Страница 23 из 45
Несмотря на то что с самого начала должно было быть понятно, кто мы такие, следующий час или около того, пока нас, наконец, не доставили в местную комендатуру, был крайне неприятным. Ходить в темноте с руками за головой, забираться в этой позиции в бронемашину и выбираться из нее – дело непростое, но легкий удар по голове дулом автомата научит вас держаться ровно. Я получил несколько таких ударов вместе с некоторым количеством пинков как в момент ареста, так и по прибытию в комендатуру, причем там они были еще более намеренными. Эта жестокость показалась мне более или менее стандартной практикой нанесения телесных повреждений любому заключенному мужского пола, который там оказывался, – у противоположной стены мои коллеги видели трех избитых чеченцев, причем один из них был пожилым человеком. Но с моими коллегами не обращались дурно, что демонстрировало определенную степень выдержки и дисциплины в СОБРе, а также то, что бойцы не были пьяны.
После того как комендант, полковник Николай Ефименко проверил наши документы, задержавшие нас бойцы стали очень извиняться, в особенности, несомненно, за то, что проявили такую сильную агрессию при аресте трех безоружных женщин. Они даже отвезли нас обратно, что было довольно неожиданно, на том же БТРе, на котором доставили нас в комендатуру. Всё кончилось тем, что большую часть следующей недели мы провели вместе с ними и стали достаточно хорошими приятелями, чтобы, вернувшись в Россию, несколько раз позвонить их семьям и сообщить, что с ними всё в порядке. А один из них, Андрей, позже приезжал вместе с женой и детьми, чтобы увидеться со мной в Москве, и пригласил меня побывать на его даче в Керчи16.
На следующий день один из собровцев, которого звали Эдик Пономарев, сказал мне: «Нам очень жаль, что так произошло, но поймите, что мы уже потеряли нескольких человек и все находимся на грани». В этом был определенный резон: через несколько дней после того, как мы уехали, один из собровцев, Олег Сварцов, был убит, а еще двое ранены, когда их БТР наехал на чеченскую мину в Грозном.
Части СОБРа и призывные подразделения, будь то армейские или внутренних войск, резко отличались друг от друга, что постоянно подчеркивали сами собровцы. Когда мы впервые говорили с ними, они пытались подчеркивать свою более высокую мотивацию, хотя вскоре эта тема ушла на задний план. Сергей из Хабаровска (большинство из них не называли своих фамилий, опасаясь мести чеченцев в отношении их семей) сказал:
«Вообще, дома наша работа – бороться с мафией, поэтому можно сказать, что здесь мы делаем то же самое – боремся с чеченской мафией… Так что мы знаем, ради чего мы здесь, даже если нам нравится находиться здесь не больше, чем всем остальным. На самом деле, мы не солдаты, мы милиционеры. Но, с другой стороны, все мы бывшие солдаты, большинство – “афганцы”, и мы, конечно, лучше подготовлены и вооружены, чем большинство солдат. Что касается призывников, то это просто преступление – посылать этих парней сюда на бойню. Лебедь был прав: надо было посылать сыновей генералов и министров – может быть, тогда они были бы более осторожны».
В определенном смысле эта часть СОБРа демонстрировала ту черту, которая всегда считалась отличительной для российской и советской армии, хотя основная часть нынешних вооруженных сил России ее полностью забыла – а именно явный талант к импровизированному строительству. Они сделали по возможности максимально удобным для себя помещение комендатуры – не слишком удачным образом выбранный для этой цели бывший цех по разливу меда. В одном из его углов был воздвигнут краеугольный камень российской военной жизни – баня, или парилка, в которую они любезно нас приглашали. В результате они и выглядели, и пахли лучше, чем большая часть остальной армии.
Как и большинство солдат вдали от дома, собровцы завели себе домашнее животное-талисман – кошку, спасенную из горящей квартиры и названную по незапамятной русской военной традиции Машкой. Это была странная картина, хотя я видел такое на всех войнах: люди с суровыми лицами, держащие кошку на коленях и мягко гладящие ее шерсть. Я сильно подозревал, что к нам они относятся примерно как к четырем таким же очередным талисманам (по крайней мере к женщинам – возможно, я был решительно de trop [лишним (фр.)] в их компании). Им определенно доставляло огромный восторг показывать нас другим подразделениям, встреченным нами, когда они возили нас по городу.
Как бы то ни было, я никогда не предавался опасной идеализации этого подразделения. Большая шишка на голове и несколько ноющих ребер напоминали мне о наиболее снисходительных проявлениях их отношения к заключенным, и если они и относились к нам как к талисманам, то у меня не было сомнения, что в кризисной ситуации они бы убили и съели кошку Машку. Пока мы были в их компании, я вспоминал сцену, описанную Чеславом Милошем в его мемуарах «Родная Европа», свидетелем которой он был во время вступления советских войск в Восточную Пруссию в январе 1945 года. Группа русских солдат с искренней человечностью и добротой утешала немецкого пленного, а затем, кажется, с одинаково искренним сожалением вывела и расстреляла его «из необходимости» – в данном случае, как отмечает Милош, заключавшейся либо в овечьем тулупе пленника, либо в сложностях с отправкой его в тыл.
Кульминацией нашего знакомства с СОБРом было их приглашение на обед по случаю Дня Советской армии 23 февраля, когда они приготовили жареного козленка и выставили несколько бутылок реквизированного чеченского коньяка. Конечно, они настаивали, чтобы большая его часть досталась мне, но я заметил, что никто из них не выпил больше трех стаканчиков, – действительно поразительный пример их дисциплины для всякого, кто знает, как российские вооруженные силы обычно ведут себя в подобные дни. Когда после обеда они провожали нас домой пешком (они нашли для нас место, где остановиться неподалеку, в семье русской женщины, которая работала на комендатуру), они передвигались, как люди, подготовленные для сражений в городских условиях, – в свободном порядке, перекрывая различные углы возможного нападения.
И в этом, и в других случаях они немного болтали о себе и о своем подразделении. Отчасти сказанное ими можно считать показным хвастовством, рассчитанным на нас и еще на пару нервозно выглядевших штабных офицеров, чей испуг явно доставлял собровцам удовольствие. Однако прозвучало и несколько интересных вещей. Например, о том, каким безумным способом было собрано их подразделение – из добровольцев, которых набирали в январе по одному-два человека из разных региональных частей от Мурманска до Владивостока. После того как они несколько дней просидели на базе в Москве в ожидании самолета, их наконец отправили в Грозный без какой-либо возможности для совместной подготовки более чем часовой продолжительности, что едва ли было подходящим способом создания «элитного» подразделения. (СОБР как таковой был создан чуть больше, чем за год до начала войны, после событий октября 1993 года, и состоял из добровольцев из внутренних войск, милиции и вооруженных частей контрразведки (ФСК).)
Интересно было также, что, несмотря на приведенные выше слова собровца о борьбе с мафией, эти элитные войска были сыты по горло как самой войной в Чечне, так и собственно службой в целом. Командир собровцев, майор по имени Андрей (достаточно впечатляющий персонаж, чей вид прирожденного командира несколько напоминал Шамиля Басаева), признавался, что подумывает об отставке, чтобы стать частным телохранителем. Он проработал некоторое время телохранителем правительственных чиновников в Москве и был уверен, что сможет найти хорошее место:
«Мне немного надо, потому что я был солдатом по жизни. Но мужчина, в конце концов, должен думать о своей семье, и жалованье должно быть впятеро выше или даже еще больше, чем то, что я получаю сейчас, даже с надбавкой за службу здесь. В любом случае государство показало, что ему наплевать на своих солдат или милиционеров. Просто сейчас дело обстоит именно так. Кто будет солдатом, если можно работать в банке?»