Страница 35 из 77
— Повитуха не пришла. Кьяра умирает. Что-то не так! — Яркая вспышка молнии озарила окно. — Вы все мне дороги. Я не прощу себя, если что-то случится плохое, а я не испробовал все средства.
Из раскрытой женской утробы торчала… нога младенца. Он рождался неправильно, ногами вперед, лицом вверх — застревая в родовых путях. В таком положении плод зажимался, уродовался, а потом задыхался, а женщина при этом, теряя последние силы, умирала, ибо, если уже у мёртвого нерождённого младенца отделить туловище, то голова оставалась внутри, убивая роженицу.
Фиданзола рыдала, сидя рядом, обнимая Кьяру, внимая в себя ее боль. Вскинула голову при виде ворвавшегося в комнату побледневшего от напряжения Джованни:
— Тебе нельзя!
— Можно, — бросил ей сквозь зубы ученик палача, спешно расстилая на краю стола чистую ткань, на которую выложил два своих ножа и горшочки с мазями, извлёк из сумки флакон с дистиллятом. — На руки мне полей, быстро!
Филанзола послушно взялась за кувшин с теплой водой, потом по ладоням был растерт дистиллят. Джованни подошел к кровати, встав между раскинутых ног женщины. Она приподняла голову, потянулась затуманенным от боли взглядом:
— Ангелы…
— Мама, сядь и обними ее сзади, делайте то, что я скажу.
Джованни осторожно запустил сначала одну руку внутрь Кьяры, ощупывая свой путь: две ножки, тельце…
— У тебя будет мальчик… — с любовью сообщил он, почувствовав, как тело женщины дрогнуло, Кьяра слышала его голос краем уплывающего в небытие сознания. Пальцы дошли до естественного сужения, где кости женского таза нависали, устраивая препятствие, осторожно выправили маленькие ручки, еще раз прикоснулись к груди, убедившись в том, что хрупкое сердце бьется, хоть и слишком часто. Джованни положил ладонь на грудь, обращенную к нему, потом начал осторожно, но уверенно просовывать ладонь второй руки под спину младенца. — Я сейчас правильно переверну твоё дитя, а ты терпи и дыши. Помни, что от твоих молитв и спокойствия зависит его жизнь.
Время, отпущенное на их жизнь, истекало, и Джованни, с внутренней молитвой о помощи, перевернул младенца в утробе матери — спиной к себе. В таком положении тазовая кость упиралась в кончики пальцев лекаря, лежащие на затылке младенца, а лицу маленького человечка было естественно заскользить по мягким тканям утробы.
— Теперь собери силы и тужься! — Фиданзола изо всех сил старалась растормошить Кьяру, глаза той были закрыты, но природные силы откликнулись упругим толчком вперед, которого и добивался лекарь, совершая огибающее движение для головы и тела: сначала вниз, а потом резко вверх, вытаскивая новорожденного на свет Божий.
— Помоги мне! — Фиданзола приняла на руки внука, Джованни перерезал пуповину и заставил шлепком по ягодице издать младенца свой первый крик. — Мама, займись им, — Джованни опять вернулся к находящейся в беспамятстве Кьяре, позаботился о том, чтобы вышел послед, проверил, нет ли разрывов.
Когда же он разогнул спину и развернулся, чтобы омыть в тазу окровавленные руки, то увидел перед собой брата Райнерия с совершенно обезумевшим взглядом:
— Ты что здесь делаешь?
— Спасаю жизнь твоей жене и твоему сыну. Дай мне пройти, — Райнерий отстранился и бросился к Кьяре, со скорбным стоном обнимая ее неподвижное тело. Фиданзола подошла к нему с ворохом пелёнок, в которые завернула уже чистое тельце живого малыша. Показала, дав новоиспеченному отцу поцеловать того в лоб.
— Кьяру нужно обмыть, — промолвил Джованни, — будет лучше, Райнерий, если мы это сделаем вместе с матерью. Потом тебя позовём, может быть, она к этому моменту уже в сознание придёт.
— Иди, сынок, — поддержала Фиданзола, — на вот, — она вручила ребенка Райнерию, — посиди с ним рядом с очагом в тепле на кухне.
Когда старший сын скрылся за дверью, Фиданзола подошла к стоящему посреди комнаты Джованни и обняла его:
— Лекарь — это твое призвание и Господня воля. Следуй за ней.
