Страница 58 из 77
— Вот так! — повёл руками в стороны нотарий. — Позвал меня к себе во дворец отец наш епископ Бернард, третьего дня это было. Показывает пальцем на Жана, который сидит у него за столом в приёмной, вот как мы сейчас, и говорит: господин Николя, вы правда все эти годы были наставником господина… как он его назвал, — Обертан обратил свой взор на червлёные балки потолка, будто именно там оно было начертано, — Мональдески из Флоренции? Я так ему осторожно отвечаю: да, я учил господина Жана своему ремеслу. Вы довольны его успехами? Да, доволен. А почему до сих пор не представили его гильдии нотариев и не выдали сертификат?
Маленький воробушек так увлечённо передавал свой разговор с епископом, что Михаэлис даже засмотрелся, забыв о тяжких думах, расплылся в улыбке, представляя…
— И вот, а я смотрю, Жан сидит злой, нервный, только губами шевелит, как рыбка. Видно, не нравился ему наш разговор, не по душе. Он же добрый, честный, ни разу меня ни о чём таком не просил, чтобы вот так ему и без экзаменов, и без оплаты что-то дали. А отец Бернард на своём настаивает: чтобы к завтрашнему утру всё было — и диплом, и рекомендательное письмо от гильдии.
— И просьбу епископа пришлось уважить… — медленно, растягивая слова, подытожил Михаэлис.
— Да, поскольку просьба эта пришла не просто так, а на скреплённой папской печатью бумаге. И отправился наш Жан теперь прямо в Авиньон к отцу Доминику.
— К волку в пасть! — невольно вырвалось возмущение из уст Михаэлиса.
— Почему же? — удивился Обертан. — Жан парень способный, да и в Авиньоне ему хорошо платить будут.
— Значит, говоришь, дня два назад уехал, — нахмурился Михаэлис. — Чего-то я его по дороге не встретил!
— Так он сначала в Нарбонну. Не одному же путешествовать. Там как раз францисканцы собираются, чтобы идти к понтифику с прошением, вот он к ним, как говорят, и примкнул. Подожди немного, когда они мимо Агда проходить будут, то Жана увидишь.
«Запру! В цепи закую в пыточной! Не позволю его забрать! Мой!» — пронеслось в голове Михаэлиса, вселяя в него безмерную радость.
— А ты? — Обертан смотрел на палача с хитрым прищуром. — Опять за старое? Палача у нас так и нет. Бертран за него. Инквизиторов тоже нет, хоть и обещали поставить к лету.
Михаэлис с нескрываемым торжеством поднялся и извлёк из своей сумы тесно свернутый пергамент, замотанный в тряпки, развернул на всю длину и положил на стол прямо перед нотарием:
— Мигель Фернандес Нуньес — действующий и полноправный магистр медицины с правом практиковать в диоцезе Агд.
— Ух ты! — Обертан восхищенно воззрился на бывшего палача и нынешнего лекаря. — Значит, я к тебе вторым… после епископа!
Михаэлис снисходительно улыбнулся:
— Я никуда теперь из Агда не уеду! Пойдём, прогуляемся по городу, мне нужно еще многих повидать. Заодно и моё возвращение отметим.
Столько счастливых улыбок, искренних пожеланий долгой жизни, хвалебных отзывов о своих достоинствах Михаэлис не получал еще никогда, казалось, весь город радуется его возвращению. Конечно, первым делом он одарил своим визитом епископа Бернарда, который принял его ласково и даже соизволил рассказать о подробностях письма из Авиньона, которое привёз Джованни Мональдески. Он подтвердил подозрения Михаэлиса насчет того, что автором письма был не кто иной, как отец Доминик из Йорка, который повстречал ученика палача в Авиньоне и, восхитившись его безмерными талантами в письме, решил предоставить тому место среди нотариев и секретарей в папской канцелярии. А чтобы назначение это не выглядело неприкрытым непотизмом [1], то убедительно попросил отца Бернарда оказать содействие: от имени диоцеза Агд выдать диплом нотария с правом практиковать.
Михаэлис про себя ещё раз удивился, насколько неисповедимы пути Господни, что столкнули Жана с инквизитором, который его пытал и осудил посмертно. «Который его возжелал своей прогнившей похотливой душонкой, насилуя в грёзах в разных позах, и от того получающий удовлетворение». Палач прекрасно помнил тот день, когда отец Доминик застыл, тяжело дыша по причине вожделения плоти, которое явственно проступило бугром под рясой, в то время как не менее возбуждённый Михаэлис прикасался к Джованни, медленно раздевая его напоказ, как бы невзначай касаясь груди, сосков, запуская пальцы в щель между ягодицами, поглаживая нежную кожу вокруг крепко сжатого ануса. Тогда всё казалось игрой и дьявольским наваждением.
