Страница 31 из 55
— С чего это вдруг? — Терех в упор взглянул на Труна Савельича.
Трун Савельич часто заморгал под тяжёлым взглядом Тереха. Он встал, не зная, как подавить своё смущение, стал облачаться в шубу.
— Может, отужинаешь с нами, друже, — обратился к Труну Савельичу бондарь Кудим. — Моя жена овсяный кисель приготовила, пирогов с морковью напекла.
— Рад бы, да не могу, — пропыхтел Трун Савельич, укутав в шубу своё тщедушное тело, — поелику у меня сегодня дел много.
— Какие дела, темно уже на улице! — хмыкнул Кудим.
— Домашние дела меня и ждут, — глядя в пол, пробормотал Трун Савельич. Он комкал в руках шапку, словно хотел ещё что-то сказать, но никак не решался.
Терех, решив, что Труну Савельичу нужен его немедленный ответ, промолвил, встав со скамьи:
— Передай от меня поклон своей супруге, Трун Савельич. Сам прими от меня благодарность за всё добро, которое ты мне сделал. Но в дом ваш мы с Варварой больше не вернёмся, уж не обессудь.
— Тесть мой словом с тобой перемолвиться хочет, — выдавил из себя Трун Савельич, глядя на Тереха. — Прояви к нему уважение, навести его, недужного от ран.
— Сегодня уже поздно, завтра я к вам наведаюсь, — сказал Терех.
Трун Савельич удалился, явно недовольный ответом Тереха.
За ужином Терех ловил на себе взоры Кудима, его жены Евстолии, их детей Лепко и Купавы. И только Варвара была целиком сосредоточена на еде. Терех думал о том, что благодаря причудам судьбы-злодейки он вдруг возвысился в сотники, и теперь Кудим и его домочадцы взирают на него с почтением, как на боярского сына. Спесивый Трун Савельич возжелал опять подружиться с Терехом, прознав, что тот на хорошем счету у посадника Иванко. Будь жива Аграфена, Терех наверняка обрадовался бы такому своему возвышению, поскольку делиться с ней любым своим успехом ему было вдвойне приятно. Но злой рок навсегда разлучил Тереха с Аграфеной. Поэтому в мыслях и в груди Тереха образовалась гнетущая пустота, а все его чувства были притуплены болью этой невосполнимой утраты.
Терех поел совсем мало и первым удалился из-за стола, не желая внимать болтовне Кудима и его жены. Терех сказал, что сильно хочет спать. И это было правдой. Завалившись на свою лежанку у печи, он укрылся одеялом с головой, чтобы огонёк горящей лучины не пробивался в его затуманенное сознание сквозь смежённые веки.
Некоторое время Терех лежал на боку, с головой укрытый одеялом, пытаясь отвлечься от тяжёлых мыслей и заснуть. Его уставшее тело с благодарностью воспринимало состояние покоя. Тереху стало хорошо уже только от того, что он лежит и не двигается. Но вдруг в сонные мысли Тереха проникла тоска по Аграфене, по её белым рукам, по дивным синим очам, по алым губам... Тереху почудилось, что Аграфена склонилась над ним и нежно коснулась устами его щеки, при этом её тяжёлая коса упала ему на спину. Терех рванулся, чтобы обнять Аграфену, и... пробудился. От резкой боли у него заломило в висках.
Терех сел на постели, свесив ноги на пол и прижавшись спиной к тёплой печи. Ему хотелось разрыдаться от отчаяния и охватившего его одиночества.
В доме все спали. Из соседней комнаты доносился храп Кудима. За печью стрекотал сверчок. Лунный свет, проливаясь в небольшие окна, лежал квадратными пятнами на тёмном полу.
Стараясь не шуметь, Терех оделся потеплее и вышел на заснеженный двор. Холодный ночной воздух взбодрил Тереха, мигом забравшись к нему за ворот и в рукава его полушубка. Терех отворил ворота и направился к пепелищу, на месте которого некогда стояла избушка Аграфены Воронихи. Терех довольно быстро добрался до Коробейной улицы. Слёзы хлынули у него из глаз при виде груды обугленных брёвен и почерневшего остова печи с длинной кирпичной трубой, при бледном лунном свете от руин пожарища веяло какой-то зловещей безысходностью. «Нету больше красавицы Аграфены, — сквозь рыдания шептали губы Тереха. — Почто такое случилось? Почто именно с ней такое случилось?»
