С любовью, Лондон

Заметив пирожки на столе и ещё кучу другой провизии, принесённой бабулей, мама с осуждением взглянула на меня.

— Людмила Петровна, — обратилась она к бабуле. — Ну зачем вы только беспокоились? В самолёте же кормят! Ну вот куда мы все это денем? — и стала перебирать целлофановые пакеты со всякими вредными вкусностями. — А это что такое? — мама с подозрением уставилась на один из мешков, из которого торчали какие-то сухие ветки.

— Так это душица, — невозмутимо проговорила бабуля. — Катька с ней чай любит пить.

— Замечательно! — обречённо простонала мама. — Не хватало, чтобы нас ещё задержали на границе за вывоз какой-то подозрительной сушёной травы! Вы обе хоть понимаете, что это вам не шуточки?! — и снова тот самый пирожковый тон.

— Ох и вредная ты, Юлька! — хохотнула бабуля, и глазом не моргнув на ее недовольное замечание. — А все потому, что не жрешь ни хрена! Хватит нас воспитывать, мы дамы самодостаточные, — и хитренько мне так подмигнула.

И мы посидели ещё немножко. Хорошо посидели, душевно. Наташка совсем про своего Женьку забыла, мама забыла, что злилась на нас с бабулей, и я почти стала забывать, что это был последний вечер, который я могла провести в такой уютной компании моих девочек. По крайней мере, на ближайший год уж точно.

Идиллию наших бабских посиделок разрушили переливы очередного звонка в дверь.

— Это, должно быть, Дима, — уверенно произнесла мама, вставая из-за стола.

— Давай, Катька, ставь чайник, батя пришел, — пихнула меня в бок бабуля.

Батя… Как много в этом звуке для сердце дочери слилось, как много в нем отозвалось!..

А вот ни фига ничего и не отозвалось.

От отца моего, единственного сына бабы Люси, мне досталась только роскошная фамилия и аристократические черты лица. Хрен бы знал, что это значило, но бабуля часто болтала что-то в этом духе. Вместе с тем, все внимание моего прямого предка шестнадцать последних лет было сосредоточено исключительно на двух других его дочерях Ольги и Марии, что он народил со второй своей женой Леночкой, с которой сочетался законным браком через год после моего рождения. Ольга была моей ровесницей, а Машка – на год младше, что заставляло меня лишний раз задуматься о том, что в Челябинске начала двухтысячных с контрацептивами было не все гладко.

Но, если отбросить излишний цинизм, как отец он, и в самом деле, был так себе: пара банкнот с эмблемой Центробанка на день рождения – вот и все его воспитание. И что только мама нашла в нем? До сих пор гадаю. Зато мне повезло с бабулей. Свято место пусто не бывает, как говорится.

Наташка, спохватившись, вспомнила про своего парня и, в сотой удачной попытке повиснув на мне, пожелала счастливого пути прежде, чем ускакать навстречу к любимому. А я в третий раз за день обожгла руку о ручку чайника, когда на пороге кухни завис мой отец.

— Садись, сынок, — доброжелательно проворковала баба Люся, хотя все в этой кухне понимали, что так она обычно начинала свой воспитательный процесс, который за давностью лет казался просто бессмысленным.

Она все никак не могла простить сыну, что он профукал таких замечательных девочек, связавшись с этой Ленкой, несмотря на наличие двух внучек, которых бабуля своим вниманием тоже не обделяла.

— Ну что, Кать, уезжаешь? — спросил отец, с осторожностью поглядывая на меня. Ну что-то же он должен был спросить.

— Ага, улетаю.

— Вот видишь, Димка, — тут же прицепилась к его вопросу бабуля, — бросают они тебя, как ты их бросил!

— Мам, не начинай, — в отчаянии промямлил отец, уставившись себе под ноги.

В эту минуту он показался таким уставшим и одиноким, и я поймала себя на мысли, что мне впервые не хочется злиться на него за то, как он поступил со мной и мамой, променяв нас на другую семью. У меня даже появилась странная потребность как-то приободрить его, сказав что-то вроде: «Не грусти, папа, я больше не сержусь». Но момент был потерян, когда в кухне появилась мама.