========== Глава 10. Цена спасения ==========
Готье де Мезьер проводил Нуньеса на кухню, познакомил с Филиппой, своей кухаркой, показал, где можно омыть тело с дороги, потом завел в гостевую комнату наверху:
— До приезда Джованни ты пока можешь жить здесь. Располагайся! — он жестом указал на застеленную кровать. — В сундуке лежат вещи Джованни. Я принимаю пищу внизу в столовой, утром и вечером. В остальное время работаю в кабинете. Если не тяготишься моим обществом, то присоединяйся к моей трапезе. Я не хочу, чтобы ты покидал мой дом без крайней нужды, но сходи к брадобрею, твой внешний вид меня не вдохновляет. Думаю, Джованни будет того же мнения. Тебя что — на хлебе и воде держали?
— Почти так, — признался Михаэлис. — Я сильно заболел ближе к Рождеству, уже не мог ходить, когда слуги архиепископа за мной приехали.
— Этот молодой Понче, кто он тебе?
— Сын моего врага, — уклончиво ответил Нуньес.
— Предполагаю, мёртвого? — на губах де Мезьера заиграла кровожадная улыбка.
— Уж много лет, — Михаэлис заставил себя улыбнуться в ответ.
— Понятно. Но сынок еще доставит тебе много хлопот… Ладно, отдыхай, приходи в себя, иначе Джованни сильно расстроится, увидев тебя таким! — он повернулся и закрыл за собой дверь.
«Джованни, сокровище моё, я жду тебя. Постараюсь не огорчить…» Михаэлис тронул завязки на плаще, стянул верхнюю тунику, намереваясь лечь в постель. Его взгляд задержался на сундуке. Он приподнял крышку, заглядывая внутрь. Сверху лежала незнакомая одежда, дорогая, из тонкого сукна. «Подарки от де Мезьера», — мелькнуло в голове. Он пошарил рукой под ней и извлёк потёртую камизу, уткнулся в нее лицом, она ещё хранила неуловимый запах теплого тела его любимого. Михаэлис застонал от нахлынувших чувств, быстро стянул с себя шоссы и забрался в постель, заворачиваясь с головой в одеяло, подкладывая камизу Джованни под щеку, погружаясь в приятные воспоминания и грёзы.
***
Спустя три дня привратник опять с кем-то пререкался через узкое оконце в двери, потом обернулся, увидев насупленный взгляд своего хозяина, внезапно оказавшегося позади него, и с приторной улыбкой доложил: «Жан, дальше не разобрал. Впустить?» «Дур-р-рак!», — гаркнул на него де Мезьер. Привратник бросился отпирать засовы. Джованни ступил во двор, ведя за собой лошадь, сощурился, когда яркий солнечный свет, вырвавшийся из-за тучи, ударил ему в лицо. Готье стоял, опершись рукой о стену дома и завороженно на него смотрел, гадая, с каким настроением приехал флорентиец: получается, что он проторчал всё это время в Марселе, так и не решившись уехать на родину. Но темно-синий плащ на его плечах, новый, шерстяной и отменной выделки, говорил об обратном. «Подработал шлюхой», — догадался де Мезьер, заключая Джованни в крепкие объятия, опять наталкиваясь на учтивую твердость каменной статуи, которая улыбалась — как бы искренне, но не делала ни малейшей попытки самостоятельно сорвать поцелуй:
— Как твоя семья?
— Все живы, — ответил флорентиец, отстранился и смерил насмешливым взглядом. — А ты? Думал, что не вернусь? Вселил в меня надежду, что с Михаэлисом всё сложится благополучно, а потом испугался, что нет, и пошел на попятную? Нет, я всё равно не остановлюсь в своих поисках!
— Михаэлис здесь.
— Что?
— Он здесь, — Готье кивком указал на третий этаж своего дома, замечая, как внезапно побледнело лицо его собеседника. Джованни хотел рвануться, но де Мезьер удержал его, шепнул в ухо: — про наш договор помнишь?
— Не беспокойся. Никогда не забывал… — тихо огрызнулся ученик палача, вырываясь из его рук, — но я сам скажу, с какого момента мы начнём отсчитывать время!
***
Джованни постарался не шуметь, затворяя за собой дверь. Михаэлис спал на боку, подложив обе ладони под щеку. Вид у него был изможденный и совсем незнакомый. Сколько времени прошло с тех пор, как он поцеловал его в последний раз, проснувшись утром в Агде? Полгода! Проклятая чужая немилосердная воля!
Ученик палача присел рядом на пол, положив подбородок на кровать, вбирая движение дыхания, срывающегося с чуть подрагивающих во сне крыльев носа. А если чуть податься вперед… коснуться, вложив всю нежность…