Страница 26 из 42
Первые шаги в этом отношении, сделанные Камбасересом и посланником Итальянской республики в Париже Марескальчи, нашли благосклонный прием у членов Консульты и ее вице-президента Мельци, хотя последний и примешал к своему ответу довольно желчные соображения. Итальянцы без сожалений принимали превращение своей республики в монархию, потому что надеялись добиться хотя бы частичного исполнения своих пожеланий. Они, конечно, хотели короля, и в качестве такового – одного из братьев Наполеона, но при условии, что выбор падет на Жозефа или Луи, а не на Люсьена, которого они исключали категорически. Затем они хотели, чтобы король принадлежал им целиком и полностью и постоянно пребывал в Милане; чтобы короны Франции и Италии незамедлительно разделились; чтобы все чиновники были итальянцами; чтобы не нужно было более платить субсидии на содержание французской армии; и чтобы Наполеон, наконец, заставил Австрию признать новые перемены.
При таких условиях, говорил вице-президент Мельци, итальянцы будут удовлетворены, ибо до сих пор они обнаруживали преимущества своего освобождения лишь в увеличении налогов.
Столь низкие доводы вызывали негодование Наполеона, но не удивляли его, ибо он невысоко ставил людей, хоть и не пытался их унижать. В самом деле, ведь не об унижении думают, когда требуют от них великих деяний. Поэтому доводы Мельци и вызвали его негодование. «Как! – восклицал он. – Итальянцы чувствительны лишь к деньгам, которые платят за независимость! Можно подумать, что они настолько низки и трусливы: однако я далек от того, чтобы считать их таковыми. Могут ли они сами освободиться и защитить себя без французских солдат? А если не могут, то не справедливо ли, что они вносят свой вклад в содержание солдат, которые проливают за них кровь? Кто объединил в единое государство и единый народ пять или шесть провинций, которыми правили ранее пять или шесть разных государей? Кто, если не французская армия и не я во главе ее? Если бы я захотел, то поделил бы верхнюю Италию на кусочки и раздал – частью папе, частью австрийцам, а частью испанцам. Такой ценой я мог обезоружить державы и добиться для Франции мира на континенте. Разве итальянцы не понимают, что с государства, которое включает уже треть всей Италии, начинается восстановление их нации? Разве их правительство состоит не из итальянцев и основано не на принципах справедливости, равенства и благоразумной свободы, на принципах самой Французской революции, наконец? Чего же они еще хотят? Разве я могу сделать всё в один день?»
Наполеон был совершенно прав относительно Италии. Без него Ломбардия удовлетворила бы своими клочками папу, императора Германии, Испанию и Сардинию, послужив возмещением за присоединение Пьемонта к Франции. Это правда, что Наполеон трудился над восстановлением итальянской нации в интересах французской политики. Но разве такое понимание французской политики не оборачивалось великим благодеянием для итальянцев? Разве не должны были они содействовать такой политике всеми своими силами?
Коронация предоставляла случай собрать в Париже делегатов от различных итальянских властей и пригласить вице-президента Мельци. Камбасерес, Марескальчи и Талейран вступили с ними в переговоры и достигли согласия по всем пунктам, кроме одного – уплаты субсидии Франции, ибо итальянцы хотя и полагали французскую оккупацию своим спасением, но не хотели нести за нее расходы.
Затем Камбасерес приступил к переговорам с Жозефом Бонапартом о его вступлении на трон Италии. К великому удивлению Наполеона, Жозеф отказался от трона по двум причинам, первая из которых была весьма естественна, а вторая – весьма самонадеянна. Жозеф объявил, что, поскольку в силу принципа разделения корон владение итальянским троном станет отречением от трона французского, он желает оставаться французским принцем со всеми правами наследования империи. Поскольку у Наполеона нет детей, он предпочитает отдаленную возможность царствовать во Франции немедленному восхождению на трон Италии. Такое притязание было более чем естественным и патриотическим. Второй мотив отказа Жозефа состоял в том, что ему предлагали королевство, расположенное в чересчур близком соседстве, а следовательно зависимое, и потому он смог бы там править лишь под властью главы Французской империи, а ему не подходило царствование такой ценой. Такое желание освободиться от могущества брата являло собой весьма недальновидную неблагодарность, ибо стремиться к изоляции во главе новообразованного итальянского государства значило стремиться как к погибели Италии, так и к ослаблению Франции.
