Страница 17 из 17
Когда на землю опустились сумерки, все было кончено. Франц бережно перехватил плачущий комок, перерезал пуповину перочинным ножом и укутал ребенка в одеяло. Беатрис затихла, но по вздымающейся груди Майер понял, что с ней все хорошо. Не решаясь пока тревожить ее, он укрыл ее своей курткой и осторожно присел рядом, давая ей увидеть своего сына. Тонкие руки девушки почти сразу бережно обхватили теплый комочек, который тут же перестал плакать.
Беатрис тихо заплакала, а Францу почему-то захотелось рассмеяться. Его распирало от сумасшедшей радости. Вот здесь, в его руках появилась новая жизнь, и плевать, что, это не его ребенок, хотя, по сути, теперь — его, как и его мать. Он помог этой жизни появится на свет, и теперь будет отвечать за нее пока его собственные глаза не закроются. И в этом и есть простое человеческое счастье, и оно не имеет цены.
Убедившись, что мать с ребенком чувствуют себя хорошо, Франц, ополоснув лицо, принялся за обустройство лагеря и разведение костра. Ночи уже были достаточно теплы, но рисковать он не хотел. Пока он, сидя возле своего семейства, колдовал над хворостом, Беатрис тихо поинтересовалась насчет имени новорожденного.
— Мне нравится это имя. Думаю, это будет честно, — он улыбнулся, наклонившись и поцеловав Беатрис. Адриан Карл Майер уже сладко сопел у материнской груди, весьма довольный этой жизнью, которая для него была далека от войны и боли. Огонь потрескивал, пожирая ветки и время от времени подкидывая в ночное небо столпы искр. Устроив мать и ребенка в теплой телеге, Франц сидел на козлах, охраняя их сон и думая о том, какая же все-таки причудливая штука — жизнь, и случилось бы с ним все это, если бы в то морозное утро жена французского капитана оставила умирать в лесу раненного немецкого солдата.
Вместо эпилога
— Франц…
Мужчина, лежа в высокой траве, сделал знак светловолосому мальчишке трех лет, лежащему рядом, чтобы он не отзывался, и подмигнул.
— Адриан! Ты где, малыш?
Беатрис, в легкой белой блузке и плюшевой юбке, шла через пшеничное поле и настороженно вертела головой. На руке у нее висела корзина, в которой были крынка с молоком и свежий хлеб. Она прошла мимо них, продолжая звать.
— Попалась! Держи маму! — мальчонка вскочил с земли, не утерпев, и кинулся к ней, обхватив колени руками.
— Сдавайся, мы берем тебя в плен, — Франц легко забрал у нее корзинку и обнял за талию.
— Сдаюсь, у меня никаких шансов, — рассмеялась девушка, убирая выбившуюся из косы черную прядь за ушко. — Но я надеюсь на снисхождение к пленным… Тем более, что вы взяли в плен уже двоих, — добавила она уже тише, счастливо кивая и не сдерживая улыбки, наблюдая, как выражение на лице мужа сменяется от удивления до дикого восторга. А дальше земля исчезла у нее из-под ног, а голова закружилась в такт движениям Франца, кружащего ее среди золотых колосьев под заливистый смех ее старшего сына.