Река цвета неба

В тот день мама сидела и читала что-то. Вдруг она вскрикнула, резко побледнела и, потеряв сознание, упала на диван. Скорая не успела. Мамина рука до конца была в моей руке. Первое время я не могла смотреть её картины, которых за год накопилось немало. Когда же немного отпустило и стало легче дышать, я открыла папку и увидела две отдельно лежащие картины – первую и последнюю.

Лист бумаги на первой картине на одну треть был неравномерно покрыт зелёной краской, на две трети голубой с белым, и чуть сбоку от центра росло дерево, напоминающее берёзу. Получилось небо, поле и одинокое дерево.

На последней был восход солнца: розовато голубое небо, перья облаков, окрашенные позолотой солнца, и поле, на переднем плане которого – отцветающие воздушные одуванчики и над ними стайки парашютов-пушинок, летящих ввысь.

Братья

«Как некстати, ах, как некстати, – подумал Аркадий, но спохватился, – нет, что это я говорю, Тимофей мой родной брат, столько лет не виделись!»

Аркадий торопился в магазин купить к столу кое-какие продукты. Буквально час назад позвонил его брат Тимофей, который свалился как снег на голову, сказал, что проездом, хочет навестить, взглянуть, поговорить. Они не виделись почти одиннадцать лет.

«Сказал, придёт к трём часам. Останется ночевать? Или посидит и уйдёт? Уйдёт? Может… может, я тогда успею к Зое? Обещал же сегодня к семи вечера», – Аркадий представил себе Зою, её рыжие глаза, рыжие конопушки, рыжие непослушные волосы, представил себе её милую улыбку и ямочку на правой щеке, почему-то только на правой.

«Зоя, Зая… Зая моя», – шептал он, воображая, как придёт и обнимет её, такую тёплую и золотую, словно солнечный зайчик, который хочется схватить в ладони и не выпускать.

Он споткнулся и чуть не упал, вчера потеплело, снег подтаял, а сегодня подморозило, и лужицы на асфальте покрылись звонкой корочкой льда.

В магазине было небольшое кафе, у окна под раскидистой пальмой стояло несколько столиков, за одним из них сидел мальчик лет пяти с мамой, аппетитно пахло свежей выпечкой и кофе.

Аркадий взглянул на часы: «Время есть, выпью кофе и пойду домой».

Он сел за столик напротив мальчика с мамой, отпил глоток кофе: «Кофе был горячий, крепкий и сладкий», – вспомнил Аркадий известную фразу, но не закончил её, а засмотрелся на малыша, который воевал с котлетой, лежавшей на тарелке. Пышная белая котлета была покрыта румяной корочкой, и от неё исходил аппетитный запах.

«Из куриного мяса, – отметил Аркадий и сглотнул слюну, так захотелось ему попробовать эту котлету. – Кажется, здесь есть отдел кулинарии, надо и мне купить к столу таких котлет, дома только разогрею».

Между тем малыш склонился над котлетой, проткнул её вилкой, и из неё фонтанчиком брызнуло растопленное масло и угодило прямо ему в щёку. Мальчик испугался и захныкал, мама быстро открыла сумочку, вытащила из пакетика салфетку и стала вытирать масло с лица сына, приговаривая ласковые слова утешения.

Аркадий допил кофе и направился в отдел кулинарии. Высокая, статная продавщица вынесла поднос с большими пухлыми котлетами, прилепила к краю ценник с надписью «котлеты по-киевски» и выложила его на прилавок.

«Как хорошо Зоя делает эти котлеты, то ли чесноку много кладёт, то ли зелени, а может, сыра, но обязательно внутрь прячет кусочек масла, и так вкусно получается – пальчики оближешь», – подумал Аркадий. Купив приглянувшиеся котлеты, он заторопился домой.

Он был разведён, жил один, его десятилетняя дочка осталась с мамой. Старший брат его Тимофей в девяностые годы, как говорят сейчас, в лихие девяностые устроился работать в совместную российско-немецкую фирму, стал ездить в Германию – вначале в короткие командировки, потом стал задерживаться там надолго и наконец объявил, что уезжает насовсем. Тимофей был старше Аркадия на восемь лет, в год эмиграции ему было тридцать, и женат он ещё не был.

