Страница 36 из 77
Михаэлис внезапно вздрогнул, просыпаясь, широко распахивая глаза. «О, Господи!» — сорвалось с его губ, накрываемых жарким поцелуем. Он обхватил Джованни за шею, притягивая к себе, заставляя подняться с пола и переместиться, усевшись сверху, накрывая телом. Они целовались, лаская друг друга, будто желая восполнить все время разлуки, на которую были обречены.
— За что же тебя так мучили? — руки Джованни нежно скользили по исхудавшему телу, не узнавая. Он поймал губами темную бусину соска, вызывая ответный стон, почувствовал, как наливается силой член любовника в плену теплого одеяла, прижатого животом.
— Хочу чувствовать тебя целиком! — прошептал Михаэлис непослушными губами. Джованни отстранился, срывая с себя одежду, обнажая свой совершенный торс, который сразу был захвачен в объятия утративших силу рук. Бушующее море слилось с небесной синевой и не хотело отпускать, отводить взгляда, стараясь надышаться, насмотреться, наласкаться, напиться звучанием и вибрациями общей души.
***
Они долго лежали, просто обнимая друг друга, потом наблюдали, как комната всё больше погружается в темноту.
— Нам нужно спуститься вниз, в столовую, — Джованни заставил себя произнести эти слова, хотя и долго откладывал тот момент, когда ему придётся это сделать. Они были в доме советника короля, и власть его настойчиво напоминала о заключенном договоре. Внутри своей души Джованни надеялся, убеждал себя, что Михаэлис с Готье уже успели поговорить и просто деликатно молчат, оберегая чувства друг друга. И его чувства…
***
— Я думаю, что нам нужно обсудить положение дел, — нарушил затянувшееся молчание Готье де Мезьер. Его собеседники, разделенные столом, тихо вкушали предложенную пищу, бросая друг на друга вожделеющие взгляды: это раздражало и злило одновременно. Рыцарь не сидел сложа руки всё это время, пока Джованни путешествовал, он вернул себе былую форму и напитал тело силой, ежедневно подвергая себя физическим упражнениям, подготовился к тому, чтобы полностью насладиться возможностями тела своего любовника. Он поймал на себе удивлённый взгляд со стороны Нуньеса — и тревогу, смешанную со страхом, со стороны Мональдески. — Понятно, — Готье тяжело вздохнул и обратился к ученику палача, — значит, ты предпочел ни о чем не рассказывать. И как долго ты собираешься скрывать?
Джованни вздрогнул, шумно и обреченно вздохнул, отодвинул от себя тарелку, сразу потеряв интерес к еде:
— Мы с Готье… господином де Мезьером, — но оговорка не укрылась от внимательного и напряженного слуха его собеседников, — заключили договор. Я не знал, где искать тебя, — Джованни сглотнул застывший комок в горле и поднял беспокойный взгляд на Михаэлиса, — поэтому хотел узнать всё о твоем прошлом, думал, может быть там отыскать причину твоего исчезновения? Господин королевский советник был очень добр, помог мне, и то, что ты сейчас свободен и сидишь передо мной — целиком заслуга его ума и находчивости. Я же… — флорентиец повернул голову к Готье, — обязан расплатиться, выполнить свою часть договора…
Михаэлис побледнел, между его бровей пролегла глубокая складка. Он догадывался о цене, вот только не мог поверить, что она будет так откровенно объявлена.
— …и последующие три седмицы я в полном распоряжении советника короля как… шлюха, — Джованни выделил последнее слово, дав понять Готье, какое решение он принял.
Тот только глубоко вздохнул и пожал плечами, и уже сам заговорил:
— В общем, договор должен быть исполнен. Я еще могу потерпеть день-два, пока ты, Михаэлис, не отбудешь обратно в Агд, а Джованни тогда вернется позднее. Но если ты решишь его дождаться, то предлагаю переселиться на постоялый двор. Сегодняшнюю ночь я ещё смогу поспать в одиночестве.
Глаза дракона полыхнули таким гневом, что Джованни стало страшно.
— Договор есть договор, — услышал он незнакомый голос из уст любимого, — можно и не откладывать исполнение. Я завтра уеду в Агд.
