Страница 22 из 45
«Мы видели всю войну, но теперь говорят, что худшее позади. Что было хуже? Когда мы видели, как чеченцы поставили русского танкиста к стене и расстреляли его… и когда русские солдаты избивали чеченцев. Мы всегда боялись чеченцев, сколько я себя помню, но теперь боятся сами чеченцы… Рада ли я? Ну, есть хорошие и плохие чеченцы. Плохие привыкли обзывать нас на улицах и угрожать нам. Теперь хорошо, что придет русская армия, они наведут порядок».
Это можно было бы назвать наивным русским взглядом на вещи, но отец детей, Николай Федорович, подойдя и став рядом со мной, сообщил:
«Конечно, я рад освобождению от Дудаева, но это не значит, что всё хорошо. Посмотри вокруг: город разрушен, нет работы, нечего есть. Армия всё обещает, что поможет мирным жителям, но они заставляют вас ждать и ждать, а потом ничего вам не дают. Что можно ожидать от такого правительства, как у Ельцина? Это воры в большинстве своем».
Что касается самой российской армии, то свидетельства деморализации в российских призывных частях – как армейских, так и внутренних войск, – были всеобщими и подавляющими. Даже не пытаясь отрицать это, офицеры, с которыми я встречался, открыто обсуждали это, украшая свои реплики черным юмором. На одной базе в северной части Грозного некий пьяный майор внутренних войск в окружении еще более пьяных казаков-добровольцев (портрет неоказачества будет дан в шестой главе) положил руки на плечи двух своих сконфуженных солдат, бледных, щуплых созданий, выглядевших лет на шестнадцать, и произнес, икая: «Посмотри на этих парней. Они не просили приводить их сюда. Знаешь, сколько им платят в месяц? Двадцать тысяч рублей – это сколько, пять долларов? Ты будешь рисковать жизнью за пять долларов в месяц? Ты, вообще, что-то будешь делать за пять долларов в месяц?»
На российском посту за селом Самашки майор ОМОНа (военизированной полиции) показал на кучу банок с тушенкой, предназначенных для армии, и заявил: «Мы это не едим – это подходит только для собак», – в этот момент один из его солдат встал на четвереньки и начал гавкать. В самом деле, омоновцы – все профессиональные бойцы, не призывники, а по определению «элитное» подразделение – выглядели более ухоженно, чем большая часть российских солдат, но и они не делали секрета из ненависти к войне. Стоя перед шеренгой своих людей, этот майор сказал:
«Единственная правильная вещь, которую мы можем тут сделать, – это вернуться домой, а еще лучше, если так называемое Временное правительство тоже уберется отсюда. Нам надо было дать чеченцам уйти три года назад, чтобы они сами разбирались между собой. Если мы уйдем, 90 процентов людей тут сложит оружие и пойдет по домам, а если остальные захотят и дальше убивать друг друга – ну, значит, это их дело».
Но затем майор произнес слова, которые предвосхищали те массовые убийства, совершенные российскими войсками, когда они будут штурмовать Самашки два месяца спустя (причем в этих словах, конечно, слышится отзвук бесконечного числа подобных утверждений в истории партизанских войн):
«Мы постоянно ведем переговоры с местными жителями, чтобы они попытались заставить боевиков уйти. Мы не хотим бомбить это село. Но боевики не хотят уходить, они постоянно стреляют в нас, и мы не знаем, кто они. Сейчас вы видите пару мирных жителей, которые едут на машине или работают в поле, а в следующую минуту – бабах, и ты убит пулей в спину… Худший момент здесь был, когда “скорая помощь” привезла трех армейских солдат, которые попали в засаду и были убиты в Самашках. Одного из них буквально разорвало на части, как будто это сделали намеренно»13.
Мирные чеченцы рассказывали мне, что внутренние войска, или по крайней мере их регулярные части, были более дисциплинированными и не столь бесконтрольно жестокими, как армейские призывники, – хотя отчасти причиной этого могло быть то обстоятельство, что они не участвовали в самых худших боях в январе и поэтому не понесли такие тяжелые потери. Вот слова Асланбека Эльмаханова, еще одного родственника Гантамирова и противника Дудаева:
«Слава богу, войска заменили. Хуже всего после того, как пришли русские, было, когда город был занят военными. Армейские подразделения, которые сражались, были особенно дикими – истеричные, запуганные, пьяные, они будут убивать вообще без причины. Эти солдаты внутренних войск старше и более ответственные».
