Страница 4 из 15
На одной площадке с новоселами проживала семья главного врача Ильинского, жена которого, проворная Аллочка, угостила Лебедевых в день их переселения горячим пирогом.
На втором году замужества Вера с нетерпением стала ожидать начала беременности, но беременность не наступала, как это было положено в счастливых семьях. Из месяца в месяц ее надежды зачать ребенка терпели крах, а у ее мужа больше печалило не то, что в семье не было детей, а то, что Вера все ночи и дни пропадала на работе и находила это вполне нормальным.
– Вера, – возмутился он, как-то раз, когда она явилась домой с рассветом, – сегодня ты опять пришла под утро, как куртизанка турбюро. Иногда мне кажется, что наш дом – это твоя перевалочная база, а я в ней сторонний наблюдатель. Ты сегодня ела? … Я вот хлеб купил, а молоко в бидоне сестра передала. Так и получается, я ложусь в кровать голодный и злой, а ты, ни живая, ни мертвая, какие тут могут быть дети?!
– А ребеночка мне так хочется, … и молока с хлебом.
Вера поцеловала мужа в усы, пшеничного цвета и повела его на кухню, чтобы не драматизировать обстановку, а утолить голод и жажду.
Когда они ложились спать, Женя обнял жену и вздохнул понимающе: – Эх, Верочка– пеночка, ты опять думаешь о больнице! Я это нутром чувствую. А знаешь, я не виноват, что дети в Зеренде болеют, что у нас детей нет! Я вот, что думаю, а не настала ли моя пора пуститься в бега? Ты на себя посмотри. Другие доктора приходят домой вовремя, тоже усталые, но довольные, а от твоей неудовлетворенности даже мухи в нашем доме сдохли. Так-то, вот.
Пожелав жене спокойной ночи, муж отвернулся к стенке и заснул, а Вера сна лишилась.
Конечно, в том, что мухи подохли, Вериной вины не было, они подохли от зимних холодов, но в горькой правде мужа прозвучал печальный прогноз ее семейного счастья, который должен был ее насторожить.
Сколько раз приходила Вера домой с сердцем, онемевшим от врачебного бессилия перед болезнью, уносящей жизнь ребенка. Тогда ей больше всего на свете хотелось дежурить у постели обреченного малыша днем и ночью, словно ее присутствие могло бы его спасти. В такие вечера Вера говорила с Женей и готовила ему ужин, но любить мужа ей казалось кощунством. Пусть он читает сам себе Петрова и Ильфа, приводившие Веру в уныние, а она до рассвета будет штудировать свои конспекты.
Кормила Вера мужа тем, что было пределом её кулинарных возможностей: жареной картошкой, жареными яйцами и лапшой с маслом, правда иногда случались исключения. Надо сказать, что домашними яйцами и молоком снабжали молодую семью родители Жени, которые один раз в месяц приезжали в Зеренду из деревни, навестить семью своего старшего сына.
Однажды, мама Люба зашла к Вере на кухню.
– Вера, что это у тебя там, в тазике на столе замешено?
А в тазике на кухне, припорошенной мукой, Вера целый день месила тесто для вареников с картошкой, которое никак не собиралось вместе, а рассыпалось на мелкие сухие комочки.
Потом, мама Люба, поохав, быстро превратила Верино тесто на вареники в прекрасное тесто для блинов и напекла вкуснейшие блины с хрустящей корочкой. Блины макались в растопленное сливочное домашнее масло, были очень сытными. От их сытости настроение у молодых супругов сразу улучшилось, и им хотелось опять любить друг друга, долго и страстно, словно блинчики обладали силой эликсира любви, и тогда забывались, и Верина занятость, и слабость ее мужа к алкоголю.
Но мама Люба приезжала редко, а Женя выпивал все чаще и чаще, а его жена по-прежнему, день – через день, коротала ночи в больнице.
Вера была убеждена, что жизнь идет своим чередом. Они оба с мужем работали, имели квартиру, а если муж смог стать мастером спорта по тяжелые атлетики, то ему ничего не стоит стать самым трезвым из трезвенников, ведь он учится на учителя истории, ведь и Верины родители тоже трудились, от зари до зари, дома практически не бывали, но семью-то сохранили.