Вдруг до слуха Тереха долетел знакомый тревожный гул сполошного колокола. Обернувшись в сторону набатных раскатов, Терех увидел рыжее зарево над заснеженными крышами домов и храмов.
«Матерь Божья! — подумал Терех, срываясь с места. — Похоже, мунгалы запалили южную стену Торжка!»
Воеводы собрались на совещанье в тереме посадника. Терех прибежал туда в числе последних, поскольку" перед этим он сам проверил дозоры на западной стене города. В эту ночь в карауле на южной стене стояли ратники из сотни боярина Жердяты. Никто из них не сомкнул глаз, и всё же татарам удалось незаметно подкрасться к южному валу и забросить сосуды с негасимым огнём в тёмное чрево бревенчатой стены через пробоины, оставшиеся после обстрела из катапульт.
Военачальники скопом поднялись на боярина Жердяту, виня его в недогляде и в преступной лени. Особенно непримиримо был настроен против Жердяты тиун Гудимир.
— Такое прощать нельзя, братья! — выкрикивал Гудимир. — Как только южная стена догорит и обвалится, так сразу мунгалы ринутся на приступ! Всех нас ждёт смерть по вине Жердяты, который проморгал татарских лазутчиков. Жердяту надо гнать в шею из сотников! Его нужно в поруб заточить!
Посадник Иванко вступился за Жердяту, кое-как утихомирив собравшихся.
— Токмо грызни меж нами не хватало, воеводы! — молвил Иванко с грозным блеском в глазах. — Легко валить всю вину на сотника, хотя по сути дела виноваты в недогляде караульные. Татары хитры, что им стоит подползти по снегу к нашим стенам, укрывшись кусками белой ткани. Рано или поздно такое должно было случиться. Не одолев нас мечами и копьями, мунгалы уповают на неукротимую силу своего огненного зелья. Не спорить нужно, а действовать, братья. Покуда полыхает южная стена, нам надлежит спешно возвести двойную линию частоколов от ворот детинца до восточной стены, дабы не допустить мунгалов на городские улицы.
— Зряшное это дело! — в отчаянии махнул рукой тиун Гудимир. — Татар же тьма-тьмущая, эту лавину не сдержать никакими частоколами!
— А ты что предлагаешь? — повернулся к нему Иванко.
— Я предлагаю оставить Нижний град и запереться в детинце на горе, — ответил Гудимир. — Стены детинца мощнее стен Нижнего града, а валы выше.
— Детинец невелик по сравнению с Нижним градом, все жители Торжка и тем более беженцы укрыться там не смогут, — сказал на это Иванко. — Я не собираюсь без боя уступать нехристям Нижний град. А вы что скажете, воеводы?
Посадник оглядел всех предводителей местного воинства.
Воеводы единодушно поддержали Иванко, поскольку их дома и семьи находились в Нижнем граде. Яким Влункович даже заявил, что участок сгоревшей стены можно будет быстро восстановить, благо, брёвен и досок в городе хватает, а рабочих рук в избытке.
— Но сначала надо будет как-то остановить татар, которые во множестве устремятся в Торжок через выгоревшую часть стены, — вставил тиун Гудимир, мрачно взглянув на тысяцкого.
Терех сидел в сторонке, не влезая в споры и не требуя наказания для боярина Жердяты. Он глядел на происходящее с каким-то тупым безразличием. Всё это им уже было пережито в начале зимы при обороне Рязани от Батыевой орды. Рязанцы тоже впервые столкнулись с негасимым огнём, с помощью которого татары сожгли стены и башни Рязани, после чего учинили на улицах города кровавое побоище.
Неожиданно сидевший рядом с Терехом боярин Микун обратился к нему, попросив высказать своё мнение.
Очнувшись от своих невесёлых раздумий, Терех медленно встал и произнёс равнодушным голосом:
— Бояре, любые ваши действия есть напрасная тщета, ибо скоро вы все умрёте. И я умру вместе с вами. Рязань стояла крепко, покуда мунгалы не спалили её стены негасимым огнём. После этого Рязань пала. То же самое случится и с Торжком.
Эти слова Тереха прозвучали среди полнейшей тишины. Воеводы, остолбенев, взирали на Тереха кто с недовольством, кто с недоумением.
Наконец гнетущую тишину нарушил голос тиуна Гудимира с нотками зловещего торжества: