Искусство феноменологии

По сравнению с Финком и особенно с Гуссерлем позиция Ришира выглядит как своего рода шаг назад, к Канту. Вслед за Кантом Ришир настаивает на том, что от трансцендентальной иллюзии избавиться нельзя[192]; значит, делает вывод Ришир, для того, чтобы преодолеть догматизм мышления, надо «сдаться» злому гению и признать, что я (феноменолог, человек, ограниченное, фактичное, воплощенное существо – а вовсе не трансцендентальное эго) не могу постоянно и достоверно различать мои собственные мысли и те, что навязаны мне извне[193]. Гиперболизированная редукция как приостановка всех «готовых к употреблению» смыслов выводит нас туда, где различие между «настоящим» и «иллюзорным» мышлением невозможно, да и не нужно. Все статические формы существования смысла, фиксированные с помощью тех или иных «символических структур», всякий смысл, который может быть так или иначе положен, определен и схвачен как таковой – все это подпадает «под удар» новой редукции. Если в области символического установления, в мире безличных смысловых структур соблазн догматизма[194] непреодолим, то, значит, надо эту область покинуть. Статичные, готовые, претендующие на достоверность смыслы не относятся к области феноменологического как такового; мы не можем «отменить» символическое установление, потому что оно вписано в саму структуру языка, однако мы можем попытаться «выпрыгнуть»[195] из него. И если интенциональный акт учреждал, фиксировал и даже «объявлял»[196] смысл вещи, «предвосхищая» бесконечную ноэму на основе конечного числа апперцепций[197], то, значит, новая, более радикальная редукция должна вывести нас за пределы интенционального отношения[198] к миру, другим и самому себе и привести к структуре более глубокой и «комплексной», чем интенциональность[199]. Отказываясь от «предпосылки тождества»[200] по отношению к миру, феноменолог отказывается и от гипотезы, согласно которой его собственное «я» есть нечто самотождественное, res cogitans, которая, подобно плавящемуся воску, хоть и меняется, но постоянно сохраняет свою «сущность»[201]. Если воспользоваться лакановской оптикой, то можно продолжить мысль Ришира следующим образом: a certe videre videor, говорит Декарт, но утверждение, согласно которому субъект акта videre и субъект акта videor – это один и тот же субъект, исходит из предпосылки самоидентичности, то есть в конечном счете опирается на тот же самый онтологический симулякр.

Ришировское превращение редукции из изменения модуса полагания в эстетический прием позволяет выявить всю условность «сцены сознания», на которой суверенное и самотождественное cogito ставит спектакль собственного мышления. Эта суверенная, стабильная и фиксированная инстанция есть лишь кажимость, видимость; однако мы волей-неволей принимаем эту маску, под которой нам является наша хрупкая, подвижная и фактичная самость, за свое подлинное «я». Точнее, нам кажется, что «я» может являться только в виде такой маски; что эта застывшая маска – это единственная форма явленности для самости[202]. Более того: такую же форму явленности мы приписываем всем феноменам вообще. Однако одна из задач новой феноменологии заключается в том, чтобы выявить все многообразие форм феноменализации, которое является многообразием форм символического устроения[203].

К сожалению, Ришир – как и Мишель Анри – лишь обещает вернуться к интенциональной феноменологии, а de facto навсегда остается в рамках не- или, точнее, пред-интенционального анализа. Действительно, нельзя же опять заняться интенциональной феноменологией, нельзя исследовать все многообразие различных способов феноменализации, пока не исследована самая главная, основная форма феноменализации. В случае Анри этим фундаментальным способом феноменализации объявляется неинтенциональное самоиспытывание жизни, а в случае Ришира – феноменализация доинтенциональных нестабильных смысловых структур, которые Ришир называет «феномены и ничто кроме феноменов». Феномены как «ничто кроме феномена» отличаются от иллюзий лишь «ничем» (par un rien): однако это «ничто» есть «бездна»[204]. Феномены «парят», или «мерцают», между явлением и кажимостью, явлением и иллюзией; то есть феномены как таковые, феномены в качестве «ничего кроме феноменов» никогда не даны вполне, их иллюзорность неустранима, потому что составляет неотъемлемую часть их способа феноменализации. Ришир пишет: «феноменальность феноменов заключается не в том, что они являются (как принято думать обычно), а в том, что они мерцают между явлением и исчезновением»[205]. Согласно Риширу, этот-то парадокс и делает феноменологию столь «трудной»[206] – но не является ли затруднение мышления одной из целей феноменологической работы, подобно тому, как затруднение восприятия является, если верить Шкловскому, одной из целей работы художника или поэта?

