Страница 41 из 43
Георг не делал для себя открытия, слушая ее речь. Она лишь облекала в слова то, что он чувствовал и так. Он даже не кивал головой, лежал, ощущая ее теплую ладошку на груди.
— Георг, это еще не все, — она растормошила его, — аварии-то никакой не было… сейчас ноябрь. Ты дома, ты неделю, как выписался из больницы. Все это было только в мире сов, который с этой минуты оставляет тебя в реальности! Про-о-осы-ы-ы-па-а-айся….
Мальчишка шевельнулся и оторвал голову от подушки. Тело так затекло от неудобной позы, а проведя по щеке ладонью, понял, что все складки смятой подушки впечатались ему в лицо. С форточки поддувало. Он нехотя вылез из-под теплого одеяла, по ногам вместе с прохладой побежали мурашки, но он дошлепал босыми ногами до окна и закрыл форточку. Что же он так неудобно спал? Ах, да ведь у него опять бок заныл, - спать приходится пока что только на правой стороне, никак иначе не ляжешь…
— Вот кошмар, — Георг опять лег, — как хорошо, что никакой аварии не было…
И заснул.
А Оливия, подышав на холодное стекло со стороны улицы, спорхнула с карниза и растворилась в темноте.
X
Я сидела на диване в своей комнате и смотрела в проем окна. Я не знала, что будет дальше, и никуда не шла - ни просто на улицу, ни на работу, ни к забору. Всегда считая дом своим оплотом и крепостью, мне казалось, что здесь никогда ничего не произойдет, и никто меня здесь не тронет. Что значит - комната, вывернутая наизнанку? Что значит, вывернутый наизнанку внутренний мир? Весь этот город - мой мир? Мир сов - мой мир? А где тогда я сейчас? И почему здесь так серо и уныло?
— Как же я устала… как же я хочу домой, по-настоящему домой!
За дверью, в коридоре послышался шум. Я обернулась и увидела стоящего на пороге Перу и Гарольда.
— Вы здесь?
— Да.
— А разве история не закончилась? Что еще?
Перу вздохнул:
— Даю одну попытку догадаться.
— Видимо что-то осталось недосказанным с тобой Гарольд? Что еще ты хочешь увидеть? Куда тебя провести под конец экскурсии? — я поднялась с места, готовая нести службу, не даром же присягала на верность. — Или ты, наконец, расскажешь, что ты хочешь, и зачем пришел?
— А почему нет? — Гарольд мне улыбнулся. — Я вообще могу тебе все рассказать.
— Он всего лишь приманка для тебя, сахаринка, — Перу скорчил такую физиономию, по которой стало понятно, какое ему доставляет наслаждение это сказать. — Мы тебя так обдурили, что слов нет!
— Вы с ума сошли?
И Гарольд и Перу засмеялись и переглянулись.
— Выкладывайте! — я сжала кулаки. — Что за шутки?!
— Подожди, не сердись. Вспомни, с чего все начиналось? Мы с тобой разговаривали в кинотеатре ночью, помнишь?
—Помню… — осторожно призналась я. — А как ты можешь об этом знать?
—Так, давай вернемся на еще более ранний срок.
— Что? Куда? — мое недоумении возрастало, и на Гарольда я смотрела уже едва ли не с ужасом.
— Ты любишь сочинять истории, романы всякие, придумки, где есть главные и неглавные герои, совершенно незначительные персонажи, приключения и так далее… — Перу перебил его и подошел ко мне ближе, усаживая меня обратно на диван. — Ты, конечно, главная героиня, героя тоже где-то нужно было брать. А тут на обложке журнала попался такой замечательный Гарольд Галл с красивыми, как звездное небо, глазами. А что, отчего бы прототипом не избрать его? А о чем роман-то?
— О чем-то наболевшем, — подхватил сам Гарольд, — о том, о чем всегда хотелось написать. Сколько можно молчать о мире сов, а? Столько молчала, а теперь есть шанс выговориться, и все это вместе с какой-нибудь замечательной историей о любви. Себя ты как-нибудь слепишь, я уже, считай, идеальный…
—Да, это ведь Гарольд тебя уговорил - зайти за дверь, на которой есть надпись “посторонним вход воспрещен”. И не одной, а вместе с ним!
