Страница 70 из 77
Второй вопрос: выстраивание цепочки событий. Когда, кто, где и зачем? Не совсем ясно, когда именно собрались спиритуалы в Авиньоне. Уже ясно, что шли они разными группами из Тосканы и Лангедока, точкой их прибытия была Пятидесятница (самый конец мая 1317 года). Но все ли они прибыли вовремя и были вместе на встрече с Папой Иоанном XXII?
Поэтому в последующих главах я изложу свой авторский взгляд на события осени-зимы 1317 г. и начала весны 1318 г.
***
На следующее утро Понций Роша засобирался в путь. Джованни, седлавший лошадь во дворе францисканского конвента, слышал яростные крики, раздававшиеся за его спиной: братия призывала своего диакона к повиновению. Но тот только сыпал проклятиями на головы конвентуалов и заявлял, что отправляется к братьям-спиритуалам в Безье и оставляет конвент «проклятым еретикам».
Наконец красный от негодования Понций с дорожным мешком выбежал во двор и уцепился за стремя коня Джованни, как бы находя у того поддержку в своих последующих устремлениях.
— Я не могу ехать с тобой! — растерянно воскликнул Джованни, спешивший обратно в Агд, но увидев отразившуюся на лице брата Понция обиду, смягчился, взгромоздил его мешок с вещами на лошадь, и так они добрались к вечеру до Безье, чтобы там переночевать по дороге у дружественных братьев-францисканцев. Пеший путь в ускоренном темпе дался непривыкшему Понцию тяжело, Джованни пришлось пересадить его на лошадь к концу дня, а самому идти рядом, слушая болезненные вздохи брата, стёршего себе ноги.
В Безье их встретили с радостью, накормили с дороги за общим столом, а затем увлекли расспросами. Имя брата Бернарда Делисье в речах братии всплывало не раз, но Джованни не знал об этом человеке ничего и стеснялся спросить, пока Понций Роша, раскрасневшийся после трапезы, не мазнул взглядом в сторону скромно сидящего за столом флорентийца:
— Жан, мой любезный друг, я вижу, что наши разговоры тебе малопонятны, не так ли?
Джованни оторвался от созерцания свежих царапин, оставленных неизвестным братом на деревянной крышке стола, и поднял голову:
— Ты прав, брат Понций. Я человек мирской!
— Но охотно слушаешь нас, спрашиваешь, запоминаешь, а такие наши друзья, не носящие тонзуры, как раз и называются братьями и сёстрами третьего ордена святого Франциска.
Джованни улыбнулся ему в ответ, податливо кивнув головой, соглашаясь, хоть напряженное тело его взывало совсем к иному: «Беги от ереси!». Еще у городских ворот брат Понций торопливо, проглатывая слова, предупредил, что братия может быть слишком подозрительной в отношении чужаков, поэтому следует быть немногословным и представиться одним из почитателей идей спиритуалов.
— Наверно, мне следует отправиться ко сну, — Джованни, потягиваясь, обнял себя за плечи. — Вы, братья, слишком ученые, а я лишь помощник писаря и многого не понимаю.
Флорентиец, сопровождаемый одним из братьев, сосредоточенным юнцом, беспрестанно перебирающим в руке молитвенные четки, поднялся на второй этаж в гостевую келью и смежил веки в тишине и спокойствии.
И мнились ему руки, что выводили летящие строки письма. «Делисье!» — раздался голос отца Бернарда Гвидониса, инквизитора из Тулузы, и внезапно Джованни вспомнил себя сидящим в скриптории авиньонского дворца и слушающим шепот двух братьев доминиканцев, перечитывающих очередное обращение от францисканских братьев в защиту правила святого Франциска о бедности. «Это тот самый Делисье, о котором я тебе рассказывал. Разве не помнишь? Я же показывал тебе его дело!». Братья говорили на италийском, думая, что их никто не понимает, а стеллаж со свитками скрывал от них Джованни.
Брат Бернард Делисье был приором во францисканском монастыре в Каркассоне, однако появление его в этих стенах окутано тайной. Как человек ученый и сочувствующий жителям города, брат Бернард впервые выступил против доминиканцев, занимающих епископские места и должности инквизиторов, когда щедрый дар монастырю от человека, посмертно признанного еретиком, был оспорен.
