Мартовские фиалки

Я заглянул в газету, которую он оставил на столике, и мне тут же попалась на глаза маленькая заметка о том, что "ведется расследование обстоятельств пожара на Фердинандштрассе, во время которого, как известно, погибли два человека". Однако ни имен, ни упоминания, что погибшие - дочь и зять моего клиента, в заметке не было. О том, что, по мнению полиции, это убийство, тоже не говорилось ни слова. Я с негодованием бросил газету на соседний столик - на коробке спичек информации больше, чем в этой "Беобахтер". Тем временем ребята из полиции нравов собрались уходить. Шток вернулся с кружкой пива и, поднеся ее мне прямо к лицу, похвалился:

- Полюбуйся, какая пена. Как всегда.

- Спасибо.

Я сделал большой глоток и вытер пену с губ тыльной стороной ладони. Фрау Шток вынула из кухонного лифта тарелку со свиной ножкой. Поставив ее на стол, она кинула на мужа взгляд, который, подумал я, мог прожечь его насквозь, но он сделал вид, что ничего не заметил. Фрау отправилась прибрать стол ассистента из криминальной полиции, а Шток присел ко мне и смотрел, как я ем.

Утолив немного голод, я задал свой обычный вопрос:

- Есть что-нибудь новенькое?

- Из канала Ландвер выловили мужской труп.

- Ну, это такая же редкость, как толстый железнодорожник, - сказал я ему. - Ты же знаешь, что этот канал - сточная канава Гестапо. Если кто-нибудь исчезает в этом Богом проклятом городе, то его надо искать на барже, а не в полицейском участке или в морге.

- Да, но у этого в носу был бильярдный кий. Они считают, что ему пробили голову.

Я положил нож и вилку.

- Не мог бы ты воздержаться от подробностей, пока я ем?

- Прошу прощения, - сказал Шток. - Да я тебе, собственно, уже все сказал. Но что касается Гестапо, обычно они так не делают. Правда?

- Трудно сказать, что у них там, на Принц-Альбрехт-штрассе, считается обычным делом. Может быть, этот человек сунул нос не в свои дела, и они решили это как-то отметить.

Я вытер рот и положил на стол мелочь, которую Шток взял, не потрудившись даже пересчитать.

- Смешно подумать, что когда-то в здании Гестапо была Школа искусств.

- Да, забавно. Бьюсь об заклад, что эти гестаповские ублюдки так устают за день, что ночью спят без задних ног... - Я встал, пора было уходить. Впрочем, хорошо, что чета Линдберг посетила Берлин.

Я вернулся в свое агентство. Фрау Протце протирала стекло на пожелтевшей гравюре, которая висела на стене в моей приемной, на гравюре был изображен эпизод из истории Германии XVI века. Я видел, что затруднительное положение, в котором оказался бургомистр Ротенбурга - один из персонажей этого эпизода, - вызвало улыбку у фрау Протце. Когда я вошел, зазвонил телефон, и она, улыбнувшись, изящной походкой прошла в свой крошечный кабинетик, чтобы снять трубку, а я взял в руки гравюру и стал рассматривать ее сквозь чистое стекло. Она висела у меня так давно и я настолько привык к ней, что перестал замечать. История заключалась в следующем: бургомистр Ротенбурга обратился к Тилю, главнокомандующему императорской немецкой армии, с мольбой пощадить его родной город, спасти от разрушения, на что Тиль ответил, что он пощадит город, если бургомистр выпьет шесть литров пива, не переводя дыхания. Насколько я помню, бургомистр совершил этот подвиг, и город был спасен. Я всегда был уверен, что выпить столько пива и остаться в живых мог только немец. И лишь головорезы из СА могли бы додуматься до такого изощренного издевательства. Выходит, ничто не изменилось за прошедшие столетия.

- Это дама! - крикнула мне фрау Протце. - Она отказывается назвать свое имя, но настаивает на том, чтобы вы подошли к телефону.

- Ну что ж, придется поговорить.

Я вернулся в свой кабинет и взял трубку.

- Мы с вами встречались прошлой ночью, - сказал голос в трубке. Я выругался про себя, решив, что это Карола, девушка, с которой я познакомился на свадьбе Дагмар и о которой мне не хотелось бы вспоминать. Но это была не Карола. - Или скорее сегодня утром. Было уже поздно, вы собирались уходить, а я только возвращалась с вечеринки. Ну что, вспомнили?

- Вы фрау... - с сомнением в голосе произнес я, все еще не веря, что это Ильза Рудель.

- Пожалуйста, никаких фрау. Просто Ильза Рудель, если не возражаете, господин Гюнтер.

- Разумеется, не возражаю, - ответил я. - И разве я могу забыть нашу встречу?

- Ну, вы выглядели таким усталым! - Она говорила, как бы лаская голосом. - Мы с Германом часто забываем, что другие не засиживаются до утра, как мы.

- Позволю себе заметить, что на вас это совсем не отражается.

- Спасибо за комплимент, - проворковала она, и я понял, что она действительно польщена. По своему опыту я знаю, что, сколько ни льсти женщине, ей все равно мало. Так и собака: сколько ни дай ей бисквита, она его будет есть хоть до утра.

- Чем я могу быть полезен?

- Есть одно неотложное дело, которое я хотела бы с вами обсудить. Но не по телефону.

- Тогда приходите ко мне в агентство.

- Боюсь, что не смогу этого сделать. Я сейчас на студии в Бабельсберге. А вы могли бы заехать ко мне домой сегодня вечером?

- Домой? - переспросил я. - Ну что ж, с огромным удовольствием. Где вы живете?

- Баденшештрассе, 7. Скажем, часиков в девять?

- Прекрасно.

Она повесила трубку, а я закурил и мечтательно уставился в окно. Значит, Ильза снимается в кино, подумал я и представил себе, как она набирает мой номер, сидя в гримерной, в халате, наброшенном на голое тело, поскольку съемки только что закончились, а снималась она обнаженной, плавая в горном озере. Я представил себе, как все это было, мгновенно - воображение мое работало активно. Какое-то время я предавался своим фантазиям, но неожиданно спросил сам себя: а знает ли об этой квартире на Баденшештрассе Сикс? Разумеется, он должен знать, что у жены есть свои апартаменты, решил я. Скорее всего, ей нужна эта квартира, чтобы сохранить определенную степень независимости. Уж если такой женщине чего-нибудь хочется, она этого добьется, будьте уверены. А если она еще пустит в ход свое обаяние, то сможет заполучить Луну и пару галактик в придачу. В то же время я был уверен, что Сикс не знает о том, что она назначила мне свидание и, уж конечно, если бы узнал об этом, то пришел бы в ярость. Он ведь предупредил, что мне не следует совать нос в его семейные дела. Не знаю, о каком таком безотлагательном деле она хотела со мной говорить, но можно не сомневаться, что разговор не предназначался для ушей этого гнома, ее мужа.