Мое собственное знакомство с элитой МВД, подразделением спецназа под названием СОБР (специальный отряд быстрого реагирования), было одним из самых ужасающих эпизодов в моей жизни. Но в то же время, возможно, их относительная сдержанность и дисциплина, на самом деле, спасли мою жизнь и жизни моих коллег, а наше дальнейшее знакомство оказалось очень интересным, так что я не жалуюсь. Если у российского МВД есть элитные части – если они вообще есть в сегодняшней России, – то это именно СОБР. Но мой опыт, связанный с этими людьми, позволяет предположить, что, хотя они, вероятно, станут ударными частями в определенных обстоятельствах, например, в случае нападения на Россию, сейчас они никак не соответствуют стоящей перед ними задаче.
Мне довелось познакомиться с СОБРом вместе с коллегами Викторией Кларк, Хейди Брэднер и Эллен Байндер, и эта встреча состоялась благодаря сочетанию нашей глупости и неадекватной реакции бойцов, дополненной их верой в совершенно дурацкую русскую легенду14. Мы получили приглашение остановиться у упомянутого выше господина Эльмаханова и глупо рассчитывали на то, что местные российские войска будут либо знать, либо проявят уважение к тому факту, что он был родственником и помощником Гантамирова, которого они тогда даже восстановили в должности мэра Грозного. Словом, поскольку уже был вечер, а комендантский час внедрялся совершенно дикарскими способами, мы решили отложить до следующего дня визит на российский командный пост, чтобы сообщить о нашем присутствии.
Со своей стороны, там прослышали о появлении людей, говорящих по-русски с иностранным акцентом, которые остановились в этой местности, и к естественной подозрительности военных добавилось то обстоятельство, что среди этих людей находились женщины. Это запустило цепочку умозаключений, которая привела к «Белым колготкам» – мифическому подразделению латышских (или эстонских, или и тех и других) женщин-снайперов, которые якобы появлялись на каждой постсоветской войне, сражаясь на антироссийской стороне. Даже тени доказательства их существования никогда не было, но любой российский солдат из тех, с которыми мне доводилось встречаться (а вдобавок абхазы и армяне), твердо верил в этот миф15. В Чечне это была часть общей легенды о «шести тысячах наемниках» (или «афганских моджахедах-добровольцах» – в зависимости от того, с кем вы говорили). Это был миф, старательно распространяемый ельцинской администрацией и российским верховным командованием, но, в отличие от остальной части официальной дезинформации по поводу Чечни, к которой солдаты относились с полным презрением, в этот слух они верили – главным образом, несомненно, потому, что он позволял им скрыть от самих себя масштаб военного унижения, которое нанесли им чеченцы.
Как бы там ни было, вечером 20 февраля подразделение СОБРа в Грозном направилось разыскивать именно участниц «Белых колготок». Они продемонстрировали свой профессионализм, явившись в полной тишине из-за ограды сада, где обнаружили нашего хозяина, который мыл посуду. К счастью, когда ему приставили оружие к голове и спросили, кто находится в доме, он ответил: «Западные журналисты». Без этого, как сказал позже один из собровцев, случилось бы вот что: «Мы бы сначала бросили в комнату гранату, а затем бы уже проверили ваши документы. Обычно в таких случаях мы поступаем именно так».
Первое, что мы почувствовали в их присутствии, был чистейший ужас. Мы только что поужинали, когда я увидел фигуру в черном, возникшую в двери и наставившую на нас свой автомат. Дальше, кажется, была секунда мертвой тишины, а затем крик «Стоять!» – и комната внезапно наполнилась фигурами в униформе, все они были в черных масках, выкрикивали приказы и ругательства, оттеснили нас к стене, явно находясь на грани истерии. В действительности это, несомненно, была стандартная техника приведения в замешательство и запугивания во избежание любого противодействия – на меня это определенно повлияло, но в то же время отражало и настоящий страх с их стороны.