Страница 4 из 13
Вряд ли задумывались тогда молодые Лида и Вася Пономаренко, что, связав свою судьбу с Каневом и «Магнитом», приняв это смелое решение и сделав такой ответственный шаг, они в корне изменили не только свою жизнь, но и мою с сестрой, и последующих поколений. Для меня это стало примером того, что человек может и должен влиять на свою судьбу и формировать свое будущее. И за это я им безгранично благодарна.
Глава 2. Сладкое искушение
Недалеко от дома была большая лужа с темным илистым дном. Чтобы пробраться к ней, мне приходилось преодолевать высокую земляную насыпь и старую, поросшую сорняками свалку. В один из жарких летних дней я обнаружила, что лужа высохла, дно растрескалось и стало похоже на черные плитки шоколада. Некоторые «плитки» были еще влажные, словно подтаяли на солнце, и глянцево блестели, другие, наоборот, уже пересохли и скрутились в трубочки. Неожиданно найденная огромная «шоколадка» подействовала на меня завораживающе, и в следующее мгновение я бросилась собирать «плитки», сразу же отправив первый кусок в рот. Получилось невкусно, уж точно несладко и до слез обидно. Я начала выплевывать землю, растирая ее ладошкой по заплаканному лицу, и мне очень-очень захотелось, чтобы прямо сейчас у меня в руках оказался цветик-семицветик* (Сказка «Цветик-Семицветик», В. Катаев, 1940). Сорвав один из семи лепестков, я бы запустила его по ветру и сказала: «Лети, лети лепесток, через запад на восток, облети вокруг Земли, быть по-моему вели!» – и в тот же миг эти черные пластинки превратились бы в настоящий шоколад или мягкий черный гематоген, который мама иногда покупала в аптеке через дорогу.
Со сладостями у меня всегда были особые отношения. Я получала их либо по праздникам, либо когда кто-то приходил в гости, но при этом всегда только за хорошее поведение. У нас никогда не лежали конфеты в вазе на столе, как это было принято у других, а все куда-то пряталось. Может, поэтому мне всегда их так сильно хотелось, а может, и по другой причине: ведь сладости мне давали, только если я их заслуживала, то есть была хорошей девочкой. В такие моменты меня хвалили и всячески показывали, что любят, и чем больше я съедала сладостей, тем лучше выглядела в собственных глазах. Не знаю, что было для меня тогда важнее: конфета или внимание родителей, в любом случае получение обычной конфеты стало в какой-то момент моей главной целью, синонимом счастья, синонимом родительской любви, внешних проявлений которой мне так недоставало.
Однажды моя безудержная тяга к сладкому чуть не привела к беде. Доставая из-под шкафа закатившийся красный резиновый мячик, я обнаружила на полу белые круглые таблетки, похожие на сладкие витаминки-аскорбинки. Забыв про мяч, я тут же собрала их в ладошки и, спрятавшись за шторой у окна, быстро съела. Были они сладкими или горькими, я не запомнила, но вкус воды с марганцовкой, которой мама промывала мне желудок, обнаружив пустые обертки от нафталина, отпечатался в памяти навсегда.
Приезжая в гости к бабушке в село, я первым делом спрашивала, есть ли у нее конфетка. Бабушка заговорщически, словно это был только наш с ней секрет, улыбалась, и я тут же неслась в дом перетряхивать тумбочки и шухлядки. Не найдя заветный мешок на нижнем уровне, я забиралась на спинку дивана и, встав на цыпочки, начинала прочесывать рукой по фанерному шкафу сверху. Где-нибудь в дальнем углу, между альбомами со старыми, выцветшими фотографиями, какими-то белыми узелками, круглой синей медицинской лампой и мамиными пожелтевшими школьными тетрадями мешок со сладостями обязательно находился. Схватив добычу, я прыгала вниз, садилась на диван и опустошала его, старательно сворачивая и складывая пустые обертки обратно в мешок. Сперва уничтожались шоколадные конфеты, затем батончики и ириски, после чего наступала очередь карамелек и барбарисок, а напоследок и сахарного печенья – ну не оставлять же его с пустыми фантиками!
