Возвращение Владычицы

Что же касалось старшего арафинвиона, то в преддверии праздника Финдарато показался сестре веселее и оживленнее, чем прежде. Казалось, он ожидал торжественного вечера даже больше, чем сама чествуемая героиня. У Нэрвен не было особых предположений относительно того, кого из званых гостей мог поджидать старший сын Арафинвэ. Неизбежная встреча с супругой Кано и бывшей нареченной вряд ли могла бы настолько взволновать его, что заставляла проводить дни у лучших портных и ювелиров города, выбирая новые украшения и отшивая новый праздничный кафтан.

К выбору праздничных одежд ответственно подошли и представители Первого Дома. Старший феанарион, предвкушая встречу с кузеном Финьо, уделил своему внешнему облику особое внимание. Подогнанный Фириэль точно по стройной, безупречного сложения фигуре Нельяфинвэ, ярко-алый атласный выходной кафтан, доходивший ему до колена, расшитый золотой нитью, с золотыми петлями и россыпью самоцветов на груди и боковых разрезах, он туго опоясал широким кушаком черного атласа с золотой бахромой.

Видневшиеся манжеты рукавов нижней рубахи Майтимо, как и ее ворот, были расшиты мелкими жемчужинами. Длинные огненные волосы старшего были заботливо уложены Нэрданелью вдоль спины отпрыска и заколоты драгоценной бриллиантовой заколкой.

— Глава Первого Дома во всем его великолепии! — гордо объявила Махтаниэль, выходя под руку с Нельо в приемную, где их уже ожидали остальные, о чьих нарядах уже успела позаботиться искусная и скорая на работу Фириэль.

Братья феанарионы сияли самоцветами, золотом, серебром и переливами дорогого атласа, словно собирались затмить роскошью одежд и украшений не только венценосных гостей праздника из Второго и Третьего домов, а также из синдар, но даже и саму виновницу торжества. Им недоставало лишь подчеркивавших их принадлежность к королевскому роду диадем, которые они не надевали с возвращения из Чертогов Намо, подчеркивая, таким образом, свое покаяние и отрешение от каких-либо претензий на трон Тириона.

Накануне назначенного для великого празднования в Альквалонде дня, к Нолдарану Нолофинвэ явился майа Эонвэ. Нолмэ внутренне был готов к появлению вестника с Таникветиль, однако не думал, что им окажется правая рука и герольд Владыки Арды собственной персоной.

Как бы то ни было, Эонвэ объявил Нолдарану, что ему приказано сопроводить среднего сына Финвэ в Круг Судеб, это известие явилось для последнего еще одной неожиданностью. Ноломэ представлял, что гонец от Манвэ объявит ему день, когда он должен будет пожаловать в чертоги Ильмарина, но никак не заберет его из собственного рабочего кабинета прямиком в Круг Судеб — на суд Валар.

Внутри у Нолдарана все содрогнулось и, скрепя сердце, он последовал за сиявшим неземным светом Эонвэ, попросив Элеммира передать старшему из его отпрысков, что тому предстоит возглавить делегацию Второго Дома нолдор на предстоящем на следующий день празднике.

Что-то подсказывало Нолмэ, что он не вернется к сроку, чтобы лично отправиться в столицу тэлери во главе празднично наряженной процессии представителей правящей династии потомков Финвэ.

Накинув на плечи теплый плащ из толстой шерсти с широким воротником из шкурок многих бело-серебристых лисиц, необычный крой которого он ввел в обиход знати и простых квенди еще в Хелькараксэ, Нолдаран покинул свой кабинет и величественной походкой, гордо вскинув голову с сиявшим на ней обручем из белого золота, символизировавшим корону нолдор, прошел по коридорам и лестницам тирионского дворца, не удостоив устремленным перед собой взглядом никого из встречавшихся на его пути слуг и придворных.

Манвэ принял Нолофинвэ наедине, в пустынном зале советов своей резиденции в Ильмарине.

— Добро пожаловать, Нолдаран, — голос его прозвучал гулко и холодно среди покрытых коркой льда сводчатых стен.

— Владыка, — поклонился ему Нолмэ, — благодарю за то, что откликнулся на мой призыв о помощи…

— То, что ты говорил Олорину о разрешении разводов среди Перворожденных, есть призыв о помощи? — тихо спросил Манвэ, опускаясь в тронное кресло.

