Искушение любовью

Отец вопреки ожиданиям Алекса не улыбнулся, а просто кивнул:

– Понимаю.

– Но, как бы там ни было, сегодня вечером мы ужинаем вместе, сэр. А сейчас мне пора.

Алекс крепко обнял отца и направился было к двери, однако сэр Джозеф остановил его:

– Не растягивай на годы епитимью, которую ты на себя наложил.

Алекс вздрогнул:

– Пардон, не понял?

Отец улыбнулся, карие глаза его как будто повлажнели.

– Первый раз, когда я тебя увидел, ты собирал своих свинцовых солдатиков, чтобы переплавить, затем продать металл и купить… Помнишь что?

Алекс почувствовал, как от смущения по телу пробежали мурашки.

– Рождественского гуся для слуг: они тогда не получали жалованья, и это было меньшее, что я мог для них сделать.

– Тогда тебе было всего восемь, и ты не имел никакого отношения к… разочарованности своего отца.

– Не старайся сгладить углы, он был транжира и никудышный человек.

– Не виноват ты и в том,  – продолжил сэр Джозеф с той же немного грустной улыбкой,  – что Аннабел оказалась несовершенной. Главный урок, который тебе следует извлечь, заключается в том, что ты родился не только для того, чтобы страдать за других и пытаться загладить вину каждого, кого встретишь на пути. Смотри, чтобы не оказалось, что ты спасаешь сестер Фергусон исключительно ради своих убеждений.

Грудь Алекса будто сжало железным ободом, но он хрипло рассмеялся.

– О боже, сэр! Зачем мне это? Последним человеком, которого я старался спасти, была моя жена. И она оказалась настолько благодарной, что покончила жизнь самоубийством.

Он был один, когда нашел ее. Аннабел четко рассчитала время для своего страшного деяния. Он тогда вернулся из очень тяжелой поездки и, не обнаружив ее ни в холле, ни в гостиной, отправился в спальню, открыл дверь ванной комнаты, где и увидел ее – в ванне, в воде, окрашенной кровью. Обвившие ее тело волосы напоминали грязные водоросли, в открытых, подернутых темной пленкой безжизненных глазах, как ему тогда показалось, читались одновременно отчаяние и осуждение.

Он приподнял ее и, выкрикивая проклятия, попытался остановить ручеек крови, сочившейся из рассеченного запястья, хотя понимал, что уже поздно. Поздно было уже тогда, когда он входил в дом. Он заклинал ее, умолял, уговаривал вернуться к жизни – до тех пор, пока слуги не оттащили его и не унесли ее тело.

В ее предсмертной записке была единственная фраза: «Я больше так не могу». И только Алекс понимал, что это означает. Только он догадывался, почему она почувствовала необходимость сделать это, какую страшную пустоту она ощущала, какой длинный и извилистый путь пыталась преодолеть.

Он бы тоже не понял, если бы не письмо, которое три недели назад он получил от «Львов»: «Мы думаем, что вам следует об этом знать: найдены письма вашей жены».

Этого было достаточно, чтобы уничтожить их обоих. Он муж преступницы, шпионки, пусть даже она не понимала, что делает. Ему хотелось верить, что не понимала: в конце концов, она просто передавала содержание подслушанных разговоров своим любовникам и могла не знать, как те поступят с этой информацией.

Действительно могла?

Алекс настолько углубился в воспоминания, что не заметил, как свернул с Пиккадилли раньше, чем требовалось, и, сам того не осознавая, шел теперь вдоль какой-то полуразрушенной усадьбы. К реальности его вернул чей-то сиплый, неприятный голос:

– Эй, господин хороший, не слышишь ни хрена, что ль? А?

Остановившись, Алекс обнаружил, что оказался посреди пешеходной дорожки, заполненной спешившими по своим делам людьми. Оглянувшись в сторону, откуда раздался голос, он увидел худющего мальчишку лет десяти, настороженно смотревшего на него из-под шляпы, безобразнее которой ему видеть еще не приходилось.

– А что я должен был слышать? – обратился он к оборванцу.

Мальчишка презрительно хмыкнул и посмотрел на Алекса как на последнего идиота.

– Меня, конечно. Пытаюсь докричаться до вашего уха аж от самого рынка, черт бы его побрал. У меня тут бумажка для вас.

