Страница 29 из 42
— Как угодно. В конце концов, какой тут разговор?
На глазах Радо мальчик Радо стал расти в юношу, затем во взрослого мужчину. Радо-Факт приблизился к Радо.
— Назад! Я не хочу тебя знать, ты мне не нужен! Это все фокусы. Это не существует реально…
Его протесты смолкли, когда он и Радо-Факт коснулись друг друга. Плоть слилась с плотью в единое целое. Радо и Факт соединились, их разум объединился.
Шел дождь в ту ночь, когда мы вынырнули в игральном доме «Костяшки». Вот уже неделю, как Пазойя ночами мокла от дождей, и это в числе других причин сделало нас раздражительными и дерзкими. Неудивительно, что захочется отвлечься любым способом, если единственным развлечением семи дней было наблюдение того, как протечки на потолке наполняют все горшки, которые давал нам хозяин.
Так что мы рванули в «Костяшки», хотя мы знали, что найдем там капитана Сасрела. Мы должны были ему деньги. Много денег… двадцать два дуката. Нам не удавалось выиграть у Сасрела ни банка плиток, ни броска костей со времени последнего полнолуния.
Барменша Луша сердечно приветствовала нас, когда мы прошли через занавеску с бусинками, служившую в «Костяшках» дверью. Мы не менее сердечно приветствовали ее, щипнув за грудь по пути к пивному крану. Она взвизгивала в ответ и отпускала нам в уши непристойные выражения. Она, эта Луша, была девочкой при игрище, но у нее не было зубов, зато была волосатая родинка там, где у женщины не должно ее быть, и мы знали это.
— Хо! Кракс! Налей мне полный бокал, — сказали мы.
Кракс Дуормо, содержатель бара сплюнул на пол красную жевательную смолу.
— Деньги, Радо. В этом учреждении за напитки требуют деньги, — прорычал он.
Кракс был одинаковым в высоту и в ширину, не будучи жирным. Свое имя он получил от стеклянного глаза. Настоящий глаз он потерял в дни короля Талтона. Некто, теперь уже труп, стукнул его молотком по голове. Дуормо остался жив, но глаз издал звук «кракс».
— Я оплачивал все, — сказали мы, ясно глядя в глаза.
— А теперь деньги на прилавок вперед. Я не хочу подставлять свою задницу за кредиты тебе.
Мы собирались поспорить: порой мы спорили с Краксом ночами, как вдруг увидели, как на стойку бара упал золотой дукат с орлиным носом Талтона.
— Ты должен мне двадцать два таких, Радо, — сказал капитан Сасрел. Он был разжалован из армии несколько лет назад, но по-прежнему носил саблю и синий костюм со дня увольнения.
— Я заплачу, Сас, как только у меня зазвенят монеты, — сказали мы.
— Не пойдет. Вы проигрываете с такой скоростью, что я скорее умру, чем вы мне заплатите.
— Как кому повезет.
Его черты ужесточились:
— Тебя твой язык приведет к смерти.
— Может быть, облегчить твою судьбу оружием?
Между Сасрелом и нами упала клюшка со свинцовым наконечником Кракса.
— Никакого кровопролития в баре, — сказал он. — Хотите подраться, идите, как и все, на улицу.
— В драке нет необходимости, — сказали мы, жестом показывая Краксу, чтобы он налил. — Если капитану хочется получить деньги прямо сейчас, мы можем что-нибудь придумать.
Пришло время объяснить, что наш главный заработок мы получали из наемных дуэлей. Беззаботные джентльмены нарывались на угрозу меча, хотя они не отличали шпаги от вертела. Согласно кодексу Школы Меча, они могли нанять за себя человека. Это нас. Или не столь почетно, но выгодно мы могли быть наняты компанией мужчин или женщин, скрывающих свои истинные цели. Последний раз нам пришлось прятаться в Вендролло после убийства троих за три дня. В это время мы столкнулись с Сасрелом, пробыв в Пазойе всего пять недель.
Желтая жадность светилась в желчных глазах капитана.
— Может быть, — сказал он, — у вас больше везения, чем здравого смысла, когда мое маленькое предприятие сможет использовать человека с вашим неукротимым талантом. Обговорим это в частном порядке.
— Мне нужно эля, чтобы думать, — сказали мы.
Сасрел откатил дукат Краксу:
— Пришли кувшин.
Нам следовало бежать после этого. Сасрел угощает нас? Сасрел объяснялся в любви каждой монете, полученной от бедняка. Золото ему нравилось больше, чем еда, чем женщины… Нам следовало бы выпрыгнуть из окна «Костяшек» сразу, не думая, но мы не сделали этого.
Капитан и мы прошли в одну из частных кабинок Кракса. Кабинки — это, конечно, громко сказано. Там были скамейки с доской, куда можно было поставить кружку и локоть, отгороженные прокопчеными перегородками. Мы разместились. Кракс принес кувшин бледного Ботланда — лучшего пива в Пазойе. Пока мы разливали и пили впервые за эту ночь, Сасрел начал свою историю.
— Что вы знаете о Храме Богини Матери? — спросил он.
— В этом городе?
— Гм.
— Большая и богатая секта. Говорят, Пазойский храм основал все остальное в мире.
— Ясно мыслишь, все правильно, — он ближе склонился к нам. — Я хочу взять кое-кого оттуда.
Мы почти плевались элем:
— Кого тебе еще надо из закрытого храмового общества?
— Женщину, — вырвалось из него как пламя. — Ее зовут или звали Вития Парвьел. Ведьмы там внутри зовут ее Ариаф. Она старшая прислужница Внутреннего Храма.
На этот раз мы поперхнулись. Служительницы Внутреннего Храма по всем порядкам были самые священные. В отличие от всех других служительницы Внутреннего Храма давали клятву молчания (за пределами Храма), обет безбрачия (навсегда) и носили маски, сплетенные из прутьев, выходя на публику. Храм учил, что глаза женщины — наиболее разоблачающее и уязвимое место женщины. Именно через глаза проникает зло.
Сасрел смахнул золотые капельки эля с рукава.
— Да, я знаю. Меня тошнит от этого. Эти проклятые жрицы забирают хороших женщин и закрывают их от жизни, от мужчин. Это противоестественно. Итак, я хочу заполучить обратно Витию, хотя бы на несколько часов.
— А скажи, пожалуйста, Сас, как ты вообще мыслишь себе эту встречу со старшей служительницей, — спросили мы.
— Она не родилась ведь этой проклятой служительницей? — рявкнул он.
Головы за перегородкой повернулись в нашу сторону. Сасрел понизил голос:
— Мы выросли на одной улице. На Ярн-Спиннерс, здесь, в Пазойе. — Он отхлебнул прямо из кувшина. — Мне было всего четырнадцать лет, когда я попросил ее, и она согласилась.
— Просил — чего?
— Выйти за меня замуж, кудахтающий олух! Когда мне исполнилось шестнадцать, я убежал на войну, а она обещала ждать меня. Через два года меня произвели в офицеры, а она отвергла меня! Сказала, что я слишком ругаюсь, пью и разговариваю про войну и убийства и…
Сасрел схватился за доски стола. Это было самое настоящее, что мы услышали от него. Это возбуждало к нему человеческое сочувствие. Мы почувствовали деликатность вопроса в том, что нам рассказали.
— У меня помутился разум. Я… я… ударил ее, дал пощечину, но она закричала, и тут подключился ее братец-щенок, ну, я дал ему попробовать своего кинжала. Меня поймали стражники сити, но Вендролло был тогда в осаде. Поэтому я отделался наказанием в пятьдесят плетей. Брат Витии жив, он серебряных дел мастер на Фернас-лейн.
Вития бежала. Ко времени моего возвращения с войны никто не знал, где она. Я настойчиво искал, свернул несколько голов, но никто не знал, даже брат. Я уже считал, что ее нет, как вдруг неделю назад я увидел ее в ряду служительниц с корзинами на голове. Я узнал ее! Она так и не покидала города!
— Сас, я не могу попасть в Храм. А если бы и мог, до него десять выстрелов стрелы. Как я могу найти ее? А если найду, как я вызволю ее оттуда. Это невозможно.
— Эх, парень! В том-то и есть чудо. Ты слышал о тактике?
Мы улыбнулись, прикрыв губы кружкой:
— Имеем представление.
— У меня тактика. Я хочу, чтобы ты сделал следующее.
Он изложил трехступенчатую процедуру, рассказав нам, что, когда и где делать.
— Как только она будет в твоих руках, тебе останется только доставить ее в мою нору в Трубы-под-Мостом.
— Что вы собираетесь с ней делать?