На второй год бесплодных попыток забеременеть, женщина обратилась на прием в женскую консультацию, и врач-гинеколог женской консультации нащупала у Веры беременность в пять недель!
Счастливую Веру положили в больницу на сохранение беременности. Женщина строго соблюдала постельный режим, пила лекарства по назначению, но беременность не развивалась, она замерла. Плод в ее утробе не подавал никаких признаков жизни, зато Верино желание родить ребёнка становилось просто непереносимым.
То, что рождение ребёнка не зависит от ее желания его иметь, принималось Верой с трудом. Если рождение ребенка не может быть ни случайным происшествием, ни запрограммированным явлением, то появление на свет каждого младенца должно восприниматься людьми, как одно из самых совершенных чудес на земле.
Вот, этого чуда Вера была лишена, поэтому долгими бессонными ночами она трогательно прижимала руки к груди, всматривалась в больничный потолок и шептала то, что лежало у нее на сердце, как это делали герои ее любимых романов. Вера молила о сохранении беременности, стараясь не думать о том, что почти все молитвенные просьбы героев прочитанных ею книг исполнялись только в последних главах, после серии страданий и мытарств.
– Боже, дай мне ребенка своим чудесным образом! Сохрани эту беременность. Я готова страдать и ждать чуда. Я очень терпеливая.
Вера хотела даже сказать, что она готова отдать за это жизнь, но вовремя сообразила, что этим она убьет свое дитя, поэтому она решила не искушать судьбу, а просить только то, в чем она нуждалась.
– Боже, я опять прошу тебя, сохранить мою беременность. Извини, что я прошу тебя, не стоя в церкви, перед иконой, а лёжа на больничной койке.
Но молилась она напрасно. Через две недели Веру осмотрел ведущий гинеколог района, и она пришла к выводу, что Вера саботирует педиатрическую службу района, выдавая себя за беременную.
Районным гинекологом в те годы работала Полина Ивановна, незамужняя принципиальная, бескомпромиссная к себе и к персоналу, особа, к тому же высокая, статная женщина, лет сорока с тщательно зачесанными назад волосами, собранными на затылке в пучок. Почему-то она недолюбливала беременных сотрудниц и никогда им не сочувствовала. По соблюдению дисциплины в вверенном ей подразделении в райбольнице не было равных. Она напоминала Вере сержанта-сверхсрочника, которому были не знакомы позитивные эмоции и отступления от правил. Под её руководством стерильность родильного отделения достигла предельно высокого уровня, при котором выживали только самые коварные микробы, но, как гинеколог, в экстренных ситуациях Полина Ивановна терялась и от страха ошибиться, ошибалась.
А, вот, в случаи с Лебедевой Полина Ивановна не сомневалась. Педиатров в районе не хватало, а больные дети имели право на качественное лечение. Обеспечить больницу врачебными кадрами входило в ее обязанности согласно занимаемой ею должности, поэтому намеки на беременность райпедиатра Лебедевой напоминали ей неприкрытый саботаж, и Полина Ивановна сначала предложила выскоблить матку, а так, как Вера отказалась от этого грубо вмешательства в ее жизнь, она была выписана домой с диагнозом ложной беременности.
– Вера, ты … бесплодна.
Такой новостью огорошил Веру муж, когда она печальнее печальных пришла домой, и сидя на диване, оплакивала свою несостоявшуюся беременность.
– Что за чепуху ты городишь! Кто тебе об этом мог сказать, когда я сама этого не знаю?
Вера, не кипятись. Это мне моя сестра, Галя, сказала. К ней в лабораторию заходила ваша гинеколог, и сообщила, что ты никогда не будешь иметь детей. Не смотри так на меня. … Пожалуйста, ну, не молчи … Давай я тебе чай приготовлю. Людмила с 5 квартиры тебе булочек принесла.
Вера почувствовала, как ее руки по Лермонтовки повисли, как плети, и невыплаканная печаль обуяла ее сердце. Такую же безнадёжность она испытала, когда читала стихотворение Лермонтова о несчастном владельце «несжатой полосы», которому уже никогда не доведется выйти из дома, потому что он обессилил и умирал. У Веры еще были силы, она не умирала, но в ее сердце таяла надежда, которую предлагалось запить чаем с булочками.