Страница 12 из 25
Тихон взял со стола образок преподобного Сергия Радонежского:
– Здесь частица мантии преподобного. Да хранит вас Господь.
Великий князь быстро наклонился, поцеловал святейшему руку и вышел… Сердце кинулось вослед. Человек царского рода, но такой близкий, такой нужный Церкви… Вот кто будет замечательным епископом… И во дворцах живал, и в окопах… В стороне держали от государственных дел семейство поэта К.Р. А ведь отец Константина Константиновича в считаные годы создал в России военно-морской флот. Именно создал, парусники-то уж никуда не годились.
– Чудны дела Твои, Господи! – помолился Тихон и открыл Евангелие. Он читал теперь Откровение святого Иоанна: «И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет». Подумалось: «Господи, звезды на своих местах стоят, но то же ли небо над нами? Та же ли земля в ногах?»
Немцы хозяйничали на Украине. Забрали весь торговый флот, более двух с половиной тысяч судов, захватили судостроительные заводы Николаева.
Красный комиссар Гуковский на Четвертом чрезвычайном съезде Советов объявил: расходы республики достигли восьмидесяти миллиардов при шести миллиардах дохода.
Готовился декрет, по которому «памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снесению с площадей и улиц».
А на Соборе статья за статьей обсуждался проект приходского устава.
Сорок два оратора выступили по вопросу выборного замещения священников, диаконов, псаломщиков. Народу властвовать в церковных делах нравилось.
В одном селе на Владимирщине, угостившись водкой, мужички заставили священника дать голосистому парню облачение и допустить к службе: хотелось поглядеть, хорош ли будет в диаконах. Подобные «смотрины» были отнюдь не единственные.
Собор работал спокойно и усердно, ибо видел: у Церкви есть непреклонный, бесстрашный патриарх.
Постановления и послания Тихона доходили до всех уголков России.
Святейший призывал пастырей «крепко стоять на страже Святой Церкви в тяжкую годину гонений, ободрять, укреплять и объединять верующих в защите попираемой свободы веры православной и усилить молитвы о вразумлении заблудших». Прямо указывал: «При всех приходских и бесприходских церквах надлежит организовать из прихожан союзы (коллективы), которые и должны защищать святыни и церковное достояние от посягательства… В крайних случаях союзы эти могут заявлять себя собственниками церковного имущества, чтобы спасти его от отобрания в руки неправославных и даже иноверцев. Пусть храм и церковное достояние останутся в руках людей православных, верующих в Бога и преданных Церкви». Указывал патриарх и меры борьбы. «В случае нападения грабителей и захватчиков на церковное достояние следует призывать православный народ на защиту, ударяя в набат, рассылая гонцов…»
Опасаться было и чего, и кого. Даже красный трибун Горький уличал власти в расхищении народного богатства. «Грабят изумительно, артистически, – писал он в “Новой жизни”. – Грабят и продают церкви, военные музеи, продают пушки и винтовки, разворовывают интендантские запасы, грабят дворцы бывших великих князей, расхищается все, что можно расхитить, продается все, что можно продать, в Феодосии солдаты даже людьми торгуют: привезли с Кавказа турчанок, армянок, курдок и продают их по 25 рублей за штуку. Это очень “самобытно”, и мы можем гордиться – ничего подобного не было даже в эпоху Великой французской революции». Горький, возможно, не знал, что работорговля в Феодосии была достаточно длительная по времени. Сначала за «штуку» солдаты просили по сто сорок рублей. Это уж когда на рынке появился избыток, товар упал в цене.
Недаром в очередном послании смиренный Тихон писал: «Позором покрылась наша Родина… С поля ратного, пред лицом врага иноземного бежите вы с оружием в руках, чтобы этим же оружием расстреливать друг друга в междоусобной борьбе».
Но вот до Собора дошли слухи: в Новочеркасске объявилось белое воинство. Есть сила, которая спасет святую Русь.
Митрополит Антоний приехал к Тихону поговорить с глазу на глаз.
В кабинете святейшего каждый предмет, каждая вещь, казалось, пребывали в сосредоточенном покое. Тихон же был частью этого покоя. И вот явилась туча, с которой то и дело слетали молнии.