А теперь брат Доминик появился из небытия, властно прибирая «чужое», считая его своим по праву, прекрасно понимая, что желанию канцелярии Авиньона подчинится епископ Агда, а значит, у Джованни тоже не будет никакой возможности отказаться и не подчиниться, поскольку в диоцезе правит епископ, чьё пожелание — закон. И теперь, пока Авиньон не насытится и не освободит флорентийца из-под своей власти, работать и жить в Агде он не сможет. Это была хорошо и тонко просчитанная месть лично Михаэлису за ложь и сладость, что вкушал он все эти годы со спасённым им Мональдески.
***
Жена Стефануса Виталиса хлопотала по дому, старший их сын возился с дощечками на крыльце. Михаэлис ласково потрепал макушку мальчика, в котором уже начали проступать незаметные черты его погибшего друга. Ребёнок, которого он собственными руками когда-то принимал, вытягивая из материнской утробы, совсем не испугался, вспомнил, обнял, прижимаясь к бедру. Получил медовую сладость на палочке, что сразу же засунул себе за щёку.
— Здравствуй, Раймунда! — та не смогла сдержать вскрика, положила ладонь на грудь, успокаивая дыхание.
— Господь с тобой, Михаэлис! А я поначалу не поверила, что ты вернулся. Ну, что же я стою, — она схватилась за голову, заметалась по кухне. В углу было отгорожено одеялами пространство: там увлечённо лепили пирожки из глины две маленькие девчушки. Лекарь огляделся: из всех щелей выпирала нищета. При Стефанусе дом был чистым, крепким, а сейчас Раймунда явно не справлялась, хоть и выложила на стол перед Михаэлисом буханку белого душистого хлеба.
— Тебе кто-нибудь помогает? — Михаэлис поймал ее руку, заставляя усесться на скамью перед собой.
Раймунда покраснела, смутившись:
— Отец звал к себе, сказал, что хочет вновь выдать замуж [2], — она смахнула слезу. — Я не хочу. Выделил небольшое содержание, пока не одумаюсь. Стефанус же был сиротой. Вот и кручусь. А хлеб, — она кивком указала на стол, — Жан заходил, денег оставил, сказал, что чем сможет, тем и будет помогать.
— Раймунда, — Михаэлис не отпускал ее ладонь, сжал, заставляя поднять на себя взгляд, — я буду тебе помогать. Всегда! Детей помогу вырастить. Защищать буду, не дам никому в обиду. Буду другом. Ничего иного.
— Ох, забыла! — внезапно подскочила женщина, достаточно длительное время просидев в оцепенении, доверчиво вглядываясь в глаза Михаэлиса и размышляя об искренности сделанного ей предложения. Она протянула лекарю небольшой свёрток. — Жан просил тебе передать. Подарок.
На ладони Михаэлиса, осторожно развернувшего тонкую выбеленную ткань, символом клятв в вечной любви красовалась кованая роза.
***
[1] раздача знакомым и родственникам церковных должностей.
[2] после смерти мужа, если родственники мужа не брали на содержание, женщину могли отправить к отцу, который вновь мог ее выдать замуж. Дети от первого брака оставались в семье родни мужа.
========== Глава 2. Разлука ==========
Кто знал, кто бы мог предположить, что в дорожной суме через все земли французского королевства он провезёт чуму похлеще ереси брата Мая! Епископ Бернард был столь любезен, что прочитал вслух выдержки из письма брата Доминика, касающиеся непосредственно Джованни.
Разговор епископа и Обертана Николя пронёсся над флорентийцем, чуть задев край сознания, заставив безбожно усомниться в том, нужно ли было спасать жизнь инквизитора. Конечно, тот и в Авиньоне не сможет иметь над ним власть, но он накрепко закрыл двери Агда, скрепив печатью понтифика. На какой срок рассчитывает брат Доминик? Год, два, навечно или пока сам не испустит дух, освободив от своих невидимых оков? Свою просьбу глава канцелярии приправил словами заботы и искреннего участия в судьбе «небезызвестного вам, Ваше святейшество, Джованни Мональдески, о смерти которого было объявлено намеренно, дабы уберечь испорченную репутацию инквизитора брата Франциска и не допустить вмешательства светской власти в дела церковные».