Алекс чуть не засмеялся, однако сдержался, лучше многих зная, что такие беспризорники, зарабатывающие на хлеб мелкими услугами, очень обидчивы. Наклонившись, чтобы лучше слышать мальчишку среди грохота повозок, выкриков уличных торговцев и зазывал-лавочников, Алекс спросил:

– И где же она?

– Вы же лорд Уитмор, так?

Алекс почувствовал, как по спине побежали холодные мурашки, но ответил совершенно спокойно:

– Да.

Мальчишка кивнул и извлек из кармана смятое письмо.

– Почти неделю вас искал. Кто дал, обещал, что получу у вас золотой за доставку.

– Целый золотой? – удивился Алекс. – Тогда это и впрямь что-то важное. Кто велел передать письмо?

Посланец пожал плечами и попытался поплотнее обмотать свои лохмотья вокруг тощей фигуры.

– Почем мне знать? Какой-то франт. Видал его пару раз в «Голубом гусе». Сказал, вы прочтете, потом ответите на один вопрос. Кивнете, если согласны. Помотаете головой – нет.

– И каков же вопрос?

– Понимаете, что бумага значит?

Алекс инстинктивно посмотрел по сторонам, будто опасаясь, что кто-то наблюдает за ними, но никого подозрительного, естественно, не увидел: все было, как обычно на людной улице,  – торговцы и слуги, спешащие по своим делам, цветочницы, извозчики, уличные сапожники. Если кто слегка и выделялся, так это девочка, гнавшая в сторону Смитфилда стайку шагавших вперевалочку на перемазанных дегтем лапах гусей.

– Ну так будете читать иль как? – поторопил мальчишка, пряча руку с письмом в лохмотьях.

Покопавшись немного в кармане, Алекс достал соверен и протянул оборванцу. Тот мгновенно выхватил монету из его руки и обменял на сделавшийся еще более грязным и мятым конверт.

– Удачи вам, господин хороший!

– Подожди,  – остановил его Алекс. – Как тебя зовут?

Мальчишка подозрительно сверкнул глазами.

– А вам это зачем?

Алекс миролюбиво улыбнулся.

– Ну, чтобы запомнить, с кем здесь можно иметь дело.

– Дела у вас с франтом из «Гуся». Но как зовут, скажу, так, на всякий случай: Среда. Линни Среда. Может, когда и встретимся,  – выпалил мальчишка и припустился бежать.

Глаза Алекса автоматически проследили путь сбежавшего собеседника среди разномастной толпы, в то время как пальцы сломали сургуч, которым было запечатано письмо. О холоде он уже забыл.

Внутри оказался еще один конверт. Почерк Алекс узнал сразу и почувствовал смертельный холод. Аннабел! Он инстинктивно огляделся, хотя понимал, что отправитель вряд ли находится среди множества людей, сновавших по прилегающим к рынку узким улицам. Конечно, нет. Иначе они не заставили бы Линни ждать неделю. Алекс склонил голову и начал читать:

«Мы рады, что вы встретились с сэром Джозефом. Состояние его здоровья беспокоит и нас. Мы понимаем, что в данной ситуации вам не следует беспокоить его, сообщая о новых проблемах, но вы должны знать, что примерно три года назад ваш отец оказался в весьма непростой финансовой ситуации из-за неудачных инвестиций. Затем он неожиданно где-то нашел необходимые деньги. Когда вы вскрыли это послание, то, видимо, поняли, почему оно направлено вам. Ваша жена сама вынесла себе приговор, однако она успела выдать и еще кое-кого, и теперь этот некто находится в весьма деликатной ситуации. Поверьте, у нас имеются еще письма, подобные тому, которое найдете в этом конверте.

В следующий раз, когда получите от нас известие, вы, вне всякого сомнения, захотите следовать инструкциям, которые будут даны».

Года три назад отец упоминал о проблемах с какими-то инвестициями. Но, как Алекс понял, корабль, который считался пропавшим, в конце концов благополучно прибыл в порт. А может, не прибыл?

Дрожащими пальцами он развернул письмо, адрес на конверте которого был написан витиеватым почерком Аннабел. Оно предназначалось Джеффри Смиту, одному из самых отъявленных мерзавцев, когда-либо известных Алексу. Уже само имя крайне неприятно поразило его. Невозможное имя. Немыслимое предательство. О сэр Джозеф!