И сейчас, лежа в своей комнате, я сожалела, что так и не сказала ему ничего путного, когда он непозволительно долго обувался в пороге, словно тянул время, собираясь мне что-то сказать, но так и не решился. Что и говорить, я точно дочь своего отца, каким бы он ни был. Поэтому к школе, дому, друзьям, любимой бабуле теперь я с грустью могла добавить ещё одного человека, с которым мне придется надолго расстаться. И им, как бы это дико для меня не прозвучало, был мой непутёвый отец.

Потом я еще долго ворочалась в кровати, перебирая в памяти лица родных, друзей и просто знакомых, все еще не веря в то, что завтра для меня начнется совершенно другая жизнь…

— Катька, засоня! Подъем! — раздался бодрый голос моей матери, открывая для меня дверь в утро этой самой новой жизни…

«Стакан Темзы», или «Вэлком, Чесноковы!»

Молиться я начала ещё по пути в Москву. Молилась всем, кому положено и кому бессмысленно, а именно: Создателю, руководству авиакомпании Аэрофлот, пилоту, Зевсу, второму пилоту, Перуну и Амону Ра, сотрудникам, ответственным за проверку качества топлива, и ещё парочке кельтских и индуистских богов, имена которых я так и не сумела выговорить. Мой бубнеж во время двухчасового перелета до Шереметьева невероятно бесил мою маму, поэтому, когда мы проходили регистрацию на рейс до Нью-Йорка, она решила оказать мне незамедлительную психологическую помощь, заявив:

— Катерина! Если ты снова начнёшь вести себя, как истеричка, я брошу тебя в Нью-Йорке прямо в аэропорту и полечу одна до Бостона! На нас же люди косо смотрели всю дорогу!

И на этом моменте я просто зависла, ведь до меня дошло, что нам предстояло сделать ещё одну пересадку прежде, чем весь этот кошмар прекратится.

Таким образом, сменив за неполные сутки три самолета, поседев от стресса и намолившись лет на двадцать вперёд, я оказалась в Бостоне на парковке Международного аэропорта имени генерала Эдварда Лоуренса Логана, решив включить этого солидного человека в список тех, кому буду молиться, если когда-нибудь отважусь на обратную дорогу. Не станут же называть американцы целый аэропорт в честь не пойми кого?

Пока Рик грузил наши чемоданы в багажник своего чёрного Шевроле Импала, я с отрешенным видом таращилась ввысь, вспоминая, что ещё совсем недавно болталась над землёй на высоте нескольких тысяч километров с кучкой незнакомцев в железной штуке, которая, по непонятным для меня причинам, так и не упала. Клянусь генералом Логаном, теперь я ни за какие коврижки не сяду в самолёт! Начхать, пусть мне даже придется построить плот, чтобы пересечь Атлантику и увидеться с бабой Люсей! Я ни за что больше никуда не полечу!

— Катька, ты там долго стоять собралась?! — крикнула мама с переднего сиденья Импалы, мигом охладив мой революционный настрой.

Рик стоял возле задней двери, услужливо распахнув ее для меня, и доброжелательно улыбался.

Подмазаться хочет! Ну-ну, мистер Хьюз, он же Маверик, он же Рик. Посмотрим, как у тебя это получится!

Хотя маму понять было можно. Мужика она отхватила себе что надо, даром что американец и на семь лет младше ее. Высокий, подтянутый шатен с щетиной на лице, но не хаотичной, как у соседа бабы Люси – Филиппова-младшего, а стильная такая щетина, ухоженная. Взгляд серых глаз спокойный и приветливый, так и говорил мне: «Ну же, Кейт, прекращай на меня дуться». Как бы не так!

Оказавшись на заднем сиденье тачки Рика, я наконец-то смогла расслабиться после перелета в третьей степени, пусть и не настолько, чтобы ответить на виноватую улыбку мужчины в зеркале заднего вида. Знает кошка, чье мясо съела. Эта поговорка как нельзя лучше описывала мое к Рику отношение, и я даже не знала и знать не хотела, что ему нужно сделать, чтобы я сменила гнев на милость.

Но, хрен с ним, с отчимом. Я же всё-таки в Америку приехала, поэтому, вдохнув полной грудью дым чужого отечества, решила тут же поинтересоваться, как обстоят дела в родном Челябинске. За шестнадцать часов пути, за которые я успела побывать уже в двух штатах и направлялась в третий, там могло произойти что угодно, начиная от падения нового метеорита до очередного мусорного апокалипсиса. И под монотонный треп на английском мамы и мистера Любезность, окончательно запутавшись во времени, стала набирать сообщение Наташке.