Страница 71 из 77
Джованни охватила дрожь, будто зима пришла в эти края и задела своим ледяным дыханием. Он плотнее закутался в тонкое одеяло, которое ему выделила братия, поджал ноги к животу, свернувшись на жестком ложе, и постарался заставить себя заснуть, чтобы с приходом рассвета спешно отправиться в Агд, подальше от опасных мыслей и слов.
***
— Я нахожусь в тяжелых раздумьях, Джованни. Обращаюсь к Господу, прошу послать знак, и вижу руку его везде — в каждом движении, слове, взгляде… Так не может дальше продолжаться! Все эти годы ты был моим возлюбленным… учеником, помощником, а теперь? Джованни, где ты сейчас? С кем?
Тяжелое лезвие топора опустилось на деревянное полено, четко раскалывая его напополам. Михаэлис трудился обнаженным по пояс, привораживая Джованни игрой упругих мускулов, перекатывающихся под смуглой кожей.
Джованни примчался в Агд спустя церковный час после того как забрезжил рассвет, и францисканец-привратник, поспешивший после утренней молитвы, отпер двери конвента. С Понцием Роша он даже не попрощался — так сильно был испуган открывшимися огненными безднами, но успокоился по дороге, приободрившись свежестью утренней прохлады, оставившей на убранных полях бессчётные капли росы. По дороге то и дело попадались виноградники, все ждали еще седмицу до начала сбора созревших плодов. Эти мысли уносили флорентийца в приятное море воспоминаний, связанных с Совьяном и Агдом.
Ровно год назад Михаэлис был похищен людьми Понче, и жизнь, по божественной воле, развернулась таким немыслимым образом, что Джованни пришлось в этот год пересечь столько земель, побывать в стольких новых городах и поучаствовать во множестве событий, о которых он и помыслить не мог, привыкнув к спокойной жизни в Агде. А что теперь?
Если Провидение толкает его на разные дороги, то чем заняться дальше? Опасная близость к людям, что проповедуют еретические идеи, была не страшнее риска быть схваченным рыцарем Калатравы и увезённым для пыток в тайные казематы. Михаэлис уже утвердился в своей судьбе, связанной с Агдом. «А я?» — испрашивал себя Джованни, надеясь на четкий глас с неба.
Бертран, открывший ему дверь тюрьмы, сказал, что Михаэлис уехал рано утром в одно из ближайших хозяйств: с ним расплатились деревянными поленьями, но их нужно было порубить, связать веревками и отвезти к Раймунде Виталис.
— Он ждал тебя еще вчера, думал, что ты ему поможешь! — добавил служащий тюрьмы, с беспокойством наблюдая, как Джованни спешно забирается обратно на коня.
Ехать было недалеко. Джованни поприветствовал хозяйку, та махнула рукой в сторону рощи, видневшейся на окраине поля, дальше флорентиец только следовал на стук топора. Михаэлис заметил его еще в отдалении, но не прекратил работу. Молча кивнул, чтобы тот присел рядом. Лицо палача было хмурым, напряженным, даже злым. Будто не рад он был появлению своего ученика. Слишком уже было необычным читать в его душе невидимую и нелюбезную отповедь: было ясным, что-то произошло, чем-то Джованни вызвал гнев.
— Ты с каждым днём всё глубже увязаешь в отношениях с братом Домиником, — продолжил Михаэлис, ставя на широкий пень очередное полено и замахиваясь. — С чего он начал? С грёз? И ничего более? А что ты позволил ему в обмен на свободу? — Полено раскололось и обе половинки упали на землю. Палач наклонился, подобрал одну и начал опять пристраивать для последующего удара. — Ты недоговариваешь, но разум мой видит намного дальше. То, что он тебя отпустил — не равнодушие и не успокоение Доминика, а послание мне: смотри, палач, я выпустил узду, но всегда могу ее натянуть, — Михаэлис перевёл дыхание и потянулся за следующим поленом.
Джованни сидел на расстоянии, опасаясь неудачно отколовшейся щепы, и молчал, не сводя взгляда со своего любимого.