Позже, в школьные годы, втайне от родителей я покупала на сэкономленные от обеда деньги шоколадный батончик с мягкой начинкой, тут же его разворачивала, откусывала большой кусок и мгновенно съедала. Самой вкусной была середина, которая таяла во рту и которую не нужно было долго разжевывать. При всей моей неистовой любви к сладостям я не умела их есть, точнее, получать удовольствие от медленного таяния шоколада во рту или рассасывания сладкой карамельки: все мгновенно разжевывалось, перемалывалось, перетиралось и заглатывалось. Ключевым для меня являлся сам факт поедания конфеты.
Однажды, классе в пятом, одноклассница Света пригласила меня к себе на день рождения. Опаздывать я никогда не любила, поэтому всегда, даже на уроки в школу, приходила заблаговременно. Ожидая других гостей, мы со Светой играли в гостиной. Через приоткрытую дверь в соседнюю комнату я увидела накрытый праздничный стол, в центре которого стояли хрустальные вазы, доверху наполненные глазированным арахисом и изюмом в шоколаде. Когда раздался звонок в дверь, именинница побежала встречать гостей, а я, не выдержав соблазна, бросилась в соседнюю комнату. Отодвинув расставленные вдоль стола стулья, я пробралась к центру, запустила руку в вазу и принялась наполнять конфетами карманы своего праздничного платья. В этот момент в гостиной послышались чьи-то шаги. Я встрепенулась, пальцы непроизвольно разжались, и конфеты одна за другой звучно посыпались в пустую тарелку. От страха я забралась под стол и начала уничтожать улики, быстро запихивая сладости в рот. Горошинки падали на пол, подпрыгивая на ходу, разбегались по сторонам, а я, пытаясь их поймать, еще больше просыпала из наполненных карманов. Меня тут же обнаружили, и пришлось выбираться из своего убежища на виду у Светы, ее родителей и собравшихся гостей. Краска стыда залила мне лицо, уши пылали, а на глазах выступили слезы. Придумав что-то про игру в прятки, я побежала в туалет, закрылась и, рыдая, все-таки доела оставшийся в карманах арахис.
Придя после школы домой, я первым делом разыскивала спрятанный от меня ключ от бара, чтобы стащить несколько шоколадных конфет из коробки «Ассорти». Со временем коробка опустошалась, мама обнаруживала пропажу, и ключ прятали уже в другом месте. Сам факт наличия конфет в доме иногда настолько сильно начинал меня мучить, что я не могла ни о чем другом уже думать. И лишь съев их, я успокаивалась.
Случалось так, что кто-то из одноклассников звал меня к себе домой вместе сделать уроки, но прежде чем согласиться, я всегда выясняла, что из сладкого есть у него дома. И пока у меня списывали математику или сочинение по литературе, я наворачивала ириски или овсяное печенье, запивая сладким ягодным компотом.
Возможно, моя избыточная тяга к сладкому появилась в ответ на эмоциональную неудовлетворенность. Зерно страсти, присущее каждому человеку по его природе, но прорастающее лишь при наличии походящих условий, в моем сердце дало крепкие всходы. И если в детстве сладости компенсировали мне отсутствие проявлений любви родителей, то, когда я повзрослела, сладкая напасть уже превратилась в закрепившийся способ получения радости, искушая опустошить за раз банку сгущенки, вместо обеда съесть штук двадцать конфет или недельный запас мороженого.
Глава 3. «Солнышко»
Когда мне было пять лет, родилась сестра Зоя. Это произошло на Пасху, в Светлое Христово Воскресение, 25 апреля 1976 года, так что можно сказать, что ребенок родился светлым и Божьим. Незадолго до этого события меня отправили к бабушке в село, и в тот момент я решила, что родители меня бросили и больше не любят. Я плакала, просила забрать домой, обещала быть всегда послушной девочкой и даже устроила настоящую истерику с громкими воплями и стекающими прямо в рот тягучими потоками соплей, но тато уехал, а я уткнулась зареванным лицом в подол коричневой бабушкиной юбки и еще долго всхлипывала и подрагивала. Дважды в неделю тато приезжал на своем красивом двухколесном мотоцикле, чтобы взять свежих продуктов и молока для мамы, и через пару часов уезжал обратно, оставляя за собой столб дорожной пыли и запах бензина. Страх маленького человека, покинутого самыми любимыми людьми, сильно ранил тогда детское сердце. Неосознанно я вступила в отчаянную схватку с новорожденной сестрой за любовь родителей. Это соперничество продлилось вплоть до окончания школы и моего отъезда из дома, а потом, хотя и не проявлялось в столь агрессивной форме, длилось еще несколько десятков лет.