Это произошло в те времена, когда сам Джованни еще жил во Флоренции и удил рыбу в Арно, радуясь счастливому детству, а Лангедок уже был охвачен страстями: любой мог быть обвинен в ереси своим же ближайшим соседом, оказавшимся под угрозой жестоких пыток. Люди годами сидели в казематах, оборудованных в стене Каркассона, без надежды выжить. Их родные бунтовали, изгоняли епископа, город находился под отлучением, а всесильные доминиканцы всё сильнее затягивали оковы страха, выжимая деньги. Тогда и было заключено тайное соглашение между городскими властями и епископом, что за снятие отлучения в ереси будут обвинены неугодные горожане по списку.
Бернард Делисье поднял восстание в городе, обвинив доминиканцев в сговоре. Подлог был еще и в том, что некоторых свидетелей, назвавших имена «еретиков», не существовало в природе. Волнение охватило весь юг и заставило инквизиторов спешно забрать свои регистры и бежать под защиту Тулузы. Его отголоски докатились и до короля Филиппа, едва отправившегося после Битвы золотых шпор [1] при усмирении Фландрии. Неспокойный юг страны был совсем не нужен королю, поэтому он отправил двух своих доверенных лиц — Жана де Пикиньи и Ричарда Леневу расследовать этот случай.
Королевские слуги вернулись обратно, сопровождаемые братом Бернардом Делисье и толпой женщин из Каркассона и Альби. Францисканцу удалось убедить Филиппа в надуманности обвинений, но ссориться с доминиканцами и их покровителем — понтификом — король не спешил. Он принял изящное решение — всё остается по-прежнему, но действия епископа и инквизитора будут контролироваться королевским сенешалем.
Доминиканская партия собрала теперь свои силы в Тулузе, осуждённые остались в своих казематах, но новых расследований не затевалось. Такое состояние дел продолжалось недолго. Брат Бернард Делисье объединил свои силы с неким Гелием Патриче и его молодчиками, произнёс с кафедры центрального собора пламенную речь [2], по риторике напоминающую инквизиторскую sermo generalis, и объявил себя подобным Иисусу Христу. Новое восстание охватило город: громили конвент доминиканцев, их церкви, а из казематов замка Каркассона были выпущены все узники.
А в это время в самом королевстве Франция наступали тяжелые времена — Папа Бонифаций подготовил буллу с отлучением короля Филиппа от церкви, и только спешно посланный в Ананьи Гийом де Ногаре решил этот вопрос смертельной пощёчиной [3]. Преемник Папы, Бенедикт XI, был избран через десять дней, и лишь его добрая воля и желание замириться позволяли королю вновь не испытывать угрозы отлучения. Новый Папа был доминиканцем, и некоторое время ранее даже магистром ордена.
Поздней осенью король Филипп с королевой Жанной были вынуждены предпринять дальнее путешествие на юг Франции. Первой остановкой была Тулуза, где состоялись дебаты между францисканцами во главе с Делисье и доминиканцами [2]. И как следствие — с последними никто ссориться в этот год не собирался.
— Вспомнил, там еще документ был приложен о событиях в Руссильоне! Этот Бернард вознамерился отдать Каркассон под власть короля Майорки Хайме, но тот мудро отказался. Поэтому Папа Бенедикт приказал изловить Делисье. Но тот опять спрятался за спинами своих покровителей и скрылся у друзей в Безье [4].
— Вот там он и организовал новый рассадник ереси.
— А сейчас попался в руки нашего Папы! Как же просто было выманить его из этих стен вместе со всеми товарищами-спиритуалами!
— Ты погоди, в казематы заключили только Делисье, теперь дело за другими. А их — полный Авиньон!
Джованни распахнул глаза. Сон уже не шел. Флорентиец лежал и вслушивался в тишину, опустившуюся над городом, крепко схватившись за нательный крест. Страх перед будущим, будто осторожный кот, мягкими лапами пробирался к сердцу, трепетавшему в груди. «Подставят! И даже архиепископ не спасёт! А Ричарду… — Джованни шепотом чертыхнулся, — отцу Доминику, еще много раз отсасывать придётся, чтобы не дал хода делу, что путаюсь с еретиками!». Но ночью не сбежишь, все двери на запоре!