Настояния в отношении Жозефа оказались тщетны, и, хоть о его назначении уже объявили всем дворам, с которыми Франция состояла в сношениях, то есть Австрии, Пруссии и Святому престолу, следовало вернуться к другим мыслям и придумать новую комбинацию. Наполеон решил сам надеть железную корону и именоваться Императором Французов и Королем Италии. Против такого плана имелось лишь одно возражение: он слишком явно напоминал о присоединении Пьемонта к Франции. Существовал риск глубоко оскорбить таким образом Австрию и увести ее от миролюбивых мыслей к воинственным идеям Питта, который со времени своего возвращения к делам старался завязать новую коалицию. Во избежание такой неприятности Наполеон собирался категорически заявить, что корона Италии останется на его голове лишь до наступления мира и что когда придет время, он приступит к разделению королевств, выбрав себе преемника среди французских принцев. В настоящее время он выбрал Евгения Богарне, сына Жозефины, которого любил как собственного, и сделал его вице-королем Италии.
Постановив таким образом, он не слишком обеспокоился тем, понравится ли его решение Мельци, чьи неразумные жалобы начинали его утомлять. В данном случае Наполеон отказался от использования конституционных форм; он действовал как творец, сделавший из Италии то, чем она стала, и имеющий право поступить с ней так, как считал для нее полезным. Талейран подготовил доклад, в котором показал, что итальянские провинции, зависевшие прежде от бывшей Венецианской республики, Австрийского дома, герцога Моденского и Святого престола, объединившись в единое государство, зависели теперь от воли Императора Французов; что он должен предоставить им справедливое правление, сообразное их интересам и основанное на принципах Французской революции, и что он может придать сему правлению такую форму, какая наилучшим образом будет соответствовать его обширным замыслам. За сим последовал декрет, учреждающий новое королевство и подлежащий принятию Консультой и итальянскими депутатами, присутствующими в Париже, с последующей его передачей во французский Сенат и утверждением на императорском заседании в качестве одного из важнейших конституционных актов Империи.
Однако нужно было, чтобы и Италия каким-то образом поучаствовала в принятии новых решений. Задумали и для нее провести церемонию коронации. Решили извлечь из сокровищницы Монцы знаменитую железную корону ломбардских государей, чтобы Наполеон возложил ее себе на голову после того как ее благословит архиепископ Миланский, – сообразно с древним обычаем германских императоров, которые получали в Риме корону Запада, а в Милане – корону Италии. Зрелище должно было взволновать итальянцев, пробудить их надежды, завоевать партию дворян и священников, которые особенно сожалели о монархических формах австрийского владычества, и удовлетворить народ, всегда пленяющийся роскошью своих властителей; ибо роскошь, не переставая ласкать его взор, в то же время питает и промышленность. Что до просвещенных либералов, им пришлось бы в конце концов понять, что лишь воссоединение судеб Италии с судьбами Франции может обеспечить ее будущее.
Решено было, что после принятия нового декрета итальянские депутаты, посланник Марескальчи и обер-церемониймейстер Сегюр отбудут в Милан прежде Наполеона, чтобы организовать итальянский двор и подготовить торжества коронации.
Но прежде депутатов собрали в Париже, представили им декрет, который они единогласно приняли, а затем на 17 марта 1805 года назначили императорское заседание Сената. Император явился в Сенат в два часа, со всей помпой конституционных государей Англии и Франции, когда они проводят королевские заседания. Встреченный у дверей Люксембургского дворца большой депутацией, он воссел затем на трон, вокруг которого разместились принцы, шесть великих сановников, маршалы и великие офицеры короны. Он приказал оповестить присутствующих об актах, которые должны были стать предметом заседания. Талейран зачитал доклад, а после него императорский декрет. Затем вице-президент Мельци зачитал на итальянском языке копию декрета, одобренную ломбардскими депутатами, а посланник Марескальчи представил Наполеону депутатов, которые передали ему клятву верности как королю Италии. По окончании церемонии Наполеон, сидя и с покрытой головой, произнес твердую и сжатую речь, смысл которой понять было нетрудно.