— Подождите, я запуталась… у меня голова идет кругом…
— Только мир сов обвел тебя вокруг пальца, сахарная моя, без обмана здесь нельзя. Историю пишешь не ты, а он, и подвох ты скоро раскрыла - Гарольда ты взяла с собой не подозревая, что он придет как есть - со всем своим нелицеприятным прошлым.
— По жизни-то я кто? Совершенно не бездарный композитор, который с двенадцати лет стал курить траву, а к шестнадцати годам стал колоться. Драки, попойки, тюрьма, клиника. Господи, да и ты обычных людей в свой мир не пускаешь, что говорить о таких, как я? Но за красивые глаза ты это сделала… — он так улыбнулся, что я готова была вскочить и выцарапать ему эти глаза немедленно. — А дальше тебе деваться было некуда. И тебе пришлось водить меня по всем закоулкам.
— Перу, и ты обо всем этом знал с самого начала?
— Конечно. Но через твой проклятый забор не протиснется никто, кроме тебя, если только ты сама кого-то не приведешь, добровольно.
— Зачем? Зачем все это?
— Затем, что если ты этого не поймешь, ты всю жизнь проживешь в прошлом. В городе, где было все так же, как в детстве, в мире сов, который ты выстроила и огородила непроходимой решеткой без ворот. И всю жизнь ты останешься некрасивой девчонкой, лет пятнадцати, которой постоянно нужно с чем-то бороться, не снимая доспехов, не опуская щита и не выпуская из рук оружия. Думаешь, зачем я лупил тебя по губам, сахаринка, когда ты говорила все это вслух?!
— А так, пришел я, — Гарольд нарочито виновато развел руками, — и не просто король, то есть здоровый человек, которому не место в твоем мире, а вообще твой антипод. Тот, на которого ты только с ненавистью смотреть и можешь. Я, кажется, набедокурил… стал рушить твои стереотипы. Да, темницу я не разрушил. Но там сидел я сам, и если я сам когда-нибудь прощу себе вину и не буду держать себя в тюрьме, я могу опять вернуться к наркотикам. Да, надежду мою откопала женщина, которую я люблю, а не я сам. Она в меня поверила, она приняла меня таким каков я есть, и помогла мне выбраться из этой ямы. Да, я не мученик, я не повешу свои страдания как флаг и не пойду с ними по городу. Да, мое сердце - дом, откуда звучит музыка и где двери открыты. А ты? Ты никогда бы не поверила, что другой человек может тебе помочь. И в трактир жаловаться тебя все еще иногда заносят ноги, и сердце у тебя, я успел заметить, - замок. И, наверное, тебе также трудно поверить в то, что я, человек противоположный тебе во всем, от нации до болезни, могу тебя понять? Могу пройтись по твоему миру сов, вход в который запрещен, и не слепцом, а тем, кто что-то понимает и на что-то откликается… мы все люди, Майя, не нужно делить нас на своих и чужих. Этот забор ты прошла когда-то в детстве, но навсегда оставила его внутри себя.
—Замолчи ты. Замолчите вы оба…
— Маленький обман, не расстраивайся ты так…
— И со своей ролью тебе тоже пришлось смириться. Так кем ты хочешь быть, Майя? Ты держишься за все это, и даже если ты, как тебе кажется, забываешься, мир сов, пока ты его не отпустишь, на всю жизнь огородит тебя забором. Болен человек или здоров, это не важно. Кто-то тебя поймет, а кто-то нет, но не закрывайся от людей… ты же на моем примере убедилась, что понять можно все. И меня ты тоже поняла, не так ли? Ты смирилась с тем, что я не герой, ты, в свою очередь, стала понимать меня, и перестала ненавидеть.
— Все не так, как я хотела…
— Конечно, ведь тебе не дали здесь сочинить ни слова! — Перу аж взвился на месте. — Конечно! Но и это еще не все, сладкая моя, это еще не все!
— Что еще?
— Надеюсь, что ты простишь нас… — глаза стража стали такими виноватыми, но в них, где-то в глубине, запрыгали чертики. — Нам пришлось тебя выдать.
— Кому?
— Суду.
Отделившись от стены, серая масса обозначилась сначала одним силуэтом, потом другим, и в моей комнате возникли стражники. Меня накрыл прилив липкого страха и полного понимания, что это за люди. Я не успела и дернуться, как два человека взяли меня под руки, легко подняли с места, и потащили к двери.
— Нет! Этого не может быть, Перу! Гарольд! Гарольд… как это может быть?!