— Так больше не может продолжаться! Я не хочу! Я вчера, пока тебя ждал, передумал о многих вещах, вспомнил, что ты мне рассказывал. Ты путаешься с церковниками и еретиками одновременно, проводишь время за переписыванием сухих строк на латыни, забыв обо всём, — он снова опустил топор, точно ударив в середину. — Да, год был непростым… но до этого… вспомни, Джованни, как мы жили. Чему я тебя учил? Чужеземные языки, прекрасная поэзия, интересные книги, свойства трав, способности человеческого тела… а сейчас… будто всё пошло прахом! — Михаэлис стер рукой обильный пот, струящийся по его лицу. — И твои еретики…
— Да с чего ты взял! — обиженно попробовал возразить Джованни. — Я только ночевал у францисканцев, но проповедей спиритуалов не слушал. К тому же сам архиепископ послал меня вместе с ними в Авиньон!
— Спиритуалов, — с грустью усмехнулся Михаэлис своим мыслям. — Ты их даже научился различать! Нет, любимый мой, — палач, наконец, положил топор на землю и подошел вплотную к Джованни, опустился на колени и обнял, прижимая к себе. Ладони флорентийца провели по мокрой от пота спине Михаэлиса, поглаживая, стараясь показать, насколько дороги эти долгожданные объятия, а не жесткая проповедь. Кожа палача пахла благовониями его загадочной родины. Так знакомо порождая воспоминания обо всех удовольствиях и восторгах, что они дарили друг другу, когда оказывались вместе.
— Что — нет? — решился шепнуть Джованни, нарушая установившуюся гармонию.
— Кто на самом деле были те люди, с которыми ты выехал из Тура? В повозке для прокаженных? Ты молчишь, решил не говорить ничего. Но я слышал рассказ кузнеца в Оверни.
***
[1] Битва при Куртре́ или Битва шпор — битва фламандцев с французской армией 11 июля 1302 года возле города Куртре во время Фламандского восстания 1302 года.
[2] 4 августа 1303 г.
[3] Бонифаций готовил к обнародованию 8 сентября буллу «Super Petri solio», но 7 сентября французы с Ногаре и итальянцы с Колонна ворвались в папский дворец в Ананьи. Папу освободили через два дня и спешно повезли в Рим, где он умер 11 октября.
[4] этот случай вошел в обвинение Бернарда Делисье в государственной измене, и он был признан виновным. В то время в земли французского королевства двумя «языками» вторгались владения королей Майорки (область вокруг Монпелье и Перпиньян). К Франции принадлежали Агд, Безье и цепочка городов и земель вокруг — Нарбонна, Каркассон, Кастельнодари и Тулуза. Отторжение земель, включая Каркассон была бы «лакомым кусочком», но король Хайме II на это не пошел, не желая ссориться с Филиппом.
========== Глава 9. Сложный разговор ==========
Джованни нервно сглотнул, замер, но Михаэлис не выпускал его из своих объятий, даже не подумал отстраниться: положил подбородок на плечо и, видно, всматривался вдаль. Туда, где кривая ограда из связанных между собой кольев отграничивала поле от огородов, где между невысокими холмами с виноградниками вилась желтоватая лента дороги, где между пологими склонами за белой дымкой угадывалась синева моря, нагретого и искрившегося под яркими лучами солнца, где в серо-голубом чистом небе парили коршуны, высматривая на земле зазевавшуюся добычу. Мелкие птицы иногда быстро проносились над головой, резко покрикивая, перемещаясь от рощ к черепичным городским крышам или расщелинам в стенах Агда, где лепили свои гнёзда.
Сердце Михаэлиса отбивало ровные и четкие удары, дыхание было спокойным. У Джованни мелькнула мысль, сколько же волевых усилий сейчас предпринимает его возлюбленный, ожидая ответа, который всё никак не ложился на язык, бродя в голове смутными образами.
Флорентиец облизнул пересохшие губы и поцеловал Михаэлиса в шею, нарушив тем самым его созерцание и сосредоточение.
— Я люблю только тебя, — проронил Джованни как бы в своё оправдание.
— Я знаю, продолжай! — палач старался остудить собственные чувства и унять беспокойство сильных пальцев, свободно оглаживающих столь желанное тело любовника сквозь тонкую шершавую ткань камизы.
Джованни рассказал всё, что с ним приключилось, начиная с того, как очнулся связанным в повозке с больным задом и мыслями о совершенном насилии до того момента, как расстался со своими спутниками в Агде. Михаэлис не торопил, только, когда тело затекло, переменил положение, усевшись рядом, обняв за талию. Джованни несколько раз безуспешно пытался заглянуть ему в лицо, но Михаэлис каждый раз прятал свой взгляд за тенью ресниц и отворачивался.