Страница 14 из 25
– В день празднования перенесения мощей Николая Чудотворца мы приняли решение совершить крестный ход к Никольским воротам.
Участники собрания стали просить святейшего перенести шествие с 9-го на 6-е, на воскресенье.
Председательствующий Самарин поддержал эти предложения:
– В воскресенье рабочие будут свободны, да ведь и священники. В большинстве храмов есть приделы Николая Чудотворца, девятого церковные причты будут служить молебны.
Патриарх согласился, и Москва вновь была потрясена всенародным крестным ходом.
Но ведь и новая власть удивляла живучестью! Большевики раз за разом подавляли восстания казаков, походы генералов. Застрелился Каледин: понял – страну к старому не вернуть. Снарядом мортиры в бою под Екатеринодаром был убит грозный Корнилов. Екатеринодар взять у красных не удалось. Алексеев, опытнейший генерал царя, терпел поражение за поражением. Остатки Добровольческой армии – три-четыре тысячи штыков – осели в Задонье, под командой теперь уже Деникина.
В городах не было хлеба. Большевики и тут не растерялись. Создали продотряды, начали выгребать кулацкие потаенные хранилища, но действовали остервенело, оставляя большие крестьянские семейства не только без семян, но и без горсти муки… А в кулаки красные герои записывали всех работящих мужиков.
Поражали новые декреты властей. Упразднили нотариусов и заодно – Академию художеств.
В пасхальные дни 1918 года официальным знаменем Советской республики стало Красное знамя. Но вот что замечательно. В это же самое время торжество православия из внешнего, государственного, сановного – стало народным.
13 мая, когда ВЦИК и СНК приняли декрет «О предоставлении комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими», святейший Тихон был в Богородске.
Патриарха сопровождали митрополит Владимирский Сергий, архиепископы Кишиневский Анастасий, Коломенский и Можайский Иоасаф, Американский Евдоким, епископы Уральский Тихон, Серпуховской Арсений, Верейский Сильвестр.
Служба шла в Богоявленском соборе и была триумфом настоятеля протоиерея отца Константина Голубева, противораскольнического миссионера, благочинного Богородска и Павловского Посада. Заботами батюшки был устроен этот дивный праздник в крае, известном своей революционностью. Здесь жил трудовой народ, сплоченный фабричными гудками. Производили текстиль, узорчатые платки, шали, парчу, шелка…
Крестные ходы пришли к Богоявленскому собору из восьмидесяти пяти сел! Сто тысяч богомольцев с патриархом впереди – многолюдье для Богородска невиданное и небывалое – двинулись с пением псалмов вокруг города.
На большой площади был устроен молебен.
И все казалось: отныне жизнь не может быть скверной, ибо сатана повержен.
В Петрограде
Выезд в подмосковный Богородск был для Тихона первым в сане патриарха. Теперь его ждал Петроград. Большевики поломались-поломались, но разрешение покинуть Москву дали. Расщедрившись, предоставили отдельное купе. Святейший ехал с келейником и с Розовым. Но железнодорожники воспротивились этакому унижению святейшего, подали отдельный вагон.
Ко встрече патриарха в бывшей столице империи готовились и христиане, и безбожники.
В мае в Тенишевском училище власти устроили диспут «Борьба с Богом». Новый «светлый» мир представлял начальник антирелигиозной пропаганды Шпицберг, старый мир суеверий и предрассудков – батюшка Введенский. Два говоруна-иудея должны были разыграть блистательное представление, но после доклада Шпицберга на сцену поднялись передовые старшеклассники и объявили: «Зачем нам слушать попа? Он будет учить не как бороться с Богом, а как с Богом жить. Довольно старых сказок!» Школьников поддержал матрос, по моде увешанный пулеметными лентами:
– Ваш поповский Бог негодяй. Его надо шлепнуть и – баста!
Введенскому все-таки дали слово, а он и в окопах умел говорить. Победил безбожника огнем вдохновения, ушел со сцены под овацию.
Однако красные матросы, почитавшие себя в ответе за правое дело революции, не сдались. Узнавши, что патриарх собирается молиться в Кронштадте, постановили: приедет – расстреляем.