Метафора «мерцания» – ключевая для Ришира – заставляет вспомнить классическое описание восприятия театрального действа у Шкловского:

Что касается театра, то в нем иллюзия, по всей вероятности, должна носить мерцающий характер, т. е. то появляться, то исчезать совсем. Зритель должен испытывать в себе смену восприятия действия сцены как то чего-то «нарочного», то «взаправдашнего»[207].

Есть, впрочем, и существенное различие. Шкловский – в соответствии со своей теорией литературного приема – настаивает на «ощутимости» перехода от иллюзии к реальности, от «понарошку» к «взаправду» и обратно; если перевести Шкловского на феноменологический язык установок, то речь идет о постоянных переходах из установки веры в происходящее на сцене в установку веры в реальность и обратно. Как мы уже видели, сходным образом описывал эстетическое восприятие и Гуссерль: именно постоянная смена установок, переход от “жизни в явленности” к “явлению” и создает ту переплетенность аффективной ткани, которая обеспечивает собственно эстететический эффект восприятия[208].

У Ришира же речь идет немного о другом. Гиперболизация редукции означает, что самотождественное, нерасщепленное, четко отграниченное от мира и других Я, Я, способное к переключению установок, принадлежит тому уровню уже устоявшихся, фиксированных смыслов, который при гиперболической редукции оказывается «выведен из игры»; в свою очередь, та самость, про которую Ришир говорит, что она «не вмешивается» в смыслоформирование, но «помогает» ему, обладает гораздо более размытой темпоральной структурой. Ришир неоднократно подчеркивает, что наше представление о временной последовательности и одновременности не соответствует феноменологическому опыту, который на микроуровне[209] структурирован иначе. Другими словами, ἐποχή происходит «вдруг», это вневременной момент платоновского «вдруг», ἐξαίφνης[210]; в частности, нельзя в строгом смысле говорить о переключении установок, нельзя утверждать, что нечто происходит «до ἐποχή» или «после ἐποχή», а правильнее говорить об «удвоении внимания»[211]или, может быть, о «двулистном» или «петельчатом», ретроактивном строении внутреннего времени[212]. Цельность самовосприятия, составляющая существенный элемент психической нормы, не принадлежит более глубокому уровню жизни сознания, который соответствует образованию новых смыслов; самоидентичность есть лишь результат (всегда отчасти искусственной) фиксации и стабилизации смысловых и феноменальных структур[213]. Я не столько изобретаю себя, как говорил Сартр, сколько провозглашаю себя «самим собой», самотождественной самостью: мое Я, возникшее таким образом, отчасти имеет статус художественного творения и значит, должно восприниматься как таковое.

192

Ср. «Этой иллюзии никак нельзя избежать… точно так же как даже астроном не в состоянии воспрепятствовать тому, что луна кажется при восходе большей, хотя астроном и не обманывается этой видимостью. Итак, трансцендентальная диалектика довольствуется тем, что вскрывает видимость трансцендентных суждений и вместе с тем предохраняет нас от ее обмана. Но она никогда не добьется того, чтобы эта видимость совсем исчезла (подобно логической видимости) и перестала быть видимостью» (B354 / Кант И. Критика чистого разума. С. 273).

