Руны и зеркала

Аса протянула ему декодер, он привычно коснулся контакта тыльной стороной кисти, где был чип. Вид собственной руки рядом с розовыми Асиными пальцами заставил поморщиться.

– Свободны четвертый и пятый терминалы. Ваше время через десять минут.

Постукивая тростью, он прошел в святая святых. Некоторые что угодно бы отдали, чтобы вот так запросто ходить сюда по три раза в неделю. Прежнего душевного подъема не было – к хорошему быстро привыкаешь. И все же, надо признать, это самый радостный час.

Пока расположился, пристроил трость в углу, раскрыл свой комм, нашел нужные файлы, прошло пять минут. Еще успею проверить имплант.

Сэр Ханс достал из бювара «зарядник для головы», привычно вытянул шнур, ощупью подсоединил к разъему. Датчики показали норму: чертова штуковина пока не заржавела и не проголодалась, можно с чистой совестью отложить подпитку до вечера или вообще до завтра. А тут и высветилась приглашающая заставка, можно начинать.

Итак, Ира Штайн, 12 полных лет, родилась на Южном берегу. Геном, транскриптомы, протеомы, наложенные на дневник состояний – полный индивидуальный профиль, результаты осмотра, анамнез. Дистрофия сетчатки, предположительно наследственная. Ответ на лекарственную терапию – некоторое замедление процесса, ответ на генную терапию нулевой. Ну естественно, генная терапия виновата. А совсем не тот факт, что девочка не попадает ни в одну из четырех широко распространенных групп, а также ни в одну из тех двадцати изученных ранее, что реагируют нетипично. Особенная у нас барышня. Как и мы все, как каждый из землян и фебиан.

Ну конечно. Нашли мутации – получили повод назначить генную терапию, потом поудивлялись, отчего это она неэффективна, а потом с еще большим удивлением констатировали, что мутации в серпиновом гене у барышни, хоть не синонимичные, не влияют на структуру. Как же мало проку в самой продвинутой технике и самых гениальных программах, когда ими управляет носорог. И даже не так: чем умнее компьютерные программы, занятые интерпретациями, тем ленивее и глупее оператор. Хочешь получить умный ответ – спрашивай умно.

Серпины тут ни при чем. И мембранные белки всем бы такие. А вот факторы транскрипции при этих белках… да, их у нас много, но, интересно, кто-нибудь там обратил внимание, что девочка – аллергик? По-хорошему, ничто не заменит осмотра в офлайне, но даже на видеороликах заметна краснота в углах рта и между пальцами. Для кого, хотел бы я знать, эти ролики подшивают к остальным документам? Сколько драгоценного времени бы сэкономила элементарная внимательность, если бы кое-кому отключить этот снобизм, «а зачем нужен осмотр пациента, когда получены все омы»… Вот я, например, крепко подозреваю, какая именно мутация вызвала эту пакость. И сейчас мне машина поищет, что будет, если скорректировать именно ее.

Livelnteractome – программа серьезная, без глупостей визуализации. Графы, иерархические уровни, сети из сетей, таблицы в таблицах. Электронные копии генов, их продуктов, регуляторов генов и генов регуляторов кружились в своем пчелином танце. Виртуальный человек – огромный голем из букв и цифр, чуть менее непредсказуемых, чем погода на месяц вперед – покорно превращался в юную Иру Штайн. А затем – в Иру Штайн с одним исправленным геном в тканях глаза.

Конечно, в этих расчетах участвовала биохимия – структура белков, укладка ДНК в определенном месте и во всех хромосомах всех клеток, и при желании можно было бы взглянуть, на что похож белок и ладно ли он взаимодействует с другим. Опытному пользователю редко требовалось видеть более высокие уровни – как живет глаз девочки после генной коррекции, как тает, чтобы в ближайшие пятьдесят лет не появляться снова, мутное пятно в центре поля зрения. Шахматист не думает о фигурах как о резном крашеном дереве, и ни к чему отвлекать Очень Большой Компьютер на пустяки.

Первая версия, как обычно, оказалась ошибочной, зато вторая сработала. Для очистки совести проверил и третью, но это тоже была пустышка. Оставалось пробить побочные эффекты, и тут сэр Ханс понял, что не один в кабине. За спиной у него топтались и тихо покашливали.

