Страница 13 из 77
***
— Coplas! [1] — Джованни яростно растирал собственное тело влажной тряпицей, совершая вечернее омовение. Злые слёзы текли по его лицу. «Готье, видно, решил смутить мой разум! Бедный Стефанус!». Он опустился на свою кровать и уткнулся носом в костяшки пальцев, всё ещё сжимающих тряпицу. Страшное известие о гибели друга было невероятным, неосознаваемым, пугающим. Немалую долю своей жизни Джованни наблюдал за ним: как они вместе работали в тюрьме Агда, как хорошо у него дома в праздники, как рождаются и растут его дети. Стефанус был первым человеком, которого увидел ученик палача, когда вернулся из небытия, и последним, с кем попрощался, уезжая из города.
— Coplas! — возмущенно повторил он еще раз и покачал головой в ответ своим мыслям. Неважно, что за имя носил Михаэлис до их встречи: ну не мог он солгать о своём родном языке — его слова шли от сердца, от его души! Наверно, в их дальнем королевстве вся жизнь устроена по-другому: эти сеньоры, хоть и сражаются с маврами, но прекрасно знают их язык. «Михаэлис!» — выдохнул Джованни, обращая затуманенный взор вверх, надеясь, что невидимые нити, связывающие их души, откликнутся как струны кифары, завибрируют, задрожат, рождая музыку, услаждающую истерзанное невзгодами сердце.
— Джованни! Спускайся! — раздался снизу голос де Мезьера, заставивший вздрогнуть и тяжело вздохнуть. Сегодня Готье уж слишком обленился: даже не стал за ним подниматься и к делам своим, королевским, притрагиваться не стал. Только и думает о своём коротком лете, хотя… Джованни упрекнул себя в несправедливости к советнику короля — он по-настоящему помогает, направляет, открывает глаза на те обстоятельства, что неизощрённый ум не в силах понять — потому он и стал советником короля, а не сидит в забвении в своём дальнем замке.
— Уже иду! — крикнул он в ответ и огляделся в поисках камизы, отмечая, что, поддавшись своему горю, даже не заметил, что начинает дрожать от холода. Омовение слишком затянулось, а обнаженная кожа начала покрываться пупырышками.
— Плакал? — де Мезьер держал в руках лампаду, встречая у двери своей спальни, и сразу заметил покрасневшие глаза Джованни. Хмыкнул и пожал плечами, отодвинулся, пропуская вперёд. — Сними с меня одежду.
Он поставил лампу на стол рядом с кроватью и сел, обратившись лицом к ученику палача. Из-за скудости света камиза Джованни казалась светлым облаком, нависшим над полом, и только блестели глаза, метавшие взоры по спальне, лишь бы не встречаться взглядом с советником короля.
— Подходи ближе, легче будет руками тянуться. Прояви обо мне заботу! А то привык, что только тебя и раздевают.
Джованни покорно склонился, потом присел напротив на колени, расстёгивая пояс на верхней тунике де Мезьера, взялся за завязки на шоссах. Советник короля сидел спокойно, позволяя себя раздевать, только смотрел жадно, ловя каждое движение рук, каждый взгляд, брошенный из-под полуопущенных ресниц, пару раз коснулся кончиками пальцев щеки, поощряя продолжать движение. Когда же остался полностью обнаженным, притянул к себе, взявшись за подбородок, целуя в губы, нежно прихватывая, сплетаясь языком, посасывая и долго смакуя вкус. Почувствовал, что Джованни полностью отдался в его власть, тронул за камизу, приподнимая край и обнажая упругий живот и торс, приятный на ощупь, покрытый мягкими волосками, как спина новорожденного ягнёнка. Левая рука Готье проскользнула на спину, сминая невольное сопротивление, притянула ещё ближе, усаживая Джованни верхом на колени, правая же продолжила оглаживать грудь, вызывая трепет в таком желанном теле. Руки ученика палача, до сего момента безвольно висевшие, проснулись в движении, обхватывая плечи де Мезьера, потом сошлись на затылке, ощутимо поглаживая и разминая позвонки шеи, забираясь за кромку коротко постриженных волос, отчего вызывали приятное чувство щекотки.
Наконец советник короля разорвал поцелуй, отстраняя от себя уже порядком возбужденного любовника:
— Открой глаза.
