С любовью, Лондон

— Ну тут… даааа, зная тёть Юлю, — она понимающе кивнула, приступив к поеданию очередного бутерброда, — если только студент Гарварда какой попадется… или сын президента.

— Гарвард находится совсем в другом штате, а сыновьям их президента, наверное, уже лет восемьдесят на двоих, — и теперь я включила училку современной истории.

— Вот отстой, — пробормотала Наташка. — Ну ничего, зато мир посмотришь… с высоты десяти тысяч километров, — и принялась нагло смеяться надо мной.

— Спасибо за экстренную психологическую помощь. Теперь я точно не боюсь перелета, — прищурившись и растянув губы в подобии улыбки, прокомментировала ее дурацкий подкол.

С бутербродами и чаем было покончено, и мы с подругой перекочевали в мою спальню, чтобы заняться воплощением в жизнь первого завета Юлии Ильиничны.

Шкаф у меня, как у любой семнадцатилетней девчонки, ломился от количества шмоток, но надеть, само собой, было совершенно нечего. Оставалось надеяться, что я со своим стилем примерной девочки, который периодически сменял образ «колхоз – дело добровольное», не буду выглядеть вороной - альбиносом среди толпы учащихся старшей школы Ньюпорта.

Если бы не Рик – новый муж моей мамы, я бы до самой смерти, лет в девяносто девять, причем, от приступа смеха, так и не узнала, где находится этот чертов Ньюпорт! Но, видимо, мама просто обязана была встретить моего свежеиспечённого отчима на той долбаной Международной конференции для преподавателей английского языка в столице нашей родины, чтобы я наконец поднаторела в географии Соединенных Штатов.

— Оставь это мне, — хлопая ресницами, Наташка ухватилась за рукав моей темно-синей водолазки с прорезями на плечах, которую я купила только неделю назад. — Там точно такое не носят.

Я резко дернула обновку за другой рукав, вынудив подругу отпустить ее, и, прижав к груди эту далеко не дешевую тряпку, спросила:

— И с каких это пор в Америке не носят кашемир?

— Блин, я думала, прокатит, — разочарованно проговорила эта беззастенчивая экспроприаторша. — Хотя бы этот отдай, — и уставилась на один из свитеров со скандинавским орнаментом. — Я буду надевать его и вспоминать тебя, — и взгляд такой преданный, как у Хатико.

— Забирай, — я оказалась не в силах противостоять этому ее взгляду.

— И вот это, — теперь в ее руках оказалась рубашка в черно-синюю клетку. — Она такая тепленькая, а зимы тут у нас, сама знаешь, какие, уральские! — и вопросительно уставилась на меня.

— Ладно, бери, — махнула я рукой, продолжая этот аттракцион неслыханной щедрости.

— А ещё вот эту футболочку, — под шумок Наташка вытащила из кучи тряпья, разбросанного на кровати, одну из моих четких черных футболок.

— Э, слышь! — вытаращив глаза от ее наглой выходки, выхватила у нее футболку. — Это уже борзота восьмидесятого уровня! Я там, по-твоему, голая ходить должна?!

Но Наташка так и не успела состряпать ничего убедительного в свое оправдание, потому что в дверь снова позвонили.

— Это бабуля, наверное, — сказала я, направляясь к порогу комнаты. Но тут же обернулась и добавила, уставившись сначала на Наташку, а потом на кучу своих шмоток, — учти, когда ты выйдешь отсюда, я тебя с ног до головы обшмонаю.

— Ох и бессердечная ты личность, Чеснокова! — возмутилась Наташка на мое категоричное заявление.

Как я и напророчила, за дверью с двумя объемными сумками в доисторическом бежевом макинтоше стояла баба Люся, или Lady_Х. Под этим ником, который совсем себя не оправдал, мою бабулю знали несколько тысяч подписчиков ее канала на Ютубе, где она травила свои байки и анекдоты. Большинство из них не поддавались никакой цензуре, поэтому последние полгода с тех пор, как прознала про двойную жизнь моей горячо любимой родственницы, я усиленно делала вид, что не знаю об этом факте в ее биографии. Признаться бабуле в том, что я минут сорок до колик в животе хохотала над её анекдотом про любвеобильного лоцмана Колю, у меня просто язык не поворачивался. А о том, что будет, если это дойдет до маминых ушей, и подумать было страшно.