Женщина. Лицо – мужское, вызывающе ненакрашенное, строгая женская прическа – гладкие волосы, узел на затылке. Мужской костюм с женской застежкой. Кожа бледная, мешки под глазами. Сами глаза как будто бы в порядке. Мама девочки?

– Профессор Коппер, – четкий полупоклон.

– Добрый день. Что у вас?

– Клара Тулле, федеральное агентство расследования. У меня к вам несколько вопросов.

– Так вы не по поводу Иры Штайн?

– Нет, прошу прощения.

– Вон, – сказал сэр Ханс.

Клара Тулле вскинула голову. Странным образом негодование сделало ее более женственной.

– Профессор, я прилетела из Олдрина…

– Сударыня, вы украли у меня уже минуту времени. До свидания.

– Но мне сообщили, что у вас сегодня свободный день! Я пыталась связаться с вами напрямую, но, возможно, вы не получали моих запросов.

Последняя фраза была исполнена яда. Сколько ей лет – тридцать, пятьдесят? Вот уже поколение правнуков выросло, обзавелось табельными устройствами, чинами, правами, допусками и указывает мне, что я должен делать.

Сэр Ханс оглянулся на монитор: программа работала и пока ни о чем не спрашивала.

– Миз Тулле, очень коротко. Колледж любезно подарил мне несколько часов времени квантового компьютера Блу-Маунтин. Часть этого времени я использую для благотворительного медицинского консультирования. Малообеспеченных пациентов по квотам направляют несколько клиник, желающих больше, чем у меня возможностей. Люди ждут, хотя ждать могут не все. Благодаря вам у меня сегодня осталось… двадцать четыре минуты. («Двадцать три, учитывая время, которое я потрачу, ругая эту дуру с невидимыми погонами и вспоминая, о чем думал перед этим».) Прошу вас.

– Хорошо, я подожду. Извините.

Дверь с шипением встала на место. Как эта нахалка прошла мимо Асы? Ладно, хватит, не до нее.

Он закончил с побочкой и сбросил результаты себе в папку. Все бумажки, разъяснения для родных и лечащих врачей, с выделенными красным «как можно быстрее» и «строго согласно предписанию» – все это потом, дома, для этого вычислительные мощности не нужны. Оставшееся время можно отдать следующему пациенту.

Когда он вышел, миз Клара Тулле из федерального агентства сидела у Асы, в кресле для посетителей. Как примерная девочка, сложила руки на коленях, устремила на него ясные глаза.

– Профессор Коппер, теперь мы можем поговорить?

– По-видимому, это неизбежно, – проворчал он, укоризненно покосившись на секретаря. – Теперь я располагаю временем, задавайте ваши вопросы.

– Вопросы конфиденциальные, они касаются расследования, которое я сейчас веду.

– У меня нет персональных апартаментов в этом здании. Если разговор длинный, давайте переместимся в лабораторный корпус.

– Не настолько длинный, – она улыбнулась. – Я дойду с вами до стоянки, если вы не против. Всего один вопрос, точнее, просьба. И мне не нужен немедленный ответ.

– Хорошо, идемте. Всего наилучшего, Аса.

Жестом он пригласил федералку пройти в коридор.

– Вы меня заинтриговали. Итак?

– Профессор Коппер, вы впервые прилетели на Фебу в восемьдесят первом году?

– Что?.. Ну да, насколько я помню.

Не то чтобы он ожидал чего-то определенного, но вопрос о событиях девяностолетней давности был за рамками самых неопределенных ожиданий. Впрочем, что бы там ни было, не в его возрасте бояться этого учреждения.

– Пятнадцатого мая фебианского, на «Синем Соколе»?

– Боюсь, вы осведомлены об этом лучше меня.

– Тем же кораблем летела женщина, следы которой я ищу. Она пропала, судя по всему, сразу по прибытии. Нет никаких сведений, за исключением того, что у нее был как минимум один ребенок, – нам известны ее потомки. К сожалению, их родословная по этой линии прослеживается лишь на два поколения.

Правительству внезапно понадобилась женщина, пропавшая без малого век назад. Обыкновенное дело. Слух опытного административного работника, более чувствительный, чем любая программа поиска отклонений от среднего, отметил слегка аффектированную небрежность упоминания о «потомках». Какие-то особенные потомки?..