Страница 13 из 17
Многие говорят, что иногда, в момент опасности, время замедляется, и ты видишь все окружающее как в замедленной съемке, на какие-то мгновения выпадая из реального мира. Раньше Франц не верил этим рассказам, пока это не произошло с ним. В ту самую минуту, когда Беатрис настойчиво оборвала ей же инициированный поцелуй, и тонкая рука несильно, но требовательно уперлась ему в плечо, вынуждая вытянуться на кровати. Немец облизал пересохшие вмиг губы, уступая ее желанию и лишь гадая, что она собирается делать. Все ее движения, потерявшие вдруг размеренную плавность и осторожность, говорили о том, что она не собирается спокойно уснуть.
Из груди Майера вырвался лишь короткий вздох, когда Беатрис оказалась сидящей на нем сверху, а тонкие пальчики скользнули по его груди, расстегивая единственную застегнутую пуговицу, и прошлись по коже сверху вниз, также ловко расстегивая пояс брюк и сдергивая ткань, через которую и так прекрасно ощущалось его возбуждение. Франц хотел было приподняться, но девушка с неожиданной силой сжала его запястья, выпуская лишь на миг, чтобы помочь себе, а затем он уже ничего не мог поделать со своим телом, по венам которого будто пустили раскаленную лаву вместо крови. Немец не был новичком в делах любовных, но все же с тех пор, как год назад покинул дом, больше не прикасался к женщине. И уж тем более, никогда бы подумал, что Беатрис так уверенно и настойчиво перехватит инициативу.
Как только она сжала его, двинувшись, и едва слышно вздохнула, время снова потекло в привычном ритме, и Франц лишь осторожно опустил руки на бедра девушки, приподняв ткань ночной рубашки, поддерживая Беатрис и одновременно помогая двигаться. Собственное дыхание начало учащаться, а взгляд неотрывно следил за выражением лица француженки в полумраке комнаты. Тонкие губы тихо повторяли что-то, что он не мог разобрать.
Постепенно движения их стали ускоряться, несмотря на то, что Франц старался быть осторожным. Улучив момент, он позволил девушке замереть, полностью приняв его в себя, и сел на постели, давая ей обхватить себя за плечи, чтобы дать дополнительную опору. Снова положив руки на ее бедра, он начал опускать ее на себя, теперь вновь ловя ее губы своими и глуша начинающие прорываться стоны и собственное тяжелое дыхание. Постепенно низ живота налился приятной тяжестью, и Майер, прижав к себе Беатрис, понял, что не выдержит дольше. До уха долетело ее едва слышное «Прости», а, может, ему почудилось, но ее голос, звук которого свел его с ума в первую их встречу, словно подхлестнул все внутренние ощущения. И перед глазами вдруг встала давно, казалось бы, позабытая картина из сна. Девушка с темными волосами, заплетенными в косу, шла и пела, а потом остановилась, протягивая ему руку…
— Беатрис… — выдохнул Майер, вздрагивая и бережно поглаживая девушку по спине, чувствуя и ее дрожь. Снова медленно опустившись, Франц уложил девушку на бок рядом с собой, касаясь ее лица губами, словно таким образом и приводя в чувство, и отгоняя дурные мысли. По телу растекалась сладкая усталость, отдающаяся легкой дрожью, а в воздухе еще висел сладкий запах, который невозможно было описать, лишь ощутить. Опираясь на локоть, мужчина убрал прилипшую ко лбу девушки темную прядь и, опустив руку на округлый животик, вдруг совершенно четко ощутил толчок, а затем еще один. Немец немного подумал, а затем чуть переместился вниз, наклоняясь и касаясь губами живота Беатрис, тихо шепнув по-немецки:
— Привет, малыш, прости, что потревожили…
Как ни странно, звук мужского голоса вызвал отклик.
____________________
1. Руки вверх! (нем.)
2. Спрячься! Скорее! (фр.)
3. Беги, Беатрис (фр.)
4. Не стреляйте! Пожалуйста, не стреляйте! (фр.)
5. Нет, не убивайте меня, прошу вас! (фр.)
6. Прости меня. (фр.)
7. Я люблю тебя. (фр.)
========== Мы все потеряли что-то на этой безумной войне… ==========
Единственным мужчиной в жизни Беатрис был Адриан, ее муж. Но сейчас, сливвшись в единое целое с Францем, девушка постепенно перестала об этом думать. Физические ощущения, любовь Франца и тяжесть движений из-за беременности отнимали у Беатрис силы. Затем с губ Франца сорвалось ее имя, и француженка невольно протрезвела, хотя этого и не хотелось.
