираться. На сборы дал полчаса.
Разделить судьбу Елизаветы Федоровны решились две сестры: Варвара Яковлева и Екатерина Янышева.
Увезли в Пермь, где ссылка соединила великую княгиню с родственниками. Здесь же томились неизвестностью внук Александра II Сергей Михайлович со своим секретарем Ремезом, великий князь Владимир Палей и три сына Константина Константиновича: Иван, Константин, Игорь.
Вторая сессия Собора закончилась замечательным деянием: к лику святых отцов Русской православной церкви был причислен третий епископ, Иркутский преосвященный Софроний (в миру Стефан Кристаловский). Святитель родился при Петре I, монахом стал при Петре II, при Анне Иоанновне управлял Красногорским монастырем в Полтаве, при Елизавете Петровне – Александре-Невской лаврой и при ней же, пятидесяти лет от роду, в сане епископа занял пустовавшую семь лет Иркутскую кафедру. По делам Божьим ходил в Нерчинск, в Якутск, служил православию и России до самого дня своего преставления 30 марта 1771 года, на второй день Пасхи. Исследование мощей было проведено еще в 1909 году, вышла брошюра с описанием шестидесяти пяти чудес. Сибиряки издавна почитали Софрония своим небесным заступником, и почитание это усилилось, когда в пожаре 1917 года сгорели рака и мощи. Собор принял решение останки святителя положить в ковчежец, память совершать 30 марта. Деяние подписали патриарх и тридцать восемь митрополитов, архиепископов, епископов, бывших на Соборе.
В эти же дни святейший Тихон направил послание архиепископу Астраханскому Митрофану о прославлении святителя Иосифа, убитого в Астрахани Стенькой Разиным. Стеньку Разина большевики объявили своим красным святым, а скульптор Коненков поставил кровавому атаману памятник на Красной площади. Впрочем, недолговечный, деревянный, да ведь и уродливый.
Крестным ходам церковников большевики противопоставили демонстрацию трудящегося народа во славу 1 Мая. Демонстрацию привели туда же, куда стекались крестные ходы, – на Красную площадь. И должно быть, для посрамления безбожников Господь явил Москве чудо. Ветер разорвал алое полотнище, которым большевики прикрыли на Троицких воротах икону святителя Николая, и расстрелянный образ просиял народу.
На собрании Совета московских приходов Тихон сообщил: