Страница 40 из 45
Третьим критически значимым фактором слабости принятия решений для всей администрации, но в особенности для политики в сфере безопасности, было исчезновение коммунистической партии и ее институтов. Ведь, несмотря на то что центральные органы российского государства в 1991 году унаследовали как персональный состав, так и большую часть административного аппарата Советского государства, этот аппарат был институционально обезглавлен роспуском коммунистической партии, а заодно и Политбюро и ЦК. По словам Чарльза Фэрбенкса, «конец коммунистического государства не оставляет после себя, как до сих пор считают многие, нормального государства, то есть государства, пытающегося совершить нормальный переход к демократии. Вместо этого явилось нечто близкое к тому вызову, с которым столкнулся Бог, созидая порядок из того, что было “безвидно и пусто[59]»57.
Как утверждал Фэрбенкс (основываясь на предшествующих работах Северина Бялера[60]), для Советского государства всегда были характерны определенная «бесформенность», наличие бюрократических клик и фракций, а также склонность к распоряжениям и «телефонным» решениям, то есть решениям персональным и неформальным вместо регулярных, формальных и правовых (нечто подобное имело критическую значимость и на пути к Чеченской войне). Однако Политбюро и ЦК работали, пусть и неэффективно, над тем, чтобы объединить все эти неформальные группировки общими и согласованными стратегиями и решениями. Кроме того, эти стратегии были основаны и базировались как теоретически, так и в значительной степени в реальности на коммунистических доктринах. Они отсеивались сквозь партийный «функциональный код», который имел особое значение во внешней политике и сфере безопасности. Поэтому коллапс коммунистической партии и ее идеологии оставил правительство практически без руля, когда дело доходило до принятия решений о действиях в данных сферах.
По состоянию на 1994 год в области функций по принятию ключевых решений на смену коммунистическим институтам ничего не пришло. У Черномырдина и кабинета министров не было власти ни над МИДом, ни над различными «силовыми» министерствами (обороны, внутренних дел и т. д.), поскольку те докладывали напрямую президенту, но тот также не давал лидерства и им. То же самое было верно в отношении формулирования общей политики в отношении СНГ, или «ближнего зарубежья», как говорят в России. Притязания на российскую гегемонию здесь существовали и по-прежнему существуют, но было бы тщетно искать какую-либо российскую правительственную структуру или конкретное лицо, наделенные властью формулировать подобную политику. Это весьма поразительно, если, например, сравнивать данную ситуацию с высокоцентрализованной проработкой политики Франции в отношении ее африканской «сферы влияния».
В 1994–1996 годах была предпринята попытка превратить национальный Совет безопасности в реальный политический орган в указанных сферах, и в 1995 году некоторое время казалось, что он в самом деле становится некоей новой разновидностью внеконституционного квази-политбюро. Но Совет безопасности был безнадежно дискредитирован катастрофами в Чечне, а его секретарь Олег Лобов и близко не имел знаний, стратегического видения и динамизма, необходимых для подобной роли. В июле 1996 года руководство Советом безопасности было передано Лебедю, а его удаление из власти привело к закату этой структуры. При следующих его руководителях Иване Рыбкине и Борисе Березовском роль Совета безопасности стала очень ограниченной.
Провал Совета безопасности имел особо важное значение, поскольку после этого реальная власть в правительстве оказалась разделенной между Чубайсом, Черномырдиным и фигурами, тайно стоявшими за ними, причем это были люди, которые никогда не работали в сфере безопасности и не имели связи с ней. В равной степени это касалось и самого Ельцина. При жестко структурированной (compartmentalized) советской административной системе политика в военной сфере, в области безопасности и во внешней сфере осуществлялась вполне обособленно от оставшейся части государства, с концентрацией власти наверху, в Политбюро и ЦК КПСС. При советской власти это разделение способствовало успехам военных в деле извлечения огромных непозволительных средств от государства, а коммунистическая внешняя политика ввергала государство в различные дорогостоящие и опасные иностранные авантюры, причем остальная часть аппарата, отчаянно нуждавшаяся в деньгах, не была в состоянии препятствовать этому. Но после 1991 года всё это означало, что самыми влиятельными людьми в государстве, за которыми стояли частные деньги и экономические реалии, стали те, у кого не было опыта, а на деле и интереса к политике в области безопасности58.
Почему Чечня сражалась в одиночестве?
Тем не менее в одном важном отношении последствия ввода войск в Чечню были действительно куда менее катастрофичны для России, чем предсказывали многие эксперты, включая представителей ФСК и кадровой разведки Северо-Кавказского военного округа. Дело в том, что ни одна кавказская автономная республика фактически не поднялась в поддержку чеченцев – не стали на их сторону и грузины с азербайджанцами59.
В более эмоциональных предупреждениях, раздававшихся со стороны сторонников Дудаева и нескольких возбужденных российских демократов, предвиделись вмешательство Турции и новая мировая война. И даже Шамиль Басаев, гораздо более спокойная и хладнокровная натура, чем Дудаев, в августе 1994 года был вполне убежден, что другие мусульманские республики на Северном Кавказе как минимум устроят саботаж и массовые демонстрации, если русские вторгнутся в Чечню. Межэтническая гражданская война в России была и одним из мрачных предсказаний пассажиров поезда, на котором я ехал из Баку в Грозный в феврале 1992 года, – такие же прогнозы, конечно, давали в то время и многие западные обозреватели. Тот факт, что эти страхи не оправдались, объясняет, почему россияне в 1996 году ощущали, что всё идет не так плохо, как могло бы, и смогли проголосовать за Ельцина.
Существенную значимость в ограничении масштабов конфликта имел тот факт, что к концу 1994 года Москва привела все закавказские республики к такому состоянию, когда они не имели ни желания, ни возможности бросить прямой вызов российской мощи в регионе. Тремя годами ранее всё могло быть иначе. Если бы националист Абульфаз Эльчибей остался у власти в Азербайджане, а Звиад Гамсахурдиа по-прежнему был президентом Грузии, эти государства как минимум могли объявить об активной поддержке чеченцев и были бы способны легко дойти до предоставления материальной помощи и баз для чеченских бойцов.
Однако оба эти режима были еще задолго до Чеченской войны свергнуты в результате переворотов, имевших, несомненно, значительную российскую поддержку. Последовавшее сокрушительное поражение Эдуарда Шеварднадзе в войне против абхазских сепаратистов (опять же поддержанных Россией) оставило грузинский режим без шансов на сопротивление российскому давлению. В обмен на военное содействие против восставшего Гамсахурдиа осенью 1993 года и некоторую экономическую помощь Шеварднадзе был вынужден согласиться на долгосрочное базирование российских войск на грузинской территории.
Одно это обстоятельство сделало куда менее вероятной возможность использования чеченскими боевиками грузинских гор в качестве гарантированной базы, с которой можно вести партизанскую войну. Хотя в любом случае Шеварднадзе не был склонен помогать генералу Дудаеву, который в 1992–1993 годах дал пристанище Гамсахурдиа и основательно поддерживал его попытки вернуться к власти в Грузии. Что же касается грузинского населения в горах вдоль чеченской границы, то у него сохранилась уходящая в века, если не тысячелетия память о чеченских набегах за скотом и рабами60. Это способствовало снижению грузинских симпатий к чеченцам[61].
59
Книга Бытия, 1:2.
60
Северин Бялер (род. 1926) – американский советолог польского происхождения, возглавлял Колумбийский исследовательский университет международных изменений.
61
Ливен не упоминает еще один грузинский сюжет, связанный с Чечней, – наличие в Грузии этнического меньшинства чеченцев-кистинцев, проживающих в Панкисском ущелье. Во время второй войны в Чечне эта местность действительно стала серьезной базой боевиков, в том числе благодаря обосновавшимся здесь беженцам первой войны (в начале 2002 года, по данным «Новой газеты», их насчитывалось в Панкисском ущелье до 7 тысяч человек). Напряженность в этой части Грузии сохраняется по сей день. В 2017 году в Грузии были зафиксированы случаи перехода этнических чеченцев из Панкисского ущелья под знамена ИГИЛ (организация, запрещенная в России), грузинскими спецслужбами проводились операции по нейтрализации боевиков из этого района, в том числе в Тбилиси.