Страница 36 из 42
В то время как Европа суетилась таким образом, объединяясь против Наполеона, сам он, окруженный всем великолепием итальянского королевского сана, предавался мыслям, совершенно противоположным мыслям своих противников, даже самых умеренных. Вид Италии, театра его последних побед, предмета всех его предпочтений, переполнял его новыми замыслами возвеличения его империи и устройства его семьи. Вовсе не желая делить Италию с кем-либо, он подумывал, напротив, оккупировать ее полностью и создать в ней несколько вассальных королевств, которые послужат укреплению новой Западной империи.
Прибыв в Турин, он встретился с Пием VII и в последний раз ласково попрощался с ним. Затем он с бесконечной милостью принимал своих новых подданных и с умной заботливостью, какую привносил во все свои поездки, занимался защитой их интересов, весьма отличных от интересов остальной части Французской империи. Он исправил ошибки и несправедливости администрации, исполнил множество просьб и показал, чтобы соблазнить население, всю привлекательность верховной власти. Затем он потратил несколько дней на осмотр крепости Алессандрии, его великого детища и основы его водворения в Италии. Наконец, 5 мая, с высоты трона, установленного на равнине Маренго, где пять лет назад он выиграл верховную власть, Наполеон наблюдал за прекрасными маневрами, представляющими памятную баталию. Маневрами командовали Ланн, Мюрат и Бессьер. Не хватало только Дезе! Наполеон заложил первый камень монумента в память о храбрецах, павших на поле брани. Из Алессандрии он отправился в Павию, куда городские власти Милана доставили ему заверения в верности от его новой столицы, и 8 же мая вступил в Милан под пушечные выстрелы и перезвон колоколов, среди возгласов народа, воодушевленного его прибытием. В сопровождении итальянских властей и духовенства Наполеон отправился преклонить колени в древний Миланский собор, которым восхищается вся Европа и который был окончательно достроен благодаря ему.
Среди этого упоения величием и застало императора предложение принять в Париже Новосильцева. Он ощутил наилучшее расположение к тому, чтобы принять русского посланца, выслушать его, договориться с ним, неважно в какой форме, официальной или нет, лишь бы переговоры были серьезны и, при попытках воздействовать на него, не обнаружили пристрастной снисходительности к Англии. Что до условий, Наполеон не собирался сводить счеты с русскими. Но он не знал их предложений; он видел лишь демарш, произведенный в надлежащей форме, и поостерегся, отвергнув его, совершить ошибку. Он отвечал, что примет Новосильцева в Париже в июле месяце; его морские планы, которыми он не прекращал заниматься, несмотря на развлечения, должны были привести его обратно во Францию лишь к этому времени. Тогда он и предполагал принять Новосильцева и решить, стоит ли труда его слушать, оставаясь в то же время в постоянной готовности прервать дипломатическую беседу, чтобы отправиться в Лондон разрубить гордиев узел всех коалиций.
Двадцать шестого мая Наполеон короновался в Миланском соборе с таким же блеском, с каким короновался в Париже полугодом ранее, в присутствии европейских посланников и депутатов со всей Италии. Железную корону, слывущую древней короной ломбардских королей, привезли из Монцы, где она бережно сохранялась. После того как кардинал Капрара, архиепископ Миланский, благословил ее в формах, некогда использовавшихся в отношении принимавших корону Италии германских императоров, Наполеон сам возложил ее себе на голову, произнеся по-итальянски священные слова: «Бог мне ее дал, горе тому, кто ее коснется!» (Dio me l’ha data, guai a chi la tocchera). Произнося эти слова, он вызвал трепет присутствующих энергичностью своего акцента. Великолепие церемонии, подготовленной руками итальянцев, а именно знаменитым художником Аппиани, превзошло всё виденное когда-либо в Италии.
После коронации Наполеон утвердил закон, которым в Италии учреждалась монархия, подобная французской, и назначил вице-королем Евгения Богарне. Затем, на королевском заседании Законодательного корпуса, он представил молодого государя итальянскому народу. Весь июнь он председательствовал в Государственном совете, каждодневно вникая во все подробности дел, и придавал управлению Италией те же черты, какие сообщил управлению Францией.