Джованни дернулся всем телом как от хлёсткого удара плетью, открыл рот, не в силах вздохнуть от спазма в горле, на глаза навернулись слезы. Он опустил голову и сжал руки, лежащие поверх стола, в кулаки до побеления в костяшках, стараясь совладать с собой:
— Я слишком устал с дороги, господин де Мезьер… — наконец глухо выдавил он, — если желание шлюхи что-либо значит, то можно я поднимусь наверх?
— Да, — спокойным голосом ответил Готье, — моя спальня готова, располагайся. И не забудь… очистить тело и подготовить себя.
— Спасибо, господин де Мезьер, — Джованни невидящим взглядом мазнул по лицам своих собеседников и вышел, прикрыв за собой дверь.
— Ты идиот! — Готье обдал Михаэлиса жарким презрением. — Он был всецело твой — и телом, и душой, а ты своей ревностью всё уничтожил!
— Желаю с удовольствием попользоваться! — Михаэлиса затопило безумие, и он мало что соображал и умом, и сердцем. Кроме неутолимой жажды саморазрушения в нем сейчас не было ничего.
***
В себя он пришел в постели в гостевой комнате, на которую, не раздеваясь, лег сверху, обессилев от пережевывания собственных обид. И тогда услышал первые стоны, издаваемые Джованни. Они тихо отражались от каменных стен безмолвного дома. Видно, де Мезьер решил основательно пытать флорентийца, запретив тому сдерживаться или утапливать свою боль в глухоте простыней и подушек, намеренно терзая сердце Михаэлиса. Безумная ревность исчезла, он лежал и вслушивался в каждый звук, что доносился снизу, представляя, как Джованни прогибается, вскидывая голову, под каждым резким толчком вперед. Его сокровище, его возлюбленный — сейчас в руках чужого человека и терпит муки ради него, скорбит, будучи отверженным. А он — вероломно не принял эту жертву, разрушил одной мимолётной фразой то доверие и чувство, что взращивалось между ними долгие годы!
— Мне больно. Полегче… — Михаэлис выскочил из комнаты, впечатал тело в запертую дверь спальни де Мезьера, вслушиваясь и понимая, что только усилил собственную пытку, прикоснувшись к непреодолимой преграде. Прижавшись спиной к двери, он присел на пол и мысленно перебрал события прошлого вечера. «Как… шлюха» — Жан особо выделил эти слова, значит: было предложено нечто иное? И Готье, сукин сын, всё правильно рассчитал, приложив усилия к возвращению Нуньеса: в любом случае, даже если бы Михаэлис не зажегся ревностью на его слова, он вносил ощутимый раскол в их отношения. Да где же была та грань, за которую не следовало переступать?
«Он был всецело мой, а я… осудил его за способ, который он выбрал… Осудил бы я его, если бы отдал за мою жизнь свою руку или глаз, свою красоту? Наверно, нет. Потому что я люблю именно Жана — и видел его и в худшем состоянии. За что же я обидел его сейчас? Если бы он пошел торговать собой в бордель, я бы тоже понял. Значит, дело в де Мезьере?»
***
Когда утром дверь спальни открылась, спящий Михаэлис просто ввалился спиной внутрь комнаты, судорожно просыпаясь. Полностью одетый Готье де Мезьер недовольно хмыкнул и прошествовал мимо, спускаясь вниз по лестнице. Джованни уже проснулся, потягиваясь на ложе, и вскинулся, услышав необычный звук.
Михаэлис быстро, в несколько шагов, преодолел расстояние до кровати и заключил его в свои объятия, склоняясь и укладывая обратно на подушки:
— Прости меня, — его губы попытались прикоснуться к его губам, но Джованни отвернулся:
— Я даже не мог помыслить, что ты меня осудишь! — голос его был тихим, глухим, он прикрыл глаза, чтобы не видеть перед собой ничего. — Когда я решился продать своё тело, я стоял у крайней черты — отчаяние от того, что потерял тебя, затмевало моё сердце и разум. Вот такой ценой оплачена твоя свобода! Не прикасайся ко мне, ведь я слишком грязен для тебя: на коже следы чужих поцелуев, да и нутро наполнено чужими соками.
— Ты не прав, Жан! — Михаэлис прижал его к себе ещё крепче. — Я никогда не разговаривал с тобой о прошлом именно потому, чтобы никакие воспоминания о чужих объятиях и поцелуях не стояли между нами. Я хочу к тебе прикасаться, тебя ласкать…