Джованни вздрогнул, возвращая себе чувство реальности происходящего. «Это ремесло шлюхи, ничего большего!» Он облизнул губы, расцепил руки и самостоятельно снял с себя камизу, де Мезьер не препятствовал. Потом подался назад, расслабляя завязки на штанах, позволив им свободно, скользнув по бёдрам, упасть на пол. Готье ничего не говорил, только рассматривал его, казавшегося под мягким светом лампады собранным из густого золотисто-коричневого мёда, а потом подтянулся на руках, забираясь с ногами на кровать, и улёгся спиной на подушки у изголовья в весьма расслабленной позе. Поймал вопросительный взгляд Джованни и красноречиво перевёл его на свой вставший член:
— Только спиной повернись ко мне так, чтобы я мог приласкать твой зад.
Через некоторое время советник короля, меланхолично поглядывая на активно трудящегося ртом Джованни, не прерывая своего занимательного дела: как учила когда-то Гумилиата, медленно вводя пальцы внутрь раскрытого перед ним любовника, каждый раз вызывая внутри него стон, произнёс:
— Послезавтра мы уезжаем в Реймс на коронацию. Портной обещал, что твоя одежда будет готова через два дня, значит завтра? — получив в ответ только движение бедрами, он продолжил: — Сходим к брадобрею, делать это в пути будет не слишком удобно. Едем втроём — я, ты и Жоффруа. Поэтому, к моему сожалению, на ближайшую неделю ты будешь избавлен от качественного выполнения нашего договора, если и удастся улучить момент, то сможешь приласкать меня только ртом. В Реймсе я буду представлять тебя как моего личного лекаря, поэтому держи себя скромно и постарайся ни с кем дружбу не заводить, там найдется достаточно желающих оказать тебе покровительство. Много гостей съедутся туда. Будут посланники и от Папы, и от разных королей. Надеюсь, никаких своих знакомцев из прошлого ты там не встретишь. Да… раз уж я сегодня выступаю печальным вестником, то в Милане теперь правит Висконти, и уже прошло четыре года, как никого из семьи делла Торре нет в живых, — Джованни застонал, поднимая голову. — Вот такие дела творят злые люди! Ну, что? Губ уже не чувствуешь? — де Мезьер потянул его к себе, переворачивая на спину и подминая.
Как же его неожиданный любовник был волнующе прекрасен! Готье не мог оторваться от его губ. Кожа шеи, обнаженной узлом из скрученных на затылке волос, была гладкой и уже чуть солоноватой на вкус, упругие мышцы, начинаясь с обеих сторон позади ушей, нежных и бархатистых на ощупь, если их ласкать кончиком языка, сходились книзу, являя глубокую ложбинку между ключицами, а те, в свою очередь, ложились над выступающими сильными грудными мышцами, только кажущимися похожими на крепкий щит, однако… Если прихватить губами сосок — такой маленький, как молочная горошина по размеру, но темный в контрасте с золотистой кожей — поиграть с ним языком, то это сильное тело откликалось, становилось податливее воска, теряя свою неприступную броню. А живот? Он начинал сжиматься и вибрировать, стоило коснуться его пальцами или прочертить ими линии от боков — вдоль рёбер, спускаясь по центру, обводя кругами выпуклые мышцы и не менее чувствительный пупок.
Готье продолжал целовать, не в силах полностью насладиться тем чудесным богатством, что ему досталось во временное пользование и по доброй воле. Он опять приподнял любовника, обратив к себе спиной, помогая присесть на бедрах:
— А теперь ты как ягнёнок на вертеле! — советник короля не нашел лучшего сравнения.
Джованни выгнулся назад, опираясь на вытянутые руки. Де Мезьер поцеловал его в спину, между лопатками, вызывая дрожь, потом перехватил одной рукой поперек живота, а второй взялся за молчащий член и начал медленно его возбуждать, не прекращая поступательных движений своими бедрами, насаживая на себя и так же с лёгкостью выходя до половины, радуясь исторгаемым полувздохам-полустонам.
— Не зажимайся, никаких обид не причиню, буду обращаться бережно, как со своим…
— Ты такой красивый, ты такой желанный… — Готье уже не сдерживал собственных эмоций. Тело под его ласками начинало распаляться жарким огнём, частило сердце, что особенно чувствовалось под пальцами, скользящими спереди по влажной от пота коже, Джованни выравнивал дыхание, приноравливаясь к каждому толчку, и запала бы его хватило надолго, но де Мезьер начал сдаваться первым: перевернулся вместе с ним на бок, закинул одну руку себе на шею, выворачивая верхнюю часть тела, крепко прижимая своей рукой, согнутой в локте, притягивая для поцелуев. Другой рукой убрал со лба любовника залипшие и выбившиеся из узла пряди волос и натолкнулся на взгляд, полный неприкрытой ярости.