По воскресеньям Наполеон принимал большие войсковые парады в Милане, а затем возвращался во дворец и устраивал публичный прием послов европейских дворов, именитых иностранцев и представителей знатных итальянских семейств и духовенства. На одном из таких приемов он обменялся орденами Почетного легиона с самыми древними и самыми знаменитыми орденами в Европе. Первым перед ним предстал посланник Пруссии и вручил ему ордена Черного и Красного орла. Затем явился посол Испании с орденом Золотого руна, затем, наконец, посланники Баварии и Португалии с орденом Святого Губерта и орденом Христа. Наполеон всем вручил взамен большую ленту Почетного легиона и выдал столько же орденских знаков, сколько получил сам. Затем он раздал иностранные награды выдающимся деятелям Империи. За несколько месяцев его двор обрел такой же вес, что и все европейские дворы: он носил такие же награды и облачался в столь же великолепные костюмы, напоминающие воинские мундиры. Сохранив среди этого блеска внешнюю простоту, Наполеон, нося на груди в качестве единственной награды знак Почетного легиона, одеваясь в форму гвардейских егерей без всякого золотого шитья и нося черную шляпу, на которой сверкала лишь трехцветная кокарда, ясно давал понять, что окружающая его роскошь создана не для него.
Его пребывание в этой прекрасной стране вскоре произвело в нем то опасное воодушевление, которое так сильно угрожало поддержанию всеобщего мира. Он начал чувствовать крайнее недовольство неаполитанским двором, который, будучи полностью отданным во власть англичанам и русским и публично защищаемый ими на всех переговорах, не переставал выказывать самые враждебные чувства в отношении Франции. Неосмотрительная королева совершила весьма непродуманный демарш. Она отправила в Милан некоего князя Кардито, самого неуклюжего из переговорщиков, с тем чтобы выразить протест против принятия Наполеоном титула короля Италии, титула, которому многие присваивали слова, написанные на железной короне: rex totius Italiae – король всей Италии. Маркиз де Галло, посол Неаполя, человек здравомыслящий и приятный императорскому двору, безуспешно пытался помешать опасной выходке. Наполеон согласился принять князя Кардито, но в день дипломатического приема. В тот день он прежде самым милостивым образом принял де Галло, а затем обратился по-итальянски с самой грозной речью к князю Кардито и объявил ему, в выражениях сколь жестких, столь и презрительных, что выгонит королеву из Италии и не оставит ей в качестве прибежища даже Сицилии. Князя Кардито увезли почти в обмороке.
Вспышка Наполеона произвела большую сенсацию и вскоре заполнила депеши всей Европы. С той минуты он задумал сделать Неаполитанское королевство семейным королевством и одним из фьефов[10] своей великой Империи. Постепенно в его разум начала проникать мысль прогнать Бурбонов со всех тронов Европы. Но осуществление этих планов временно откладывалось. Поглощенный исключительно высадкой, он не хотел сейчас развязывать войну на континенте.
Нашлось, однако, одно мероприятие, которое казалось ему своевременным и безопасным, а именно, требовалось положить конец плачевному положению Генуэзской республики. Эта республика, расположенная между Средиземным морем, где господствовала Англия, и Пьемонтом, который присоединила к своей территории Франция, будто стиснутая двумя великими державами и прежде процветающая, клонилась к упадку, ибо терпела все неудобства присоединения к Франции, не имея возможности пользоваться преимуществами такового. Присоединив Генуэзский порт и население обеих Ривьер к Французской империи, Наполеон мог обеспечить себе протяженность побережья от Текселя до главного залива Средиземного мора и такое количество матросов, какое могло со временем сделать его если не равным Англии на морях, но по крайней мере ее достойным соперником.
10
Фьеф (то же, что и феод) – ленное поместье. – Прим. ред.