Страх (комедия)

Петров. Боже мой, а почему же у вас это всё на стенке висит? Зачем?

Булгаков. Вот призывают «крепко ударить по булгаковщине» и не допускать белогвардейских пьес на советскую сцену.

Звонок, Любовь Евгеньевна открывает, входит новый гость, художник, похожий на молодого профессора, тонкий в круглых очках (Сергей Топлёнинов).

Булгаков. А в это время пьесы Маяковского ставятся и с восторгом принимаются, его называют новым Гоголем и Мольером!

Олеша. А, так ты просто завидуешь, белогвардеец!

Булгаков. Юрий Карлович, вы тоже, кажется, не пролетарий. И если хотите знать, то завидовать мне Владимиру Владимировичу не в чем. Я, по крайней мере, жив.

Звонки учащаются, появляются всё новые и новые гости, с дамами, квартира наполняется людьми.

Олеша. Ну, как же? Вчера вся Поварская от Кудринской до Арбата была забита людьми, на оградах, на крышах стояли люди. Шло за гробом тысяч шестьдесят, если не больше! У него в подъезде девушки мышьяком травились!

Булгаков. Ну? И чему тут завидовать? И потом, если бы меня печатали так, как его, то ещё неизвестно, что в моём подъезде творилось бы! Сам факт его самоубийства – ужасен. Человек не смог жить в духоте. Я, может, и сам хотел… Но раз это сделал он, то я точно не буду. Следовать примеру позёра и хама…

Олеша (вскочил, рвётся к Булгакову). Ты!

Его удерживают.

Катаев. Михаил Афанасьевич…De mortuis aut bene aut nihil.

Булгаков. Нет уж извините, Валентин Петрович! Мы говорим о поэте, а поэт бессмертен, даже когда он застрелился.

В квартире становится очень тесно, но Булгаков этого как будто не замечает.

Булгаков. Новый, необычный поэт Маяковский. Новые формы он ищет! А на деле – «взвейтесь» да «развейтесь». Сплошная конъюнктура. Очень хочет понравиться, а вся новизна состоит в знаменитой «лесенке»! С Пушкиным он на короткой ноге! Есть в этом что-то от Треплева, тот тоже всё новые формы искал и писал странные пьесы. И застрелился, помнится, так же, как и Маяковский. Только вы забыли прочитать, что у Чехова пьеса о самоубийстве Треплева называется комедией! Комедия! Чехов предлагает нам посмеяться над тем, как ловко он расправился с искателем новых форм. Потому что новые формы не бывают сами по себе, они бывают только ради чего-то, ради нового смысла! Если нет смысла, то на одной форме далеко не уедешь! (Заметил Лямина с женой. Подходит, тепло жмёт руку). Коля, здравствуй, ты давно здесь? Наташа! Садитесь-садитесь! (Подмигивает Топлёнинову, ещё кому-то)

Ильф. Позвольте! Но Мейерхольд!

Петров. В самом деле! Он же поставил!

Булгаков. И провалился. И потом, что такое Мейерхольд? Такой же искатель новых форм на пустом месте… Нет, я не против, пусть ищут… Но при чём тут Мольер?! При чём тут Гоголь?

Ильф. Э-э, сказали мы с Евгением Петровичем!

Петров. Э-э, сказали мы с Ильёй Арнольдовичем!

Булгаков. Вот вам и «э-э»… Это же вы писали о некоем театре, в котором идёт новаторская «Женитьба», а? Там у вас звукооформители Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд шумово оформляют спектакль, играя на кружках Эсмарха. Очень смешно и точно!

Петров. Спасибо, Михаил Афанасьевич!

Ильф. Спасибо!

Эрдман (заново расставляя шахматные фигуры). Однако его ставят, а вас нет… Хотя он как и вы – попутчик!..

Булгаков. Бросьте! Никакой я не попутчик. Кстати! Вот ещё одно идиотское слово, которого я совершенно не понимаю. Попутчик! С кем попутчик? Чему попутчик? Что это значит? Что под этим проклятым словом скрывается?