Роняя матерки – для Тихона это было чудовищно, но терпел, – Антоний ходил туда-сюда, и архиерейское лицо его сияло свирепой мужицкой радостью.
– П…ц! Жидовской власти – п…ц! Скоро им такое кольцо устроят – как мыши забегают. На этом свете еще будут гореть.
Сел в кресло. Приподнял бровь, улыбнулся:
– Святейший! Что смотришь так настороженно? Бог-то ведь с нами! – И снова разразился удивительно заковыристой и очень счастливой бранью.
Тихон опустил глаза.
– Ишь какие мы нежные. Не буду, не буду. Генерал Алексеев собрал из офицеров, из юнкеров, из кадетов – а это же свет наш и цвет – ар-ми-ю! Добровольческую армию. Главком – Корнилов, штаб отдан Лукомскому. Алексеев – верховный. Деникин возглавил первую, самую отборную дивизию.
– Дай-то Бог! – сказал Тихон.
– Дай-то Бог! Мне хочется ежеминутно кричать «Ура!». Святейший, Собор не может быть в стороне! Дело освобождения Родины – наше, святительское. Необходимо как можно скорее принять воззвание к России.
– А не разгонят ли большевики Собор, как разогнали Учредительное собрание…
– Немцы вот-вот возьмут Петербург. Большевикам надо думать, куда им бежать.
– Проект воззвания у вас, видимо, приготовлен.
Антоний, улыбаясь, положил лист, исписанный крупными буквами, размашисто. Тихон прочитал.
– Кратко, сильно… Однако так нельзя. Призывать народ к восстанию мы не можем.
– Пишите как умеете! – вспыхнул Антоний.
– Мой вариант послания будет готов в середине дня. Сделаем так: оба проекта надо обсудить в узком кругу. Приезжайте вечером на квартиру Василия Павловича Шеина… А теперь поговорим о вас. Я не вижу другого кандидата на Киевскую митрополию. Украину захлестнул сепаратизм. Сохранить братство русских и украинцев может только общая вера.
Антоний слушал, попыхивая в бороду. Тихон заторопился:
– Я понимаю, сколь тяжек сей крест, но за вас и север Украины, и Волынь. Противопоставьте истеричности националистов величавую уверенность в своих силах… У меня был человек гетмана Скоропадского. Павел Петрович не забыл, что он когда-то имел честь находиться в свите императора. Против Антония (Храповицкого) у гетмана возражений не будет.
– Скоропадскому что немцы скажут, то и сделает… А что он от вас-то хотел?
– Благословения.
Вечером на квартире секретаря Собора Шеина собрались – Антоний, Арсений (Стадницкий), Самарин, протопресвитер Любимов, протоиерей Рождественский, князь Евгений Николаевич Трубецкой… Остановились на более смиренном тихоновском проекте. Это было не воззвание к народу, а письмо – призыв к генералу Корнилову спасти Россию. Самарин и Любимов высказались против. Обсуждать подобный документ на Соборе – безумство, но Антоний был тверд.
Послание в Лиховом переулке зачитал Шеин. Зал ответил гробовой тишиной. Самарин осудил письмо, его поддержал епископ Иоанникий. На том обсуждение и закончилось.
Но жизнь мчалась, как на вороных. Скоро Собор слушал еще одно послание святейшего.
Брестский ленинский мир Тихон принял как надругательство над Русским государством. Слова документа дышали гневом и болью. «Благословен мир между народами, ибо все братья, всех призывает Господь мирно трудиться на земле, для всех уготовал Он Свои неисчислимые блага… Но тот ли это мир, о котором молится Церковь, которого жаждет народ? – вопрошал святейший. И сам же отвечал: – Заключенный ныне мир, по которому отторгаются от нас целые области, населенные православным народом, и отдаются на волю чужого по вере врага, десятки миллионов православных людей попадают в условия великого духовного соблазна для их веры, мир, по которому даже искони православная Украина отделяется от братской России, и стольный град Киев, мать городов русских, колыбель нашего крещения, хранилище святынь, перестает быть городом державы Российской, мир, отдающий наш народ и Русскую землю в тяжкую кабалу, такой мир не даст народу желанного отдыха и успокоения, Церкви же православной принесет великий урон и горе, а Отечеству неисчислимые потери».