— Привет пращурам! — радостно проговорила я, принимая из рук бабули ее поклажу. — Ты чего это так рано?

— Да Филиппова сын подвез, — разуваясь, пробормотала она. — Он в поликлинику на комиссию, ну и я его – на абордаж, чем потом в автобусе трястись целый час.

— Что у тебя там? — я с сомнением взглянула на сумки, которые оттянули мне руки до самых коленей. — Свинец?

— Свинец? В смысле, холодец, что ли? — и, отчеканив залпом вопросы, принялась взбивать пальцами слежавшиеся под шапкой короткие светлые волосы.

— Господи, баб Люсь, какой еще холодец?! Говорю, что там такое тяжелое?

— Ааа, — понимающе протянула она. — Так это я гостинцы собрала вам в дорогу.

— М-да, — озадаченно проговорила я. — Кажется, нам придется лететь грузовым бортом.

Тут в коридоре появилась Наташка в моем бывшем свитере, и после приветственных речей подруги и бабули мы все плавно переместились на кухню. И я даже забыла удивиться, когда через пару минут Наташка снова приступила с тому, что у нее выходило так же профессионально и талантливо, как и ее умение раздражать Женьку Марченко. Короче говоря, она снова ела.

— Офигенные пирожки всё-таки у вас, баб Люсь! — умело подмазывалась к нашему главному поставщику канцерогенов эта тощая и прожорливая девочка с восьмого этажа.

— А вот Юлька наша ворчит вечно, — сокрушалась бабуля, с шумом отхлебывая горячий чай. — Говорит, они вредные.

— Да не слушайте вы ее, — небрежно махнув рукой, с набитым ртом прожевала Наташка. — Британские учёные давно установили, что все болезни от нервов! — приписала подруга англичанам довольно сомнительное, на мой взгляд, достижение.

Таким образом мы проболтали что-то около часа. И я могла собой гордиться. Ещё один наказ из списка моей суровой родительницы был исполнен. Бабуля даже к сковородке не притронулась. А все потому, что свои легендарные пирожки с ливером она привезла с собой. Вот мама обрадуется!

Новенький пузатый чемодан сиротливо стоял в углу комнаты, которая теперь больше смахивала на казарму. Слишком пусто и чисто было здесь после генеральной уборки. Нашу двухкомнатную квартиру в центре города, где мужики настолько суровы, что шнуруют ботинки высоковольтным проводом под напряжением, мама так и не отважилась продать, решив сдавать ее своим хорошим знакомым. А у меня просто слезы наворачивались, стоило мне только подумать о том, что предстоящая ночь в этой комнате будет последней моей ночью на родине. Как не бодрилась, чувство нарастающей тоски становилось все сильнее. Школа, дом, друзья и, конечно, баба Люся… и все это я должна бросить ради какого-то Рика из Ньюпорта, которому снесло крышу от любви к одной русской преподавательнице с замашками Юлия Цезаря настолько, что он женился на ней и, хрен бы знал, каким способом уговорил ее на переезд! Хотя я догадывалась, что там может быть за способ. Недаром же систематически зависаю на канале некой Lady_X. Бабуля плохому не научит!

Мы долго стояли в пороге, обнимаясь с Наташкой, и ревели как две истеричные белуги. И в этот момент я готова была отдать ей все свои шмотки вплоть до последнего носка.

— Чесноковааааа, — выла подруга мне на ухо, сморкаясь в рукав отжатого у меня свитера, — не забывай меняяяяя.

Я от неё не отставала и размазывала сопли по тыльной стороне своей ладони, поглаживая другой рукой наташкину косу.

— Да как я тебя забуду, дура ты ненормальнаяяяя. Я тебе писать буду каждую минуту! И звониииить…

Продолжая изображать сцену прощания Одиссея с Пенелопой, мы даже не заметили, как на пороге квартиры нарисовалась мама.

— Это что за наводнение вы тут устроили? — строго спросила она. — Отставить слезы. Я торт принесла, — помахала она пакетом. — Кругом марш и на кухню! Обе! — скомандовала мама.

Наташка тут же забыла, что только мгновение назад собиралась идти домой, куда с минуты на минуту должен был явиться обожаемый и вечно раздражаемый ею Женёк.