— Да, мой Владыка, — заговорил Ноломэ, дыхание которого сбилось от волнения и высокогорного воздуха, — я просил Олорина обратиться к тебе от моего имени с просьбой помочь мне. Должно быть, майа поведал тебе о проблеме, с разрешением которой мне не справиться без совета и наставления Владыки Арды и прочих Валар.

Сулимо покачал серебрящейся головой, блестя переливающимися в венце рубинами.

— Я хотел говорить с тобой без свидетелей, прежде чем вынести на всеобщее обсуждение твое дело, — заговорил он, — Ты просишь меня дозволить разводы? Или ты хотел бы, чтобы те из твоих поданных, кто испытывает любовь к представителям своего пола, раскаялись в этом и отказались от противоестественных связей и чувств?

Нолмэ вздохнул.

— Мне бы хотелось, чтобы это проявление искажения было искоренено среди моих квенди, не скрою.

— Не в моей власти повелевать сердцами, Нолдаран, — отвечал, нахмурившись, Владыка Арды, — Кому, как ни тебе, знать, сколь сильны порой могут быть желания феа и роа?

Эти слова заставили финвиона вздрогнуть.

— Что ты можешь сказать о себе самом, сын Финвэ? — вопрошал Сулимо, — Смог ли ты устоять перед искушением? Ты говоришь, что чувства тех, кто делит ложе с мужчиной, являются искажением. Но что ты скажешь о тех, кто, подобно тебе, вверг в гибельную бездну собственных сестер? Какого наказания они заслуживают? Можешь ли ты, с твоей мудростью и с высоты твоего положения выбрать подходящую кару?

От охватившего его ужаса Нолдарана бил озноб. Ноги сами подкашивались, заставив его бессильно рухнуть в стоявшее рядом с троном Манвэ кресло.

В первый раз это случилось, когда строилась крепость в Хитлуме. Он жил в небольшом доме, сделанном из древесного сруба, вместе с сестрами и сыновьями.

Тем вечером, после ужина, Ноломэ был в особенно подавленном настроении духа. Корона нолдор, которую он не так давно получил из руки племянника, отнюдь не обрадовала его. Наоборот — теперь на его мужественные плечи легло тяжкое бремя ответственности за всех нолдор, оказавшихся волею безумного Феанаро здесь, в холодной и негостеприимной Земле Покинутых.

Поглощенный тяжелыми думами о собственной вине перед теми, кого он привел сюда по Вздыбленным Льдам, новоявленный Верховный Король нолдор выпил за ужином больше обычного. Красное вино урожая того года было необычайно крепким и имело привкус горечи, как и все, что он пил или употреблял в пищу.

Тогда он особенно остро ощутил тоску. Тирион с его башнями и куполами, родные объятия Анайрэ, невозвратно потерянный свет Древ, отец, мать, сады Лориэна, охотничьи угодья Оромэ, горы Пелори, равнины и степи, простирающиеся на запад от столицы — все это он потерял. Валар прокляли их и обрекли на страдания, лишения, боль и, как Исход, страшную гибель…

Шатающейся походкой Нолдаран брел по темному коридору, ощупью пытаясь найти дверь в свои комнаты.

— Брат мой, свет моей души, — услышал он будто сквозь слои перины, — позволь, я провожу тебя. Обопрись о моё плечо.

Тут же перед его взором замаячил ярко-желтый огонек свечи, которую держала в руках Лалвэн.

Думая о том, что его нежная и хрупкая Иримэ всегда готова быть рядом, подставить надежное плечо, он неожиданно, в порыве благодарности, рухнул на колени перед сестрой, обхватил руками ее бедра, вдыхая запах простой холщовой ткани платья. В следующий миг, не понимая, что делает, Ноломэ скользнул руками под подол. Она вздрогнула, издав тихий стон.

Нолмэ набросил край ее платья себе на голову, оказавшись под ним. Он гладил и покрывал поцелуями нежнейшую, шелковую кожу внутренней стороны бедер, поднимаясь все выше и чувствуя, как Лалвэн содрогается всем телом, как часто и прерывисто она дышит. Сам он тоже задыхался от нехватки воздуха. Его вело от доселе неизведанного, необоримого желания, а сердце гулко и часто стучало в груди.

С безумной жаждой, дрожа всем телом, он дотянулся губами до того места, где соединялись стройные длинные ноги младшей дочери Финвэ. Это была его святыня, его храм, его благословение Валар, его совершенство, целовать и ласкать языком которое он почитал за самую высшую благодать, какую могли послать ему небеса.