«Значит, сейчас ему сорок один, – подумал Аркадий, ставя на стол две рюмки и бутылку водки, – одиннадцать лет прошло, женился, конечно, дети есть».

Он поставил закуски, хлеб, минеральную воду.

«Пьёт ли он водку? Ничего, у меня в баре есть бутылочка хорошего коньяка, – вспомнил он и тут же спохватился: – ремонт. Ах, как не вовремя этот приезд Тимофея. Или не вовремя ремонт».

В квартире Аркадия неделю назад начался ремонт, и две комнаты выглядели как поле битвы после налёта вражеских войск – мебель вынесена и столпилась в холле и коридоре, обои со стен содраны, пол застелен бумагой, у дверей сложены малярные инструменты, кисти, ведёрки с краской, шпаклёвкой, клеем.

«Где мне искать коньяк? Куда же я убрал его? – Аркадий вздохнул. – Ладно, водка есть. А может быть, Тимофей и вовсе не пьёт».

Единственной комнатой, где было более-менее уютно, осталась кухня.

Аркадий расставил посуду, заглянул в холодильник. На тарелке лежали пять котлет, которые предстояло лишь подогреть в микроволновке. Он посмотрел на часы, до обещанного визита брата осталось полчаса:

«Какой он стал? О чём говорить? Столько лет не виделись, отвыкли. А Зоя будет ждать. Позвонить ей и сказать, что не приду? Надолго ли приехал Тимофей?»

Аркадий сел за стол и задумался. Одиннадцать лет… Как получилось, что родные братья не виделись столь долго? Когда Тимофей уехал навсегда в другую страну, Аркадию было двадцать два, он год как окончил институт, начал работать, встретил свою будущую жену, готовились к свадьбе. За всё время разлуки братья лишь несколько раз перезванивались, и это были какие-то бессодержательные, отрывистые, короткие разговоры, последний раз – год назад. Тимофей позвонил и долго расспрашивал, где работает Аркадий, как давно и какой адрес места работы.

«Наверное, для анкеты», – подумал тогда Аркадий.

В памяти Аркадия всплыло, как родители отправили его первый раз в пионерский лагерь, ему семь лет, и как он скучал о маме и плакал по ночам, а воспитательница, добрая пожилая женщина, приводила Тимофея, который был в старшем отряде, и тот успокаивал Аркадия и поил тёплым молоком, его давала воспитательница. Брат сидел на кровати, гладил его по голове и шептал что-то тихое и ласковое.

Потом Аркадий вспомнил, как Тимофей катал его на багажнике большого дорожного велосипеда, и они заходили в магазин, держа в руке по десять копеек, которые мама дала, и покупали те, самые дешёвые шоколадные конфеты, как же они назывались…

Аркадий встал, подошёл к старинному зеркалу в коридоре, которое раньше вместе с тумбочкой, давно сломанной и выброшенной на помойку, составляло трюмо в родительской квартире, и это трюмо так любила мама и всегда прихорашивалась перед ним. Он постоял, всматриваясь в зеркало, как будто хотел увидеть что-то зыбкое, далёкое и родное, но на него смотрел среднего роста коренастый мужчина в очках и с аккуратно подстриженными усиками.

Звонок раздался неожиданно, он открыл дверь – на пороге стоял Тимофей.

– Входи, рад, рад тебе, – Аркадий неловко обнял брата, – ну, раздевайся.

– Я проездом, не мог не зайти, всё же столько лет, – Тимофей отстранился, – а ты не очень изменился, я смотрю, возмужал только. А я, брат, растолстел.

Аркадий оглядел брата: перед ним был высокий, лысый и полный мужчина с маленькими, живыми и внимательными глазами, одетый в помятые джинсы и фланелевую рубашку в клетку.

– Я с поезда, не переодевался, – словно извиняясь, сказал Тимофей и огляделся, – а ты, я вижу, ремонт затеял.

– Да, знал бы, что ты приедешь, приготовился, а сейчас вот такой погром у меня. Проходи в ванную, умойся и пойдём к столу, у меня всё готово. Осторожно, здесь банка с краской.

Братья сели за стол.

– Ну что, за встречу! – Аркадий поднял рюмку с водкой.

– За встречу, брат!

Зазвонил мобильник.