Белозёрская. Господи, как же я всех накормлю? Груня, сбегай в магазин!

Булгаков. Так вот никакой я не попутчик!

Катаев. Ну, не хотите же вы сказать, что вы партийный писатель?

Булгаков. Писатель не бывает партийный или беспартийный. Я просто литератор – и всё.

Среди гостей мелькает чья-то огненно-рыжая голова с внимательными глазами.

Олеша (плачет). Володя, Володя… Ну, что он вам сделал? Он же был настоящий… настоящий… а вы все… на другой день после похорон… (пьёт) Веселитесь, в гости ходите… (плачет)

Гости едят, пьют, слушают. Топлёнинов взял в руки гитару, тронул струны… Встаёт Эрдман, выходит на середину сцены.

Эрдман. А вот послушайте басню (читает).

Однажды приключилась драма:

Бог, в белом венчике из роз,

Потребовал у Авраама,

Чтоб сына в жертву он принёс.

Зачем? К чему? Все скрыто мраком.

Старик отец в слезах, но все ж,

Над милым сыном Исааком

Уже заносит острый нож.

И вдруг сюрприз: разверзлась туч громада.

И бог вопит: «Я пошутил, не надо».

С тех пор переменился свет.

И бога, как известно, нет.

Все смеются, кроме Олеши, он плачет, и Булгакова, он хмурится. Вдруг раздаётся резкий телефонный звонок, Любовь Евгеньевна подходит к телефону, снимает трубку.

Белозёрская. Алло? Да, слушаю… Минутку. Мака! Это тебя… Из Кремля.

Крики, смех, шутки, гомон замолкают, в абсолютной тишине Булгаков, стуча ботинками, подходит к телефону. Все следят за ним, прислушиваются.

Булгаков. Булгаков у аппарата. Да. Какой Сталин? Что за глупые шутки!

Булгаков бросает трубку. Все отшатываются, сделав синхронный глубокий вздох, смотрят на Булгакова со страхом. В следующую секунду, стремительно распрощавшись с хозяевами, все быстренько рассасываются. Даже Олеша, уронив стул, убегает за остальными. Квартира становится неестественно тиха и непривычно пуста. В наступившем безмолвии Булгаков переглядывается с женой. Любовь Евгеньевна слегка пожимает плечами, и тут телефон снова звонит, как кажется из-за опустевшей квартиры, громче и требовательней, чем в первый раз. Булгаков поднимает трубку.

Булгаков. Булгаков.

Голос. Не вешайте трубку. Это не шутки. Сейчас с вами будут говорить.

В левом верхнем «красном» углу сцены свет выхватывает кабинет вождя. Сталин стоит с курительной трубкой в одной руке и телефонной – в другой. Он в своём знаменитом френче, можно ясно разглядеть его рябое лицо.

Сталин (с заметным грузинским акцентом). Здравствуйте, товарищ Булгаков. Это Сталин с вами говорит.

Булгаков (оробел, но говорит с достоинством). Я узнал вас, Иосиф Виссарионович…

Сталин. Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь.

Булгаков. Я очень рад, Иосиф Виссарионович.

Сталин. А что, может быть, правда, отпустить вас за границу? Что? Мы вам очень надоели?

Булгаков. Вы? Мне? Да что вы! Я бы, конечно, хотел, но… Русский писатель… я думал в последнее время… (нашёлся, выпалил) не может русский писатель жить вне Родины.

Сталин. Я тоже так думаю. Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами.

Булгаков. Да, да, Иосиф Виссарионович! Мне очень нужно с вами поговорить!

Сталин. Вы где хотите работать? В Художественном театре?

Булгаков. Да, я хотел бы, но мне там отказали.

Сталин. А вы подайте заявление туда, мне кажется, они согласятся.

Сталин кладёт трубку, свет гаснет.

Булгаков. Иосиф Виссарионович! Алло! Алло!