193

Gondek H.-D., Tengelyi, L. Neue Phänomenologie in Frankreich. S. 52–53. Литературный пример неспособности различить свои мысли и чужие см. у Киплинга в «Балладе о Томлинсоне».

194

Ришир называет его «трансцендентальной склонностью» (Richir М. Meditations phenomenologiques. Р. 73; это отсылка к B671 I Кант И. Критика чистого разума. С. 481).

195

Richir М. L’ecart et le rien. Conversations avec Sacha Carlson. Grenoble: J. Millon, 2015. P. 153.

196

Richir M. Recherches phenomenologiques. P. 17. Cf. у Левинаса «“Это в качество того-то” есть не переживание, а высказывание… Отождествление всегда имеет характер возвещения. Сказанное есть не просто знак или выражение смысла: оно провозглашает это в качество того-то, оно посвящает это тому-то» (Levinas Е. Autrement qu’etre ou au-delä de Гessence. Kluwer, 1991. P. 61–63).

197

Richir М. Recherches phenomenologiques. Р. 18.

198

«Суть гиперболического ἐποχή состоит, прежде всего, в приостановке… всех привычных интенциональных отношений» (Ришир Μ. Εποχή, мерцание и редукция в феноменологии // (Пост)феноменология: новая феноменология во Франции и за ее пределами. М.: Академический проект, 2014. С. 222).

199

Richir М. Meditations phenomenologiques. Р. 23.

200

Строго говоря, речь у Ришира идет об отказе от «символической тавтологии бытия и мышления», основанной на предпосылке «симулякра темпоральности» (Richir М. Meditations phenomenologiques. Р. 90), но мне кажется, что термин В.И. Молчанова будет русскому читателю привычнее.

201

В этой концепции «субъекта в неустанном становлении», в постоянной работе субъективации, то возникающего из окружающей его анонимной среды, то погружающегося в нее обратно, заметно влияние как Левинаса, так и постструктуралистов, в частности, Лакана и Фуко.

202

AT VII, 29. «…архитектоническая загадка онтологического симулякра состоит в том, что он – с исключительной быстротой соответствующей [трансцендентальной] склонности – производит нечто вроде кажимости самости в ее фактичности в качестве парадигмального [matricielle] источника любой кажимости в ее фактичности… Это склонность считать, что любой феномен, феномен вообще, феноменализуется только вместе с какой-то самостью» (Richir М. Meditations phenomenologiques. Р. 92).

203

«предлагаемое нами (“нестандартное”) феноменологическое ἐποχή, которое мы именуем гиперболическим феноменологическим ἐποχή, должно приостановить и застать врасплох в том числе сами явления и являющееся (то есть сами интенциональные структуры), позволяя выявить характерный для каждой из них тип Stiftung [учреждения]» (Ришир Μ. Εποχή, мерцание и редукция в феноменологии. С. 215).

204

Richir М. Recherches phenomenologiques. Р. 18.

205

Richir М. Meditations phenomenologiques. P. 110 (курсив автора).

206

Ibid.

207

Шкловский В. О теории прозы. М.: Федерация, 1929. С. 115.

208

Подробнее см. стр. 45–79.

209

Сам Ришир использует термин «прото-времене-ние».

210

Ришир Μ. Εποχή, мерцание и редукция в феноменологии / пер. Г.И. Чернавина под ред. С.А. Шолоховой и А.В. Ямпольской // (Пост)феноменология: новая феноменология во Франции и за ее пределами / сост. С.А. Шолохова, А.В. Ямпольская. Μ.: Академический проект, 2014. С. 218, 226

211

Richir М. L’ecart et le rien. P. 159–160.

212

Подробнее см. Gondek H.-D., Tengelyi, L. Neue Phänomenologie in Frankreich. S. 81–97, а также Tengelyi L. The wild region in Life-History. Evanston: Northwestern University Press, 2004. P. 85–87. О петельчатости темпоральной структуры при радикальной трансформации субъекта см. стр. 251–279.

213

Tengelyi L. The wild region in Life-History. P. 89.