Это был не ее муж, это был чужой мужчина, в ее постели, чужие руки обнимали ее, чужие губы целовали. Все было неправильно, все это — ошибка. Так было нельзя… И по-другому было невозможно. Потому что, каким бы чужим ни был мужчина, полюбивший ее, Беатрис сама выбрала его. Она знала, чувствовала, что у немца хватило бы сил и выдержки оставить ее, не навязываться, обезопасить от самого себя…но она сама не оставила им обоим выбора. Точнее, у нее-то выбор был, и она его сделала. И, как и предполагала, в следующий же миг в этом раскаялась. Тяжелым прерывистым дыханием отзывалось раздираемое виной и отчаянием сердце, мысли одна отвратительнее другой накрывали сознание, глуша миг счастья в объятиях Франца.
Он опустил ее на постель рядом, пока она восстанавливала дыхание, и убрал прядку растрепавшихся за время близости волос с лица. Его бережные и любящие поцелуи старались окутать безопасностью и теплом, но от этого пробирающиеся мысли были лишь еще более горькими. Но то, что не смогли сделать поцелуи, сделало следующее действие Франца. Его теплая рука на животе заставила Беатрис замереть, затаив дыхание. Пальчики, побелев, скомкали простынь, зеленый взгляд неотрывно следил за каждым жестом мужчины. Слова…такие простые и такие ошеломительно обезоруживающие. Толчок ее ребенка прямо в мужскую ладонь в ответ на немецкую речь и уже ставший привычным голос Франца заставили плотину рухнуть окончательно.
— Франц… — раздался негромкий всхлип. Стоило немцу поднять взгляд на девушку, как она закусила губу и снова расплакалась, закрывая лицо тонкими ладошками. Она много, слишком много плачет сегодня. Для той, кто несколько месяцев ни разу не проронила ни слезы, это было чересчур. Голова, и без того слишком заполненная бесконечным тяжелым потоком мыслей, эмоций и событий, разболелась, от чего тоже хотелось плакать. Беатрис не смогла сдержать нового всхлипа и спрятала лицо на груди Франца, в его руках забывая обо всем остальном мире вокруг.
Она плакала, вздрагивая, в то время как дитя под сердцем затихло, наверное, потрясенное эмоциями матери, но сама Беатрис уже знала, что обратного пути нет. Ее ребенок принял Франца и простил слабость мамы. Де Валуа кинулась к все тому же Францу в момент беды и отчаяния, ни разу не вспомнив о муже до того момента, как оказывалась в немецких руках. И, сверх всего этого, Франц полюбил ее. Плача, позволяя всем жутким мыслям и эмоциям выливаться через слезы, Беатрис с горьким чувством вины осознала, что уже никогда не вернется к своему мужу. Никогда.
Измученная девушка не заметила, как заснула. В объятиях Франца, прижавшись щекой к так и не снятой промокшей от ее слез рубашке. В его руках сны ее больше не тревожили, ребенок, если и толкался слегка, то не разбудил француженку. А тонкие белые пальчики до самого утра не выпускали край мужской рубашки.
Слезы Беатрис немало озадачили Франца, как, наверное, любого мужчину, который не понимает, что он сделал не так и чем огорчил ее. Но иногда многие женщины плачут без причины, просто потому, что они женщины и совсем не похожи на мужчин, и это хорошо, за это они и любят их. А он любил ее всем сердцем, хотя и не мог в полной мере осознать. Он просто знал, что с этой минуты не оставит ее даже под угрозой расстрела.
Бережно обняв ее и укрыв одеялом, он не двинулся с места до самого рассвета, чувствуя, что ее дыхание больше не сбивается от плача, что она дышит тихо и спокойно, доверчиво прижавшись к нему. А его самого наполняла такая бешеная радость, что хотелось выбежать на улицу и заорать во все горло. И дело было не в том, что произошло между ними этой ночью, тут все было гораздо глубже и сложнее, и Франц не хотел искать причину и портить этим момент. Просто он был счастлив, он наконец-то избавился от ощущения, что он делает что-то не так, что сражается не за то дело, что тратит свою жизнь на что-то ненужное. Если Беатрис раздирали противоречия, ему, напротив, все стало четко и ясно, как будто кто-то снял с его глаз шоры, и он смог ясно видеть мир вокруг, а не только указанную впереди призрачную цель. Вот все, ради чего это все было нужно, — здесь, рядом, спит в его руках.