Готовились ко встрече патриарха в Петроградской ЧК. За день до прибытия святейшего к самому Моисею Соломоновичу Урицкому молодцы в кожанках доставили Митрофана Митрофановича Колтовского. Дворянин, офицер, избранный революционными солдатами командиром, он работал теперь заведующим постановочной частью Академического драмтеатра и оставался прилежным христианином. Епископ Артемий Лужский, назначенный митрополитом Вениамином отвечать за охрану святейшего, поручил Колтовскому руководить добровольцами.
– Почему не доложили? – спросил Урицкий, смягчая угрожающий вопрос мягкой интонацией. – У вас целое войско собрано.
– Не знаю, – ответил Колтовский, – не знаю, кому докладывать.
– Будет ли у ваших людей оружие?
– Сказано, чтоб ни ножей, ни револьверов. Всей нашей власти – белая повязка.
– Если будет порядок – нам работы меньше. – И с какой-то безнадежностью Урицкий сказал о главном: – Предупреждаю. Произойдут эксцессы, полетят фуражки или кого-то побьют – мы вас арестуем.
На каждой остановке поезда патриаршего благословения ожидали многолюдные крестные ходы. Россия показала самозванным властям, кто ее истинный вождь.
На границе епархии святейшего Тихона встретил преосвященный Артемий.
– Ну что? – спросил Тихон, усаживая владыку напротив себя, у окна. – Прихожане в кожаных тужурках нас будут встречать?
– Когда народу очень много, – улыбнулся Артемий, – глаза мозолить остерегаются. А народу будет очень много.
– Ах, какой свет! – Тихон приник к стеклу. – И небо, небо! Я только теперь понимаю, что мне было так дорого на Аляске. Близкое небо. Эта особая северная прозрачность. Свет.
Артемий улыбался:
– Ради вашего святейшества такая благодать. Недели две дожди нудили. Беспросветные. Само светило приветствует – первого патриарха, шествующего в сей край.
– А ведь верно! Святейший Адриан отошел ко Господу в 1700-м… Петербурга в помине не было.
– Господи, да разве это не удивительно! В Москве избирают патриарха, а власть, чуждая православию, переезжает именно в Москву, ибо патриарх должен жить в стольном граде. Патриарх Руси – патриарх Московский.
– Подъезжаем, – сказал Яков Анисимович, подавая святейшему куколь.
– Да, да! – Тихон прикрыл глаза, творя молитву и сосредотачиваясь.
Когда отворились двери вагона – услышали: звонят. Пасхально, радостно.
На перроне хоругви, иконы, священники островком и картузы, косоворотки – питерские рабочие.
Митрополит Вениамин шагнул навстречу под благословение святейшего, речь его была короткой, проникновенной. Заканчивая, сказал:
– Духовенство и верующие готовы за Христа и Церковь понести любые жертвы и даже умереть.
Тихон улыбнулся:
– Умереть нынче немудрено. Нынче труднее научиться, как жить.
Народ раздался, пропуская святейшего и владык к экипажам.
Знаменская площадь сплошь запружена крестными ходами. На Старо-Невском проспекте тоже крестные ходы. Было оставлено место для проезда экипажей в одну сторону. Святейший стоял, благословляя народ. Сказал Вениамину:
– А на мне ведь поясок. Тот самый!
– Какой поясок? – не понял владыка.
– Тот, что вы привезли мне от игуменьи матушки Ангелины.
– Батюшки Иоанна Кронштадтского?
– Батюшкин. О, я теперь знаю, каково приходилось незабвенному молитвеннику. – И снова поднял обе руки, благословляя народ.
У входа в лавру святейшего встретили викарные епископы Нарвский Геннадий, Ямбургский Анастасий, Ладожский Мелхиседек, две сотни священников, шестьдесят диаконов.
В соборе и во время молебна Тихона не покидало странное чувство: сердце билось, как в первое пришествие сюда, словно был он опять абитуриентом, и академия и город казались золотой горой, и на горе этой для счастливцев сияла необычайная жизнь, великая служба, весь мир был над ним, а он ждал чуда, и чудо свершилось. Бывший семинарист взошел не только на гору, но на самый ее верх, и от него ждут ныне дивной благодати, может, и самой жизни.